всему виной океан

чонгук видел сны… красочные, больные, болезненные и слишком реальные. настолько реальные, что по пробуждению он еле сдерживался, чтобы не заплакать прямо перед мамой, которая будила его каждый раз и следила за процессом молитвы. его нынешний образ жизни и непокидавшие мысли сводили с ума и лишали чона жизненно необходимой энергии. — как ты мог так поступить со мной, чонгук?! как ты мог? сначала ты ураганом ворвался в мою жизнь, перевернул его вверх дном, кардинально все изменил, заставил меня привыкнуть к тебе и принять в свой мир, а потом просто исчез, отправив какую-то дурацкую записку о том, что мы больше не можем видеться?! я доверял тебе больше всего на свете, а ты вытер об меня ноги! — с сильным потоком слез кричал чимин, смотря на него с ненавистью и нестерпимой болью. с каждым его сказанным словом и сделанным к нему чонгуком шагом чимин отдалялся все дальше и дальше. чон молил о прощении, обещал все объяснить, но в сердце щемило все сильнее. он проснулся из-за того, что задыхался; как будто кто-то с усилием давил на грудную клетку и хотел, чтобы он провалился под землю, где его бы сожрали живьём черви. рядом сидела сестра, пришедшая в его комнату впервые за две недели: все остальное время она делала вид, что его нет, и все время молчала. проснувшись, чонгук не сразу осознал её присутствие. он резко принял сидячее положение и схватился за грудь, неожиданно для себя громко всхлипнув. а потом ещё и ещё, дойдя до пика такого известного всем состояния, появляющегося каждый раз после взрыва негативных чувств, под названием истерика. его в клочья изнутри разрывало, бросало из стороны в сторону и каждая секунда чувствовалась так, будто он летел лицом вниз с моста. сестра опешила и замерла, стараясь сообразить, что ей лучше предпринять. — я больше так не могу, — сквозь рыдания провыл чонгук, — эта жизнь — прямое доказательство того, что ад существует. девушка подвинулась ближе и аккуратно обняла своего брата за плечи, боясь что-либо сказать; она была до смерти напугана. — я вижу его везде: в каждом предмете, в каждом слове и в каждой мысли. он не выходит у меня из головы. я знаю, что сделал ему больно и что никогда не смогу полноценно загладить свою вину. ему и так всегда было больно. — почему? — тихо спросила сестра, искренне удивив чонгука. — потому что… у него была тяжёлая жизнь, чонхи. он всегда был одинок, без родителей и близких людей, с полной ответственностью за собственную жизнь и вечной тяжестью в душе, — эти слова вызвали в чонгуке ещё один поток слез, — и несмотря на все, через что ему пришлось пройти, он все равно остаётся самым мягким и восхитительным человеком из всех, которых я когда-либо встречал. он… ты не представляешь, какой он… — чон дрожаще выдохнул и попытался собраться с мыслями, рассеянно сжимая под собой простынь, — пленительный и удивительный, каждый раз, когда я смотрю в его глаза, мне хочется остаться в них навсегда, — на этих словах они встретились взглядами, и чонхи увидела опухшее красное лицо с мокрыми глазами, но доброй и тёплой улыбкой. он до беспамятства был влюблен, и ничего в этом неправильного, оказывается, не было. чонгук услышал, как чимин тихо ахнул, остановившись позади него. он повернулся и увидел восхищенное лицо блондина, озарившееся светлой радостью, направленное в серое небо, с которого плавно летел снег. — первый снег. — с широкой улыбкой и с предыханием сказал чимин, и чон тоже поднял голову, подставив лицо навстречу первым снежинкам, которые целовали их мягкую кожу. — я почти уговорил себя в том, что быть влюблённым в человека своего пола — грех, но каждый раз, видя его в своей голове и слушая его голос, я здраво осознавал, что готов был бросить абсолютно все, лишь бы заново увидеть и обнять его. мама всеми способами пытается изменить мою сущность, но ведь… её невозможно изменить. любовь это не грех, чонхи… никакая любовь не является грехом… и люди не могут выбирать, кого любить, потому что выбирают не они, а их сердце. что такое любовь? сильная привязанность, желание отдать себя без остатка, выжать себя до последней капли ради этого человека; желание подарить весь мир, защитить от всего на свете, быть всегда рядом — и много других вещей. любовь сложна не только в её исполнении, но и в объснении. это может быть все и может быть ничего. самое сложное чувство, которое может испытывать человек. но правда ли чонгук любит? –… как вы… как вы познакомились? чонгук помолчал пару секунд, а потом мягко улыбнулся, вспомнив осенний шторм. — он вытащил меня из воды. девушка шокированно открыла рот и вытаращилась на него взглядом, заставив парня тихо засмеяться. впервые за столь долгое время. — и проведывал меня каждый день в больнице, принося красивые ракушки с камешками. в день выписки я поймал его, попросил разрешить мне отблагодарить его и… мы стали дружить. — почему синяя? — однажды спросил чонгук, когда они стояли во дворах перед разбитой вдребезги красиво исписанной тарелкой, которую чимин разбил несколькими секундами раннее. — она осталась ещё с того момента, как я жил с отцом, — пак стал незамедлительно собирать осколки, — синий — первый цвет, который я перестал видеть и который я стал распознавать заново. это цвет океана, меланхолии и одиночества. они завернули за угол, подошли к сделанному кем-то тканевому манекену с выпотрошенными глазами. — ты его ненавидишь? чимин резко замахнулся и кинул один из осколков в манекен, попав прямо посередине лица. чонгук потерял дар речи. — не знаю, а ты ненавидишь смотреть в небо? — я, сам того не замечая, при каждой выпадавшей возможности направлялся всегда к нему на работу, чтобы просто увидеть его. мне этого было достаточно. один взгляд на него заставлял меня что-то чувствовать. чонхи улыбнулась чонгуку в ответ и прикусила губу, явно колеблясь перед тем, как сказать то, что уже давным давно сидело в её голове. — прости меня. мною овладели страх и недоумение. мама… как будто с ума сошла, и дом, правда, перестал быть домом. я боялась, что что бы я ни сказала тебе, мама это услышит и воспримет неправильно. я боялась того, насколько тебе было плохо, и помочь я совсем не могла. при маме даже пискнуть страшно… и… несмотря на свою глубокую веру в бога, я… не считаю, что ты грешник. просто… знай это, хорошо? — хорошо, — прошептал чонгук и крепко обнял свою младшую сестру, вдохнув мягкий аромат шампуня на её волосах и прикрыв от растекшегося по венам спокойствия глаза. — тебе нужно прекратить все это, — тихо произнесла чонхи. — но как? я буквально на цепи сижу, как какая-то шавка. — перестань бояться, — она посмотрела на брата таким взглядом, который показывал всю её серьёзность и твёрдость в решении. она не струсит отступить. только не сейчас, когда брат с сестрой и так допустили несколько серьёзных ошибок. чонгуку нужна была помощь встать заново на ноги, и кто, как не она, ему помог бы это сделать? ради его счастья девушка была готова пойти даже против матери, потому что наконец она видела, насколько важен чонгуку тот человек, про которого он рассказал. по глазам брата всегда все прекрасно было видно: каждые его эмоции и чувства были на виду. или, может быть, просто она его так хорошо знала, несмотря на их частые ссоры и недопонимания.

***

— мне страшно, — прошептал чонгук самому себе под нос спустя час, сидя на подоконнике и смотря в окно на живую улицу, по которой проходили люди, каждый со своей историей. он следил за ними, пытаясь отвлечься, но жизнь за окном все равно являлась ему задним полотном, перед которым пролетали его воспоминания с чимином. ему было больно, но он прекрасно осознавал, что паку было намного больнее. — почему ты со мной дружишь? — как-то раз спросил чимин, когда они сидели на песке, укутавшись в шарфы. чонгук задумался. почему он с ним дружил? на этот вопрос в голове всплыло слишком много ответов, которые, стремясь быть сказанными первыми, как обычно спутались. океан спокойно слушал их разговор, решая не прерывать шумом бьющихся о берег волн. — ты веришь в соулмейтов? — нет, — быстро ответил чимин и отрицательно покачал головой. — а я верю, — чонгук посмотрел на парня и встретился с ним взглядом. его глаза были холодными, будто изо льда. они всегда оставались такими. даже когда чимин улыбался, чонгук все равно мог увидеть отблеск того отторжавшего чувства холода внутри. он хотел растопить этот лёд. он хотел быть причиной его тёплых глаз, но даже спустя столь долгое время он все равно не достигнул желаемого. — чтобы раскрыть все свои причины того, почему мы друзья, мне понадобятся целые сутки. — чон обнял колени руками, положив на них голову, и с улыбкой посмотрел на чимина, который смотрел в даль воды и еле заметно улыбался. — безумно страшно… чонгук прикоснулся ладонью к холодному стеклу и провел ею вниз, оставив мутный след. он не знал, как чимин отреагирует на его появление, что он скажет ему, смогут ли они поговорить, простит ли он его… сердце громко выло, делая каждые вдох и выдох болезненными. чон посмотрел на свои запястья, на одном из которых была свежая глубокая рана, появившаяся несколько дней назад, когда он настолько сошёл с ума, что осознал — самоубийство не было плохим вариантом истечения обстоятельств. совсем не было. дотронувшись ножом до нежной кожи, он все ещё был уверен в своём решении, однако стекавшие по щекам слезы и дрожавшие от страха руки говорили об обратном. почувствовав сильную боль, он откинул нож и закрыл лицо руками, лишь бы не видеть и не представлять, что бы было с ним через несколько минут. — давай, чонгук, — выдохнул он, посмотрев на свое бледное, уставшее и все ещё немного опухшее отражение в зеркале, — сделай это. ради себя. ради чимина. ради… — он закусил губу и на секунду увёл от самого себя взгляд, колебаясь сказать вслух то, что давным-давно вертелось у него на языке, — ради своей любви к нему.