всему виной океан

чонгук не понимал, где он находился. какое-то время назад он был в клубе, аритмично танцевал под непонятную музыку, которую никогда не слышал, и наслаждался белыми вспышками перед глазами, которые закидывали его на пару мгновений в мир воспоминаний. он чувствовал, что в груди что-то сдавливается, а что — понять не мог. тем не менее, это его совсем не волновало. он помнил, как его вел куда-то его знакомый, чье имя он припомнить не мог. он помнил, как встретил хэнко, который как обычно сидел в компании из своих закадычных приятелей и постоянных клиентов; как некоторые сидели с иглами в венах и прикрытыми глазами; как хэнко с дьявольской улыбкой протягивал ему шприц, убеждая, что такого чонгук еще в жизни не пробовал и ему точно понравится. и чон хотел взять, но внезапно в груди защемило и он отшатнулся. «не делай этого, чонгук,» — прозвучало в ушах умолявшим голосом, который затмил абсолютно все, что было вокруг. «прошу тебя, не делай этого.» и он не взял, отрицательно помотав головой и сделав шаг назад, чувствуя, будто пол стал его поглощать, как океан в свои воды. хэнко не выражал обиды, но движение, которое заставило нескольких парней встать и пойти на испуганного (собственным состоянием) чонгука, прекрасно выразило то, насколько оскорблен был драг-диллер. никто еще не отказывался от его новых продуктов так легко, как будто это было ничто по сравнению с тем, что было у них самих. чонгук пытался избежать наказания за свое непослушание и резкое отрезвление ума. он пытался спасти свое тело и больную душу от трех бездушных пешек, у которых не было ничего, кроме дозы в кармане. он со всех сил бежал, чувствуя неимоверный страх за свою жизнь, но больше всего его волновало то, что будут чувствовать его самые дорогие люди, если он умрет. он не хотел их расстраивать еще сильнее, чем уже успел расстроить. это было бы мукой наблюдать за их страданиями целую вечность. но, видимо, вселенной осточертело видеть, как ему до этих пор все сходило с рук, поэтому она надменно щелкнула пальцем и устроилась поудобнее на своем мягком диване. «я тебя ненавижу!» — оглушило его до белой вспышки в глазах и свиста в ушах. он остановился, исчерпав из легких последний воздух, и повернулся к преследовавшим его парням, потеряв смысл бежать. «убирайся отсюда!» «ты не мой сын! кто ты?!» «даже не смей прикасаться ко мне, чонгук, ты мне больше не брат» «ты не тот чонгук, в которого я влюбился. я тебя не знаю» «в кого ты превратился…?» слова, голоса, крики, слезы, битое стекло и проломанные стены. он закрывал лицо руками не для того, чтобы защититься от ударов, а для того, чтобы спрятаться от самого себя и перестать слышать крики мамы, чонхи и чимина, которые раздробляли его череп на острые куски. он хотел истошно кричать от боли в ребрах, груди, ногах и руках, но его будто бы лишили голоса, как это сделала морская ведьма с русалочкой в сказке андерсена. он не мог дышать, не мог издать ни звука, не мог повернуть время вспять, чтобы дать себе подзатыльник и сказать: «идиот ты тупорылый, брось эту дрянь!» чонгук не слышал, как из ближайшего круглосуточного магазинчика выбежал кассир и разогнал пешек хэнко, пригрозив полицией, но он наконец-то смог увидеть ночное небо, усыпанное еле заметными, слабо мерцавшими звездами. — эй, парень, ты как? — вместо космоса перед глазами появилось молодое мужское лицо, смотревшее на него с искренним беспокойством. как же он скучал по глазам, выражавшим это по отношению к нему. — я в норме, — спокойно ответил чонгук, хлопая глазами, пока на него не накатила волна рвоты. — воу-воу, — незнакомец легонько хлопал его по спине, в то время как чон выливал содержимое своего желудка (коего было мало, потому что он практически ничего не ел), скорчившись от сильной боли в костях. — пойдем, передохнешь, — он перекинул руку через свое плечо и потащил еле стоявшего на ногах парня в магазин. — спасибо, — сказал чонгук, когда симпатичный парень, представившийся как джен, усадил его на стул и дал бутылку воды. — за что они тебя так? — это долгая и запутанная история, — он открутил крышку и примкнул губами к горлышку полулитровки, удивляясь тому, какой вкусной была вода, даже несмотря на привкус крови. джен внимательно осматривал его с видными в глазах любопытством и даже жалостью. чонгуку было непривычно: в последнее время на него смотрели лишь с отвращением, ненавистью и страхом. его сердце слабо ухало в ноющей груди и жалобно что-то шептало, но что — ему было неизвестно. он давно перестал понимать себя. так же, как и дорогие ему люди, он перестал узнавать себя. кто он такой? внезапно у него появилось внушительное чувство, будто это был конец. его конец. и он не знал, что ему надо было делать. — слушай, джен, если бы ты все время совершал ошибки, из-за которых было бы больно не только тебе, но и людям, которых ты любишь, а потом ты бы вдруг узнал, что тебе осталось жить несколько часов, что бы ты сделал? широкоплечий парень, до этого державший в руках какую-то книжку, положил ее на стол открытыми страницами вниз и задумался, охватив двумя пальцами подбородок. — я бы провел последние часы жизни с этими людьми, предварительно извинившись перед ними. чонгук кивнул и поднялся со стула. он протянул парню руку для рукопожатия и со словами: «спасибо, я заплачу за бутылку воды позже, если не умру,» — вышел из магазинчика. он стоял перед дверью, которая вела в место, хранившее в памяти слишком много как плохих, так и хороших моментов. чон помнил каждую книгу, стоявшую на полке, каждую исписанную тетрадь, каждые ручку и карандаш, тарелку и кружку, вмятинку и царапину. он не помнил, когда в последний раз появлялся на летних занятиях в университете, но каким-то чудным образом до сих пор помнил все выше перечисленное. он держал слабо сжатый кулак перед дверью и не мог пересилить свой страх перед глазами, в которых таилась неприязнь. «я бы провел последние часы жизни с любимыми людьми». он постучался и через несколько секунд услышал шаги, в которых чувствовалось нежелание подходить к входной двери, за которой мог стоять только один человек: он. — можно войти? последний раз, когда они виделись, чимин силой выгнал его из дома, прокричав, чтобы тот не возвращался. сейчас он мог его и не пустить, потому что чон не послушался и все-таки, как непослушный, но любящий пес, вернулся. блондин с ужасом осмотрел его избитое лицо и жалкую фигуру, пропитанную уличной пылью и грязью с чужих ботинок, и сделал шаг в сторону в знак того, что можно. и опять, без лишних слов они оказались в ванной комнате, где чонгук сидел в горячей воде, а чимин — рядом, на коврике, с дезинфицирующим средством и ваткой в руках. старший аккуратно взялся пальцами за искалеченное лицо и сначала скрупулезно осмотрел его, а потом начал обрабатывать, так и не встретившись с глазами напротив, потому что чонгук сразу же их закрыл, что на него совершенно было не похоже. независимо от того, был он трезвым или пьяным, он всегда смотрел на чимина, в особенности ему в глаза. поэтому пак пытался бороться с беспокойным чувством, что сегодня темноволосый был другой. еще более другой, чем когда-либо. — болит? — тихо спросил пак, неосознанно вспомнив моменты, когда они сидели так близко друг к другу и улыбались, говоря какие-то глупости перед тем, как поцеловаться. чонгук еле заметно кивнул и положил ладонь на грудь в районе сердца: — вот тут. говорил ли он о физической боли или душевной — чимин точно не знал, и это осознание ранило его. — раны на теле мы помажем перед сном. чимин страстно желал услышать ответ. хоть какой-нибудь. хоть глупость, хоть несуразный набор слов. но ничего в ответ не последовало. чонгук концентрировался на его прикосновениях: на том, как мягкие пальцы немного требовательно держали его подбородок, чтобы он не мотал головой; как влажная ватка трепетно касалась ссадин и ушибов, стремясь очистить ранки от возможного загрязнения, но боясь сделать больно. он концентрировался на спокойном дыхании, представлял перед собой счастливое лицо чимина и был уверен, что он не хотел смотреть ему в глаза, потому что он не был собой. он не был тем самым чонгуком, в которого пак влюбился. поэтому чон не усложнял ему момент своим вечно зафиксированным на нем взглядом, хотя очень сильно хотелось увидеть его в последний раз, чтобы с точностью удостовериться, что он запомнит его черты лица на всю оставшуюся вечность, которую после своей смерти он проведет в поисках места, где можно было бы отдохнуть от самого себя. — можно тебя поцеловать? — он интуитивно открыл глаза и на секунду взглянул в те, что напротив, чуть не взвыв от любви к ним, которая была точно соль на его настоящие раны. — зачем? и правда, зачем оно ему надо было? зачем кому-то надо было целовать человека, который лишь причинял им боль? чонгук мягко разжал чиминовы пальцы на своем подбородке и отстранился, опираясь спиной на твердую поверхность ванны и скатываясь в воду до того уровня, пока она не стала доходить до его носа. он смотрел вперед себя, на свои торчащие избитые коленки, на кран, с которого время от времени капала вода, на плитку с незамысловатым узором — лишь бы не на чимина. лишь бы не заставлять его чувствовать к нему неприязнь. — чонгук, нужно закончить дезинфицировать твои раны, — немного растерянно произнес пак. — они незначительны, — ответил чон, чувствуя, как что-то странное разрасталось у него в груди. — но ведь… ты же… он устал. чимин очень сильно устал и сил больше не было бороться с вечно бушевавшим чонгуком. — знаешь что? ну и ладно, — он яростно кинул бутылочку дезинфектора на пол и поднялся на ноги, тайно надеясь, что, разозлившись, сможет разбудить чона от его странного полусна. когда он так же яростно выходил из ванной комнаты, эта надежда здорово пошатнулась, ничего не услышав. чонгук все так же продолжал сидеть в воде, только в горячую воду стекали такие же горячие слезы. то ли на него так действовала недостаточная доза наркотика, которую он принял очень давно, то ли он правда на пару часов (последних) волшебно отрезвел, выпустив в сознание все свои ошибки, которые он успел совершить, будучи под наркотическим опьянением. он пытался подавить всхлипы, закрывая рот рукой, но они становились лишь сильнее. «я бы провел последние часы жизни с любимыми людьми». он даже этого не мог сделать из-за своей ущербности. чимин стоял за стенкой и в оцепенении слушал, как чонгук бился в истерике, задыхаясь в соленых слезах и все время повторяя: «простите меня, пожалуйста…» он хотел подбежать к нему и крепко обнять, как будто в последний раз. он хотел уложить его в постель и заботливо расцеловать каждое ушибленное место на его теле, а потом положить его голову к себе на грудь и зарыться пальцами в вечно непослушные волосы. он хотел успокоить его, но чужие всхлипы будто околдовали его тело и заковали в невидимые кандалы, которые исчезли лишь тогда, когда квартира снова оказалась в тишине. никогда в своей жизни он не слышал, чтобы человек так громко и болезненно выл, давясь слезами и всхлипами. блондин медленно досчитал до десяти, на каждую цифру делая глубокие вдох и выдох, и, полностью взяв себя в руки, вошел в ванную комнату, держа в руках чистую одежду. чонгук увидел в отражении воды свое опухшее лицо и в омерзении увел взгляд в сторону. он был истощен и ему хотелось принять новую дозу, чтобы облегчить эту боль, но ни дозы, ни денег, ни сил, чтобы идти за ней, у него не было. чимин снова присел на коврик рядом с ванной и взглянул на него. — гука… — прости меня, — сломавшись, прошептал он. чимин взял его руку в свою и сплел пальцы, не припоминая последний раз, когда они делали так же. — я знаю, что ты не веришь ни единому моему слову, но, пожалуйста, когда-нибудь, когда боль, которую я причинил тебе за все это время, стихнет, прости меня. он посмотрел на него и с замиранием сердца подумал, что… — я люблю тебя. я так сильно люблю тебя, что эта любовь сейчас душит меня изнутри, потому что я не достоин тебя и того, что ты делаешь для меня — он положил свою вторую руку на чиминову тыльную сторону ладони. — я люблю тебя за то, какой ты сильный; что ты всегда стойко держишься, независимо от обстоятельств; что ты всегда стараешься казаться намного сильнее, чем ты есть на самом деле. я люблю тебя за то, что ты всегда улыбаешься. твои ангельская улыбка и звонкий смех вселяют в меня силы жить, — чимин еле держался, чтобы не заплакать, видя перед собой прошлого чонгука, которому он непоколебимо отдал свое сердце. — я люблю тебя за то, какой ты заботливый и мягкий, упертый и целеустремленный, на самом деле общительный, но всегда предпочитающий держать дистанцию длиной в атлантический океан по вертикали… — когда первые слезы быстро скатились по щекам, чонгук бережно вытер их и грустно улыбнулся. — ты всегда плачешь из-за меня… я всегда становлюсь причиной твоих слез, хотя каждый раз говорю и думаю, что такое больше никогда не повторится… но что бы я ни делал, пожалуйста, помни, что я все равно люблю тебя. ничего никогда не изменит моих чувств к тебе. ни один человек, ни один наркотик, ни одно обстоятельство, ни тысячи километров и лет. моя любовь к тебе всегда будет жить вот здесь. он указал на свое сердце, которое при виде такого уязвимого пака невыносимо болело. это был конец. чонгук был уверен, что не протянет до завтрашнего утра, а чимин — в том, что эта ночь была последней, когда чонгук был под наркотическим опьянением, потому что завтра он планировал поговорить с ним насчет реабилитационного центра. и, возможно, эта ночь вообще была последней, которую они проводили вместе. — о чем ты хотел поговорить, чимин? — спросила миссис чон, встревоженно хмурясь, видя, каким серьезным и задумчивым он пришел в их дом. — я еще раз извиняюсь за нежданный визит, миссис чон, но это очень важно и срочно, — он положил на стол небольшой буклет и протянул его женщине, которая, увидев название, испуганно расширила глаза и подняла их на парня. — реабилитационный центр? это связано с чонгуком, не так ли? — да, — чимин кивнул и сделал глоток холодного чая. — вы же осведомлены о его состоянии, верно? женщина тяжело вздохнула, положила буклет на стол и стала массировать виски, прикрыв глаза. поведение чонгука сначала показалось ей странным, но из-за навалившейся работы она не успевала за ним следить, как подобает любящей матери., но спустя время, когда чонгук стал сутками не приходить домой, пропускать лекции, просить денег и не говорить для чего, ходить с красными глазами и бледным лицом, осознание, что ее сын стал употреблять наркотики, сильно ударило ее в самый неожиданный момент, когда она была на важном собрании. она пыталась с ним поговорить, пыталась достучаться до него и донести, что, если так будет продолжаться, он не сможет выбраться из этих дебрей. чонгук не слушал, кричал и ломал вещи, приходил обратно, молил о прощении и просил еще немного денег, а когда получал отказ, опять ругался и уходил, пытался найти заначки и даже продать некоторые вещи, но всегда был остановлен мамой, потому что это переходило всякие границы дозволенного. в последнее время они втроем только и делали, что кричали друг другу обидные вещи, не представляя, как это впоследствии обернется. — этот реабилитационный центр мне посоветовал мой хороший приятель, у которого работает там его брат. это место является одним из лучших в стране для таких, как… чонгук. миссис чон начала просматривать буклет и увидев цену, отчаялась: — но ведь это слишком дорого… — я знаю, что это дорого и что вы единственная, кто работает в семье. вам нужно платить счета, давать детям карманные, одевать их, кормить и покупать то, в чем они нуждаются. особенно чонхи, которая до сих пор учится в школе и которой нужно будет в скором времени определиться с ее будущей профессией и другими вещами. я понимаю это и предлагаю заплатить шестьдесят процентов от всей суммы. — чимин, — она ошарашенно смотрела на него и не знала, что сказать. — но это… — я живу один и много не трачу. более того, в скором времени я собираюсь работать над одним проектом, который с большой вероятностью станет моей ступенью вверх по карьерной лестнице, поэтому насчет своих денежных средств я совершенно не волнуюсь. — он помолчал, предполагая, что, возможно, женщина что-то скажет, но та молчала, видимо, справляясь с бурным мыслительным процессом. — миссис чон, я знаю, что это тяжело. я видел чонгуковы глаза, я был с ним, когда он видел галлюцинации, когда его рвало, когда он нес какую-то непонятную чепуху. я был с ним, зная, что он мне изменил, — она взглянула на него и заметила, как стойко парень держался, чтобы не дать чувствам вольничать в такой неподходящий момент. — я видел, как он изменил мне еще раз, но я продолжал впускать его в дом, купать и одевать в те депрессивные моменты, я выкидывал разбитые им предметы, выслушивал отвратительные слова в свой адрес и, признаюсь, тоже отвечал тем же, потому что мне было невыносимо больно и тяжело. каждый раз, когда я думал о том, чтобы не впускать его в дом и навсегда вычеркнуть из своей жизни, я вспоминал, какими мы были раньше, когда этого всего не случилось. я вспоминал наши первые встречи, как тогда, в книжном, он признался, что скучал по мне, — чимин улыбнулся своим словам. — я вспоминал наше рождество, и как он превратил этот некогда ненавистный мною праздник в самый любимый, доказав, что волшебство существует. я вспоминал наше первое объятие, первый поцелуй, первые слезы… и это именно то, что заставило меня не отказываться от него. — он встретился с глазами женщины и разглядел в них гамму эмоций, состоявшую из печали, вины, очарования, боли и некоего облегчения. — знаешь, — начала она, вытерев свои только что скатившиеся слезы. — во время нашего совместного ужина я все никак не могла отделаться от мысли, что вы и правда друг друга любите. раньше я никогда не видела двух мужчин, имевших между собой что-то больше, чем дружбу, и я была приятно удивлена, когда собственными глазами наблюдала за вами, — она усмехнулась своим воспоминаниям и еще раз смахнула слезы. — никогда бы не подумала, что чонгук может быть таким мягким по отношению к кому-либо. чимин тихо засмеялся и прикрыл половину лица ладонью, чувствуя легкое смущение. ему нравилось, что он мог спокойно говорить с мамой его любимого человека, совсем не волнуясь, что он скажет что-то не то. он не представлял, каково это общаться с собственной матерью, сидя на кухне и непринужденно попивая чай, но, возможно, это было похоже на то, что у него было сейчас с миссис чон. — он очень хорошо воспитан. — ах, — она махнула рукой, мол «не дури меня». — поверь мне, это он только с тобой такой хорошенький. ты еще не видел наши обыденные ссоры, которые обычно ничем другим, кроме как бессмысленной обидой, не заканчивались. они еще некоторое время говорили о чонгуке, припоминая разнообразные моменты из жизни от самых глупых и смехотворных до опасных и удивительных, пока домой не вернулась чонхи. — чимин! — радостно и все же удивленно воскликнула она, когда зашла на кухню. — привет, чонхи, давно не виделись, — улыбнулся блондин. девушка села рядом и с любопытством посмотрела на брошюру. через секунду улыбка на ее лице исчезла. — это… — она не стала продолжать, оказавшись полностью понятой без лишних слов. чимин переглянулся с миссис чон, молчаливо решая, кто ей объяснит всю суть ситуации. — чонхи, детка, — мать положила свою ладонь на ее плечо и аккуратно сжала. — это единственное, что сможет помочь гуку. девушка растерянно смотрела то на буклет, то на свою маму, то на поджавшего губы чимина и не понимала, что думать. — ранее я съездил туда, чтобы узнать детали реабилитации и убедиться, что они смогут помочь. в зависимости от состояния человека и его личностных качеств они составляют индивидуальный план его лечения и проводят ознакомление со всеми правилами, обязанностями и возможностями. первые неделя-две ему будет очень тяжело, потому что это время преодоления ломки, поэтому посещать его будет нельзя. там чонгук сможет подружиться с такими же, как он, научиться снова вливаться в общество и разговаривать. он всегда будет находиться под наблюдением персонала, и у него будут встречи с психологом, наркологом-психиатром, различные терапии и тренинги. на территории есть спортзал, комнаты для творчества, медитации и других видов здорового досуга, поэтому скучать он физически не сможет. — а встречи с нами? — с надеждой спросила чонхи. — директор сказал, что по мере чонгукового выздоровления, встречаться с ним можно будет чаще, но вход на территорию возможен только близким родственникам. — значит, ты не сможешь с ним видеться? чимин печально покачал головой и признался самому себе, что это время будет тяжелым. но ожидание стоило результата. он мог продержаться. они впервые за долгое время лежали в объятиях друг друга и благодаря открытым окнам слушали, как город жил по ночам. — кто тебя избил? — тихо спросил чимин, гладя слегка влажную голову, которая покоилась на его голой груди. — приятели хэнко, — слабо ответил чонгук, до сих пор отчетливо чувствуя, как ему с трудом давалось даже самое незначительное движение. — он хотел, чтобы я внутривенно ввел его новый продукт. блондин немного помолчал, а потом сказал: — я так полагаю, ты отказался… — угу. — почему? — я хотел, но… услышал голос, который просил этого не делать, — пробубнил чон, уткнувшись губами в грудь пака, чтобы оставить пару невесомых поцелуев в месте, где билось сердце. — это был твой голос. чимин тихо ахнул и открыл рот, чтобы что-то произнести, но так ничего не сказал. он был поражен. его удивил тот факт, что после всех ссор и драк, которые у них были, чонгук все равно продолжал держать его в сердце и вспоминать о нем в тяжелые моменты. — убежать я так и не смог, но меня спас парень, работавший в круглосуточном магазине. он дал мне передохнуть и честно ответил на вопрос, который я ему задал. — какой? — если бы тебе осталось жить несколько часов, что бы ты сделал? он с трудом принял сидячее положение и посмотрел на чимина, который был в замешательстве, о чем говорила его хмурость. — но почему ты его задал? чонгук вздохнул и перевел взгляд в окно на восходящую луну. предчувствие, что они снова поругаются, у него было с самого начала, так же как и то, что… — мне кажется, мне осталось несколько часов. чимин нахмурился еще сильнее. — но это же глупо, — хмыкнул он. — не вижу в этом ничего глупого, — холодно отчеканил чон, и пак сел, чтобы им было удобнее разговаривать. — мне было страшно. — это всего лишь плод твоего больного воображения. именно здесь чимин совершил ошибку, которую осознал слишком поздно. — из-за того, что я принимаю? — с еле чувствовавшейся агрессией произнес чонгук и повернулся спиной к блондину, поставив ноги на пол. он больше не хотел находиться здесь. ему внезапно вспомнилась их последняя ссора, чья атмосфера присутствовала сейчас в комнате. — но это не значит, что мои чувства можно обесценивать так легко, как это делаете вы. — это мы обесцениваем твои чувства?! ты сейчас серьезно? — чимину хотелось громко засмеяться с того, как их умиротворенное времяпрепровождение, по которому он до дрожи в теле скучал, превратилось в очередную ссору. — вспомни про свое поведение в последнее время и только посмей еще раз сказать, что мы обесцениваем твои чувства! чонгук встал и поспешно (насколько это было возможно с его избитым телом) начал надевать носки. он злился, что чимин не воспринимал его серьезно, но больше всего он злился на самого себя, потому что он опять все испортил. своим приходом сюда, своими чувствами, своими намерениями и словами. вероятно, так и должно было быть. в конечном счете они друг другу перестали подходить. никакими соулмейтами они не были. — куда ты?! — прокричал чимин, когда чон молча вышел из комнаты и направился к входной двери. — ты прав. это глупо, — тихо ответил он и, скорчившись от боли, наклонился, чтобы надеть кроссовки. — все, что я чувствую, говорю и думаю — это сплошные бессмысленные глупости. — не веди себя как ребенок и перестань все время убегать! пак хотел дотронуться до него, но чон убрал его руку, выпрямившись. — ты не сказал это в ответ! — отчаянно прокричал он, упершись взглядом в озадаченный взгляд напротив. — что не сказал? — что ты меня любишь, — в чонгуковых глазах читалась боль, но та боль, которая граничила с принятием факта как данное. ах, вот оно что. чимин не сказал это в ответ. — ты меня не любишь, и я не знаю, я хочу плакать из-за этого или из-за того, что понимаю, почему ты меня не любишь. — но я люблю тебя! — чувствуя, как к горлу подступал ком, чимин хотел провалиться под плинтус и навсегда залечь под ним до тех пор, пока он не сгниет в собственных слезах и отчаянии, на которое его обрек чонгук. — нет, не любишь. но я понимаю… чон в последний раз посмотрел чимину в глаза, чтобы как можно дольше хранить о них четкую память у себя в голове, и вышел, вместо криков блондина слыша в ушах другие. «я тебя ненавижу! убирайся отсюда!» «кто ты такой?! я тебя больше не знаю!» «не прикасайся ко мне!» он осознал, что смысла жить у него больше не было.