Цензуру в сторону!

События разворачиваются после свадьбы. Просто скандальный диалог молодоженов глазами горе-папаши.       — Нахалка, — холодно кинул я по прибытии в опочивальню. Почему-то я был уверен, что эта женщина побоится искушать судьбу и покинет чужое пространство до моего возвращения. Но нет. Ей хватило духу заснуть на моей постели, да еще и с детским умиротворением. Было непривычно видеть ее такой: на лице ни усмешки, ни вырывающейся наружу наглости. Едва ли она догадывается, какие мысли посещают мою голову в сей момент. Ни черта не смыслит в мужчинах…       — Твою мать! — послышалось сразу же, как только я опустился на край постели. Это выражение странное… но не страннее девушки, что его использует. Она глубоко вздохнула, а затем добавила, — Какое облегчение, что это всего лишь Вы.       — Спи, — на выдохе вырвалось из уст. Если бы ей было известно, какие желания меня терзают, то она навряд ли выразилась бы подобным образом. Этой девке действительно лучше заснуть обратно, ибо мне самому не ведомо, чего я хочу. Следует позаботиться о себе и не допустить проявления слабости. Искушение — не то чувство, перед которым я готов пасть. — Тебе лучше уйти.       Если я доселе не страдал порывистостью, то и не должен терять рассудок уступая соблазну сегодня. Послышалось шуршание ткани, и я не удержался — все же взглянул на императрицу.       Я сглотнул, всматриваясь в черные глаза, что впитали в себя все увиденное. Сонный взгляд не выражал ничего, кроме испуга, который девушка испытала несколько мгновений назад. Потресканные губы что-то нашептывали, но я не уловил ни единого звука. Должно быть, ее голова до сих пор не прояснилась.       — Возвращайся в свою комнату, — не в моих интересах было повторяться, но я пошел на уступки. Мои агрессивные инстинкты всегда сдерживались хладнокровием и самообладанием. Но как же хотелось схватить эту хамку за лицо, попробовать на вкус искусанные губы и проучить за отпущенные мною грехи. Уверен, мне было бы легче примирить весь мир, нежели этот самородок. Но ее нельзя ударить даже цветком, будь она сто раз виновата. — Мой рассудок все еще вытесняет желание обладать.       — Чего? — девушка наконец прозрела, отползая к изголовью кровати. В глазах выразилось недопонимание, а в голосе послышалась нотка отрешенности. Глупая, своевольная женщина, пускай и до безобразия красивая. Сделай я хоть одно неверное движение, и брюнетка без сомнений кинется с руганью. В таком случае придется заткнуть уши, чтобы рассмотреть ее. Чушь. Только полная идиотка будет спорить с императором и призывать того к здравому смыслу. Но она наверняка попытается. Однозначно, в этом нет никаких сомнений.       — Совесть навряд ли будет глодать меня за содеянное, — откровения вырывались из груди с удивительным безразличием. Мой взгляд припал к выпирающим ключицам девушки. Бретель сорочки упала с плеча, открывая взору новые просторы. Руку жгло от желания почувствовать ее кожу и убедиться, что на ощупь она такая же гладкая и шелковистая, как кажется. Всегда ли эта невзрачная часть женского тела привлекала меня? Нет, ничего подобного не припомню. — В отличии от сожалений, что замучают тебя поутру.          — Все, меня нет, — пропыхтела брюнетка, заправив черную прядь волос за ухо. Я был готов дать голову на отсечение, что эта юная особа таила в своем сердце столько обманов, сколько было звезд на небе. Императрица подняла на меня растерянный взгляд, а затем кинулась к противоположному краю ложа. Неужели, наконец, осенило?       Двери захлопнулись, и я усмехнулся. Сегодня эта бестия убежала, поджав хвост, а завтра она лишь рассмеётся, вспоминая собственный испуг. Храбрость, что напрямую граничила с глупостью, снова одержит вверх над здравомыслием, и я буду вынужден терпеть все ее нападки. По другому не получится. А ведь недавно я размышлял над тем, стоило ли мне тратить время на эту хамку, и не проще ли было стереть её с лица земли. Я сам подвел эту нахалку к одной истине: отныне для нее здесь правил нет.