***
— Ты в порядке? — Хосок долго говорил о какой-то незначительной чепухе, но когда осознал, что друг его уже давно не слушает, прервался. — Ночка не удалась? — Я в итоге не поехал в клуб, — ответил Пак, в десятый раз нервно обводя ручкой одну и ту же фигуру у себя в блокноте. — Нихера. Теперь сразу на дом вызывать будешь? — засмеялся Чон, одиноко веселясь со всей ситуации. — Ебать смешно, — равнодушно и угрюмо выдает Чимин, не поднимая взгляда и не шевельнув ни единой мыщцой в гримасе недовольства или злости. — А что случилось-то? — Ничего. Совсем ничего. Всего лишь-то он проснулся этим утром и чуть не застрелился, осознав, что натворил прошлым вечером. Ему стало до ужаса страшно. Страшно за то, что Чонгук, сумев так близко расположить к себе Пака, просто возьмёт и с особой страстью воспользуется этим. Ударит по больному, предаст, унизит, выставляя его в свете беспринципного, глупого и совершенно бесхарактерного придурка. И тогда беззащитному Чимину нечем будет ему ответить. Чонгук сломает его по частям, если захочет. Пак уверен. Тем более сейчас. Именно в тот момент, когда тот впустил его в свою душу, решил довериться, наивно обрёл опору и поддержку в лице того, кто всегда был готов нанести самый сильный удар. Чимин впадал в озноб, допуская себе лишь кратчайшую мысль о встрече с Чонгуком, поэтому из аудитории не выходил, намертво приклеившись к своему месту. Длинная перемена началась, и Хосок не вытерпел отказы Чимина пойти вместе с ним в буфет, назвав упёртым бараном и отправившись туда без него. Пак сидел в пустой аудитории, переписывая конспект и слушая через один наушник старую излюбленную песню. Всё шло почти идеально, пока в коридоре не послышались голоса, и Чимин, узнав их, сорвался со стула и побежал к другому выходу, как только что выпущенная с цепи собака. — Эй, смотрите, кто тут у нас, — звонким ребяческим тоном крикнул один из знакомых Чонгука, неторопливо шагая ему навстречу и с усмешкой оглядывая парня спереди. У дверного проёма показались ещё несколько человек, плотно закрыв за собой помещение. Чимин теперь был готов ко всему, без лишних движений складывая учебник в рюкзак и красными от недосыпания глазами презрительно разглядывая чужие ухмылки. Но сразу после внезапного смирения Чимина со своей горькой участью, внутрь вальяжно зашёл Чонгук, ослепляя всех слабой улыбкой, никому в ту минуту не понятной. — Чимини, я тебя искал везде, — звучит отчасти наигранно, неестественно. — Чего такой грустный, а? — Блять, — Чимин совсем ничего не понимает. За ним следят со всех сторон, а тон Чонгука кажется настолько издевательским, что даже слышать его не хочется. Хочется оторвать себе уши и провалиться сквозь землю от всего позора и стыда, в который Чимин сам себя завёл. Такого редкостного идиота, как он, стоит ещё старательно поискать. Ведь поверить, что твой ненавистный обидчик тайно влюблён в тебя, и сразу поцеловаться с ним — явный признак умственной отсталости. — Не хочешь поговорить? — Чон подходит ближе, но Пак отступает назад. Вокруг проскальзывают смешки, а Чимину до слёз в душе обидно. Он старается не зарыдать, не забиться в угол и не наброситься на Чонгука, избивая настолько, насколько тот того заслуживает. Пак понимает, что остальным на него плевать и что они лишь ждут его реакции, ждут унижений и обзывательств, привычной ссоры между этими двумя, ждут хоть какой-то жести, чтобы самоутвердиться за счёт другого. Ведь толпой нападать на одного — абсолютно по-мужски и справедливо, никто даже не спорит. Чимин гордо намеревается развернуться и уйти. Настолько мерзкое предательство выбивает землю из-под ног и всё вокруг превращает в одну сплошную тьму, полную жгучей ненависти. Но Чонгук хватает Чимина со спины, многозначительно ухмыльнувшись друзьям. — Просто побей его, Чон, — кричат некоторые, предвкушая будущую долгожданную драку и потирая вспотевшие ладони. — Да прекратите, бля, — кто-то занимает нейтральное положение, из-за чего на него начинают коситься и просить заткнуться. Чон вообще ничего не отвечает, прижимая Пака, вырывающегося и безжалостно бьющего ему локтем по рёбрам. — Чимин, прости, пожалуйста. Я — идиот. Но почему ты сидишь тут один? Избегаешь меня что ли? — дрожащим от волнения голосом сказал Чонгук, искренне раскаявшись и стойко вытерпев все чужие удары, что заставило его лишь плотнее обнимать Чимина, пытаясь успокоить. Другие в шоке приоткрывают рты, умолкая за секунду. Чимин перестаёт сопротивляться, обессиленно опуская руки и зажимая глаза из-за только что выступивших слёз. Он пару минут назад был готов распотрошить Чона, а теперь, едва ли услышав от него что-то нежное, снова беспамятно поддаётся ему. — Хорошо, можешь не отвечать, — Чон тянется к чужой шее, сохраняя стеклянную тишину во всём помещении и зная наверняка, что прибьёт любого, кто сейчас осмелится её нарушить. — Свалите отсюда, — он почти что рычит на иступлённых друзей, не оставляя им права выбора и послушно выжидая звук захлопнувшейся двери. Пак молчит, наклонив голову и не двигаясь. В груди что-то по-прежнему кровоточит и страдальчески изнывает. Чимин почти что умер прямо в этой аудитории несколькими минутами ранее. — Я ничего им не рассказал. Думал, пока что подыграю, будто ничего не произошло. Но тебе больно, я вижу, — Чон осторожно разворачивает ослабшее тело к себе, заглядывая в карие, совершенно пустые глаза, и мысленно наказывает самого себя самыми жестокими пытками в истории человечества. — Прости ещё раз, — в знак огромного сожаления он целует мимолётно и почти незаметно чуть дрогнувшие губы. Кстати, двенадцать часов уже прошло. А Чимин до сих пор о Чонгуке думает каждую секунду.3
25 января 2020 г. в 20:29
Хосок решил не докучать своими дурацкими вопросами. Да и вообще, ему же всегда было насрать, с кем Чимин спит и сосётся. А тут вдруг одна лишь кроткая мысль о том, что Чонгук и Чимин сблизятся, вызывала в нём целый тайфун негодования. Мол, это же невозможно. Это неправильно. Они должны желать друг другу смерти, разве нет?
И Пак, действительно, пытается не говорить об этом, будто боясь соврать не только другу, но и самому себе. А Чон, будто назло, старается попадаться ему на глаза как можно чаще. Даже в огромной компании знакомых он спокойно отвлекается от разговора, дотла прожигая Чимина любопытным испытующим взглядом, и смотрит ровно до тех пор, пока Пак не взбесится и не покажет ему средний палец, уходя в другую сторону и так отчаянно сбегая прежде всего от собственных назойливых мыслей, а не от Чонгука. Они в нём кипят, мечут искры и затапливают берега, создавая внутри Чимина такой хаос, что даже он сам не может это остановить.
— То есть ты опять собираешься в тот клуб? — Хосок застёгивает ширинку, небрежно выплёвывая мятную жвачку в мусорную корзину и весело посвистывая, попав прямо в цель.
— Да, нужно расслабиться, — в уборной ужасно воняет, но Чимин продолжает стоять на месте, не двигаясь, и выжидает, когда Чон наконец-то закончит свои неотложные дела.
— Наш Чимин реально вернулся, — ухмыляясь, Хосок моет руки, внимательно осматривая отражение Пака, стоящего позади. — Предохраняйся, а то заразу поймаешь, — он получает смачный подзатыльник, на секунду отвернувшись. — За что?
— За твой тупизм, Хосок, — Пак наконец-то выходит из неприятного помещения и вдыхает полной грудью, дождавшись медленно идущего и надутого от обиды Хосока, с которым позже направляется в нужную аудиторию.
В наушниках играет тихая и не надоедающая мелодия, пока полупустой автобус подъезжает к остановке, а Чимин впервые серьёзно задумывается о том, что ему действительно в этой жизни нужно. Кажется, что все эти одноразовые связи и крепкие, до отвращения горькие напитки, увы, не приносят ему прежнего удовольствия. Они вообще никаких эмоций уже не приносят, ибо даже самое интересное увлечение когда-нибудь утомляет, заставляет скучать и в конце концов пробовать что-то новое. И Чимину просто всё это надоело, что изначально было довольно ожидаемо.
У него нет даже представлений о том, чего он хочет, какой видит свою будущую семью. Не до конца своих дней же он собирается бродить по клубам, всё равно возвращаясь домой совершенно один. У него, если честно, внутри никаких чувств, кроме этого холодного одиночества, практически не осталось. Он многое испробовал и многое даже не изведал. Однако всё, что он имеет на данный момент — только одиночество.
Единственный раз, когда он вновь ощутил себя живым, это когда Чонгук обнял его. Пусть даже с издёвкой и с желанием просто поиграться, но всё-таки что-то он в каменном сердце Чимина зажёг — оно пока незначительное, тусклое и незаметное, но оно тёплое и приятное, как летнее солнце или мягкий и чистый плед. Хочется невольно укрыться с головой в это чувство. Хочется найти в нём защиту и смысл своего существования.
Один автобус он пропустил. Теперь если не решится сесть на следующий, то точно пойдет домой. Его колени покраснели и замёрзли благодаря глупой современной моде на дырявые джинсы. Мама Чимина всегда смотрит на него с недоумением и раздражением, когда он их надевает. «Неужели денег на нормальную одежду нет?!» — ворчит она каждый раз, видя его в этом прекрасном одеянии.
Нет, наверное, сегодня Чимин всё-таки вправду пойдет домой и хорошо выспится перед парами.
Ну не придурок ли он? Стоять час на остановке, чтобы в итоге развернуться и утопать обратно? Чимин сам тихо посмеивается над своим поведением, поглядывая на часы и на бесполезно прожитые минуты жизни.
Проходя между кучи людей, идущих с работы, Пак видит у одного из магазинов знакомую машину и замирает на месте, задумываясь, не поехал ли он случаем головой, раз отныне видит Чонгука абсолютно везде. Но все его догадки оказываются горькой (а может, и не очень) правдой, которая грубо ударяет его по щеке и приводит в сознание как раз в то мгновение, когда Чонгук стоит в метре от него с хитрой усмешкой и с небольшим пакетом продуктов в руках.
— О, на трассу собираешься? — изображает он некое удивление и еле пытается сдержать смех то ли от радости видеть Чимина, то ли от своей же шутки.
— Да пошёл ты, — Пак и не мог ожидать чего-то необидного из уст Чона, поэтому равнодушно попытался обойти его, опустив голову.
— Почему один? — внезапно спрашивает Чонгук, хватая уходящего парня за локоть.
— Тебе-то какое дело?
— Не хочешь со мной прокатиться? — предлагает Чон, всё ещё продолжая странно улыбаться. — Сейчас я покурю, а ты садись, — он не дожидается согласия Чимина, решив, что именно сейчас настало время действовать и без него.
— Поедешь в лес и закопаешь меня? — Пак поймал на себе надменный взгляд Чонгука, достающего пачку сигарет из кармана растёгнутого пальто.
— Хуже, — он кивнул в сторону машины, словно приказывая Чимину быстро и без слов садиться в неё, пока заманчивое и спонтанное предложение ещё в силе.
Чимин с нескрываемым интересом осматривался, греясь в тёплом салоне. На «территории Чонгука» он считал себя полностью беззащитным и морально ущемлённым. Когда в отражении переднего зеркала показалась высокая фигура, Пак взволнованно прижался к окну, максимально возможно отдаляясь от близости с Чоном.
— Куда мы поедем? — еле слышно пробормотал Чимин, прикрывая холодный нос воротом шерстяного свитера и боковым зрением с интересом наблюдая за чужими неторопливыми движениями.
— В больницу, — Чонгук, положив полупрозрачный пакет на задние сидения, включил двигатель, предварительно звонко пошумев ключами.
Чимин резко обернулся, нахмурив лоб в слабом недоумении. Чонгук на него толком не глядел, осторожно выезжая с парковки и пропуская мимо проезжающий автомобиль.
— Отнесу продукты своей сестре, — спустя полминуты удосужился он уточнить цель поездки и ожидал шокированной ответной реакции Чимина, так и не получив её.
Тот лишь без слов и пререканий отвернулся, грустно наблюдая за меняющимся в окошке пейзажем. Он был сейчас не здесь, а в своих неуловимых мыслях где-то далеко, может быть, даже не в этом измерении. За ним мучительно следовали сотни вопросов о том, какого хрена он делает в одной машине с Чонгуком, но Пак отчаянно от них убегал и просто-напросто игнорировал. Ему, если честно, не хотелось в данный момент отвечать за свои действия. Не хотелось даже придумывать себе причины подобного поведения, не хотелось допрашивать Чона, гадать, зачем он позвал его. Ему просто ужасно сильно нужно было не оставаться одиноким, почувствовать чьё-то присутствие рядом и, возможно, найти в нём некое мнимое для себя утешение.
Открытые колени уже полностью согрелись, и ни одно оскорбление не промелькнуло в их так и не начатом разговоре. Загробная тишина и впоследствии негромкая музыка заполнили всё пространство, хоть на мельчайшую степень заглушая болезненные раздумья Чимина.
— Приехали, — Чонгук оборвал долгое молчание, подозревая, что Пак вообще умудрился уснуть.
— Хорошо, — но тот, собравшись с силами, открыл дверьцу, и морозный ветер в секунду пробудил его, заставив с особым желанием направиться в тёплое и светлое здание.
Чон начал подниматься по лестнице, посматривая на наручные часы и делая короткий телефонный звонок. Ни с кем так и не поговорив, он повёл Чимина за собой. Точнее, тот сам за ним увязался, как маленький ребёнок, боящийся потеряться среди толпы незнакомых взрослых.
— Я постою в коридоре, — Пак решил дожидаться Чонгука и не заходить в палату, получив от того железное обещание, что долго задерживаться не станет.
Вокруг ходили мужчины и женщины в идеально белых халатах, бегали маленькие дети и еле шагали старики, сопровождаемые медсёстрами. В воздухе пахло различными едкими лекарствами, отчего Пак сморщился, вспоминая былые неприятные моменты.
Больницы для него постоянно ассоциируются с чем-то крайне устрашающим. Здесь делают уколы, доставая длинные острые шприцы, здесь льют на рану жгучий медицинский раствор и здесь же ставят смертельные диагнозы, примерно рассчитывая количество оставшихся дней.
Да, безусловно, это всё — детские глупые фобии. Но Пак почему-то всё равно всего этого пугается и теперь снова дрожит, только уже не от холода, а от нахлынувшего желания ни под каким предлогом сюда не возвращаться в скором времени.
Чонгук наконец-то выходит, вмиг переводя взгляд на бледного Чимина и снисходительно ухмыляясь, махнув мешающей чёлкой.
— Может, тебя самого к врачу отправить? — Чон медленно следит взглядом за уходящим Чимином, который решил на эту тупую шутку даже не обращать внимания.
— А что с твоей сестрой? — Пак спрашивает довольно поздно, но всё-таки спрашивает.
— Ногу подвернула на тренировке, — пристёгивается Чон, но машину так и не заводит. — Куда теперь?
— Отвези меня к остановке у центрального парка, пожалуйста, — безэмоциональным, хриплым и безжизненным голосом просит Чимин, прикрывая глаза от усталости. Сегодня у него, определённо, не самое лучшее состояние.
— Как скажешь, — Чон огорчён именно таким исходом всей их, на первый взгляд, абсолютно бессмысленной поездки, но спорить и возражать не решается.
Не так всё должно было произойти, по его мнению. Да и вообще Пак уже какой-то не такой, как прежде. Где все эти задиристость, упрямство, нетерпимая дерзость? Почему так внезапно они замкнулись где-то в потайных местах души Пака, в самых его недрах, не думая даже показываться наружу?
Чонгук гонит на бешеной скорости, потому что злость разгорается в нём похлеще всех на свете пожаров, а жажда выбить из немого собеседника хотя бы пару слов трещинами отдаёт по костям, причиняя боль вперемешку с возрастающей агрессией, что заставляют сильнее нажимать на газ и мчаться буквально в никуда, лишь навстречу тому месту, где они с Чимином так же без слов разойдутся.
Уж так получилось, что внутренний мир его сейчас интересует его намного больше, нежели внешний. Поэтому даже тонких намёков Чонгука Чимин не замечает.
— Ты учишься в юридическом, потому что тебя родители заставили? — неожиданно выдаёт он тихим бормотанием, не отрываясь от вида блеклых вечерних улиц.
— Нет, я сам захотел. А что?
— Ничего, просто захотел узнать, — Чимин незаметно разворачивается, любуясь своим сексуальным водителем, чья кожа изумительно красиво блестит от фонарей и вывесок, а потом случайно заостряет внимание на накачанных и привлекательных бёдрах.
Чонгук очень даже ничего, если не знать его достаточно хорошо. Популярность его этим вполне объяснима. Он умеет располагать к себе девушек, умеет оказывать давление и любого способен вывести на дружеский диалог, лишь небрежно и якобы невзначай вытащив бумажник. Не все, конечно, общаются с ним только из-за денег. Например, Чимин. Он и с деньгами, и без них терпеть его не может.
Хотя… Сейчас уже всё как-то неоднозначно.
— Зачем тебе к парку надо?
— Пойду оттуда домой.
— Не легче мне сразу отвезти тебя?
— Нет, я сам доберусь, — настаивает Пак, а потом просит Чона выйти вместе с ним. Прогуляться на пару минут, так скажем.
Они проходят в самую глубь почти пустующей местности, не разговаривая, и садятся на скамейку, подождав, пока другие пройдут мимо. Чимин греет руки в карманах и задумчиво качает ногой, успокаивая учащённое отчего-то сердцебиение.
— А почему ты не хочешь работать в фирме отца? У него же бизнес, вроде бы, — он снова возвращается к прошлой теме, не зная, как лучше их беседу начать.
— Кто знает, может быть и буду. Зачем ты спрашиваешь? — Чон зажигает сигарету, прикрывая её ладонью от ветра и позже наклоняясь к лицу Чимина, чтобы рассмотреть вблизи.
— Я сам уже не знаю, надо ли мне работать юристом. Кажется, я ненавижу это дело, — Пак не отдаляется от пристального взора, будто не замечая, и продолжает сидеть, опустив взгляд куда-то себе под ноги.
— Тебе остался один год. Отучись, а потом будь, что будет, — Чонгук неожиданно разворачивается, выдыхая противный дым в сторону.
А в Чимине нечто странное происходит. Чон такой вежливый и спокойный впервые. Даже не возникает мысли ушатать его и покрыть трёхэтажным матом.
Чимину сейчас плохо, а Чонгук рядом. И, казалось бы, придаёт ему сил. Да, пусть они постоянно ругаются, дерутся и пытаются друг друга унизить, но почему-то сегодня Чонгук совершенно другой. И Пак предчувствует, что способен влиять на это. Он видит, как Чонгук на него смотрит. И этого уже достаточно, чтобы многое понять.
— Чонгук, — Пак мнётся, теребит рукава куртки и кусает губы, смущённо заметив, как они оба начали соприкасаться коленями, — обними меня.
Такой искренний и сладкий шёпот оглушает обоих настолько, что не сразу получается услышанному поверить. Отчасти невозможные и самые внезапные для всего мира слова были сказаны без какой-либо фальши и насмешки. Пак вправду сейчас желал этого и боялся, что в случае отказа все его внутренности взорвутся, как от атомной бомбы, но не от обиды, а от отчаяния, осознания того, что ничто в этой жизни тебя уже не спасёт.
В ответ упорно молчали, но Чимин не повторялся, будучи уверен, что его прекрасно услышали. Когда Чонгук вдруг выбрасывает тлеющую между пальцев сигарету и за пару мгновений собирается со всеми многочисленными мыслями, он потягивает хрупкое тело к себе, разрешая сесть на колени.
Чимин еле улыбается и без слов делает так, как хочет другой, чувствуя горячие руки у себя за спиной, плавно обвивающие талию. Чонгук трепетно пододвигает Пака ближе, утыкается носом в его шею и обдает прерывистым горячим дыханием. Чимин, сам того не осознавая, ласково обнимает в ответ, касаясь щекой жёстких каштановых волос.
Никто не нуждается в чём-то лишнем, опасаясь разрушить этот незабываемый момент. Ветер утихает, шум машин где-то вдалеке и практически не слышен, а сознание будоражит каждая секунда, проведённая в мягких объятиях, отчего Чимин начинает чаще вдыхать разреженный воздух и продолжает вплотную прижиматься к Чонгуку, осторожно проводящему кончиком носа по линии чужого подбородка.
— Чимин, — шепчет он тревожным, дрожащим голосом, страшась оказаться отвергнутым или чересчур уязвимым из-за своих откровений, — я готов всегда обнимать тебя, — Чон не выдерживает и слабо целует щеку, блаженно прикрывая глаза от удовольствия.
— Чонгук… — Чимин вздрагивает, заливаясь краской, но потом вновь замолкает, когда Чон резко затыкает его уже настоящим глубоким поцелуем, в один миг остановив время и движение всех во Вселенной планет.
Пак колеблется и зажимает губы, не доверяя и сдерживаясь от дикого желания поцеловать в ответ.
— Ты боишься меня? — Чонгук обхватывает ладонью его возволнованное и испуганное лицо и мягко улыбается, безгранично радуясь тому, что давние несказанные мечты наконец-то воплотились в реальность. — Я не буду настаивать, прости.
— Чонгук, что с тобой?
Слышать извинения от Чона — восьмое чудо света и явление, происходящее раз в тысячу лет.
— Я не знаю, — улыбка не перестает исчезать, и Чон так любовно и заботливо поглаживает чужие волосы, не забывая про то, как долго хотел это сделать. — Просто я, походу, лох и втюрился в тебя.
— Отличное признание, — улыбается Чимин, крепче зажимая Чонгука в объятиях и не соображая, что вообще только что произошло и с каких пор с отношений «враги» они столь стремительно пришли к тому, что сидят вдвоём, безотрывочно держась друг за друга, как за спасательный круг.
Чимин слегка поворачивает голову Чонгука к себе и, ничего не объясняя, тянется к приоткрытым губам с давящим напряжением в груди. Но почувствовав в ответ тёплый язык, все сомнения враз исчезают. Чонгук целуется медленно, растягивая момент и надеясь не напугать Пака резкими движениями. Сама нежность трепещет в нём, и от нехватки кислорода он останавливается, смотрит в любимые глаза и вновь жадно целует, не доходя до насыщения.
Они мастерски доставляли друг другу наслаждение, и, наверное, Чонгук не соврёт, если скажет, что это был лучший поцелуй в его жизни. Лучше даже всех сексуальных связей, всех прошлых отношений и объятий.
— Мне пора, — Чимин с неохотой отстраняется, пока их замёрзшие пальцы слабо переплетаются между собой.
Чонгук, светясь от счастья, осматривает покрасневшие и влажные от поцелуя губы, бегло чмокая их ещё раз сквозь широкую восхищённую улыбку.
— Хорошо, я отвезу тебя, — он поглаживает Пака по спине, проклиная куртку, мешающую вдоволь насладиться стройным телом. — Адрес можешь не говорить, я всё равно знаю, — замышляюще ухмыляется он, дружески трогая указательным пальцем озадаченного Чимина за кончик носа.
— В смысле?
— Пошли, — Чонгук несильно шлёпает парня по бедру, на что Чимин отводит взгляд и встаёт с чужих колен, ощущая невероятное тепло внутри. — И из чс меня убери, кстати, — подмигнул он напоследок, нежно хватая Чимина за запястье.