Маленький секрет - большие последствия.

Дино стоит перед зеркалом, он смотрит на свое отражение и заправляет рубашку в брюки. Отражение мрачно и раздражено, как и человек, скованный иллюзией этого тела. Сегодня воскресенье и как добрый христианин, Дино отправится на утреннюю службу. Для Мукуро не составляет труда подняться утром, надеть строгий пиджак, зализать волосы так, чтобы прилично выглядели, а вот сама причина этого маскарада… Парень начинает завязывать галстук и путается в собственных пальцах и в этой шелковой удавке. — Босс, все в порядке? — небольшой отряд Каваллоне недавно заселился в дом, после второго нападения Реборн посчитал, что опасно оставаться здесь втроем, да и по Сицилии пошел слух о том, что мол, босс Каваллоне путешествует без эскорта. Это вызвало легкое замешательство у альянса. Так что теперь настоящее имя Рокудо в этом доме не звучит. И у стен есть уши. — Ромарио, я не могу, — раздраженно фыркает Рокудо и просто кидает на пол удавку. Мужчина по-доброму улыбается, все-таки очень заметна эта неопытность, эта… Желторотость. Мукуро вспыльчив и нетерпелив, а если что-то не получается с первого раза, то он, даже не пытаясь вникнуть, начинает психовать. — Босс, — мужчина приближается к Дино, он неторопливо открывает комод и достает другой галстук, расправляя его. Черный шелк валяется у ног Рокудо, а его шею опоясывает теперь другой, винного оттенка. — Я думаю, вам этот подойдет больше, — Ромарио улыбается, и Мукуро глянув на свое отражение кивает. Так намного лучше. Мукуро любит красный цвет и все его вариации, так что настроение на пунктик поднимается. — Завтрак уже ждет, давайте поторопимся, — просит Ромарио, и Рокудо кивает. Даже после вечернего плотного ужина он и сам с трудом может предугадать, когда накатит приступ, поэтому ест он довольно чаксто, чтобы предотвратить, так сказать. Сейчас к Дино приковано намного больше взглядов, один промах и все, конец. По коридорам снуют младшие офицеры и рядовые. Смех, низкосортные шутки, смолкающие перед Каваллоне. Быстрый завтрак, глушащий накатывающий приступ голода. Рокудо выдыхает и пьет свой хорошо приготовленный лунго. Он любит кофе всей своей итальянской душой, ей богу, каждый кофе подходит под определенное настроение и время суток в жизни Рокудо, например, лучшее с утра — лунго или двойной эспрессо, ближе к обеду — чашка капучино или макиато, вечером же — ристретто и не более. А когда на Мукуро накатывает меланхолия, то это гляссе с шариком семифредо или домашний, чересчур горячий кофе, обжигающий язык и нёбо. С кардамоном, корицей, мускатным орехом и сахаром. Если говорить откровенно, то последний напиток для Рокудо является олицетворением влюбленности, особенно приготовленный не в кофе-машине, а собственноручно в турке, настоявшийся в раскаленном песке. Мукуро отставляет чашку и вытирает губы. Машина. Он сидит на заднем, у окна. Стекло бронированное, что очень учтиво, если брать во внимание, как часто в их мире человек, сидящий на заднем или шофер ловят пули затылком. Церковь находится в черте города, и Мукуро смотрит в окно, он разглядывает зеленый рый, представший его взгляду и думает о том, что хочет прогуляться в лесу, ловя ладонью теплую от солнца листву и лучи солнца, придающие зелени особый оттенок. Мукуро питает сильную нежность к природе. Она откровенна перед человеком, обнаженная, как сама жизнь. Мукуро считает людей варварами и тупыми муравьями, которые то и дело строят свои высокомерные горки-муравейники, сковывая мать, породившую их. Супермаркеты, стоянки, парки развлечений, Рокудо ненавидит это всё самой чистой и глубокой ненавистью. Но сейчас… Мукуро задыхается своей нежностью, своими обострившимися чувствами, он тонет в этой красоте и улыбается, незаметно для себя. — Босс… Мы на месте, — Ромарио открыл для него дверь. Реборна сегодня нет, он проводит время с жалким Тсунаёши и компанией, и Мукуро рад, что малыш не с ними. Он чувствует, что дышать легче. И вдруг он вспоминает маленькую, незначительную деталь. — Ромарио? — позвал он, глядя на строгий храм с цветными окнами. — Да, босс? — машины остальных на подходе, но пока они вдвоем, Мукуро решает высказаться. — А я не знаю, как поведу себя в церкви и смогу ли вообще туда войти, — с непринужденной улыбкой произносит Рокудо. — Что? — Ромарио приоткрыл рот и нахмурился. — Понимаешь ли, боженька не очень жалует детей своих, которые ездят на экскурсии по аду, — он давит смешок. Все становится смешнее с каждой секундой. — Ладно, хватит болтать, пойдем замаливать грехи! — Босс! Стойте! Святая Мария! — он угоняется за Рокудо, и видит, что тот замер на пороге. Мукуро же чувствует, как у него чуть свело колени, но отступать он не намерен и тут… — Кея. — Что? — Ромарио посмотрел на Дино, по чьим губам ползла улыбка, становящаяся все шире. — Хибари Кея, — повторяет Рокудо и смотрит на семейство Хибари. Отец японца разговаривает со святым отцом, мать молча стоит рядом, держа за руку младшую девочку, а Хибари, облаченный в накрахмаленную рубашку, в отглаженных брюках и уложенными волосами, стоит рядом, уставившись в стену. Какое. Блять. Совпадение. Мукуро теперь уж очень сильно хочется смеяться. Хохотать. Орать. Орать в голос. Он помнит Сицилию. Помнит, как когда-то он был на месте этой маленькой девочки. Их район относился к приходу с очень красивым храмом. Сейчас ему кажется, будто он видит каждый изгиб внутреннего убранства, огромные витражи, сквозь которые солнце проникало внутрь. Лучи, искаженные алыми, зелеными и желтыми цветами играли на стенах и лицах прихожан. Мукуро резко распахнул глаза, и мир снова обретает свое время. Мукуро выдыхает и перешагивает порог церкви, он мгновенно ощущает, как тяжелеет тело, но не подает виду. Взгляд. Стальной взгляд впивается в него тысячью иголок. Но эта игра в гляделки не длится долго. Они опускаются на скамью в третьем ряду от выхода. Мать Кеи, заметив их, шепнула что-то мужу и вскоре семейство Хибари приближается к Ромарио и Дино, блондин поднимается и с улыбкой приветствует их, пожимая руку мужчине и Кее. Парень опускается рядом с ним, а его родные садятся прямо перед ними. Пение хора, запах ладана, монотонная речь святого отца, Мукуро чувствует, как его начинает потряхивать, хочется улыбаться. От тошнотворного начинает болеть голова. Демон, вошедший в божию обитель. Мукуро кажется, что из его лба вот-вот начнут резаться рога, а сам он начнет истошно орать подобно одержимым, но вдруг он чувствует на своей ладони руку Хибари. Тот проницательно смотрит на него, повернув голову. То, что происходит между ними крайне пугает Рокудо. Кажется, после той ночи в клубе что-то резко перещелкнуло. Кажется, что обнажив тела друг перед другом на краткий миг, их души оказались раздеты тоже. На людях Кея все продолжает вести себя, как раньше, но они оба понимают, что это фарс. Мукуро приходит вечером к Кее. Последние две недели, каждую чертову ночь. — Эй йоу, — на подоконнике Кеи сидит мустанг, он расположился и ждал мальчишку после ужина, и когда тот вошел в комнату, то непонимающе смотрел на него. — Что ты себе позволяешь, травоядное? — поинтересовался Хибари скептично, он сложил руки на груди, приподняв бровь. — Ты закончил со своими уроками? — игнорируя вопрос, произносит Дино, и Кея приближается, смотря на него с нескрываемым недовольством и… Любопытством, да, именно. — Допустим, — сказал он и уперся плечом в стену, обрамляющую подоконник. — Замечательно, садись, — он кивает в сторону стоящей рядом кровати. — С какой стати? Как ты обошел систему безопасности и… — Кея-кун, будь добр, заткнись и сядь, — стоит на своем блондин. Его обувь осталась висеть на ветке дерева, по которому он и взобрался, так что, не боясь что-нибудь испачкать, он упирает ноги в стенку напротив и достает из кармана парки книгу. — Видишь? Знакомься, Чарльз Диккенс. Я буду тебе его читать. Хибари удивлялся его наглости. Сам Кея не большой любитель художественной литературы. Он учится хорошо, но дальше школьной программы, касающейся гуманитарного направления не ходит, а чаще и вовсе предпочитает краткое содержание прочесть и идти дальше. Он отлично разбирается в оружии, знает о нем слишком много, знает закон и право, может слету назвать самых жестоких убийц и преступников в истории. Хорошо разбирается в химии, физике и матиматике, но имя автора ни о чем не говорит Хибари. — «Большие надежды», — быстро облизнув губы, он открывает первые страницы. Опасно ли это? Естественно. Отец Хибари занят работой в кабинете, рядом в комнате сестра занимается математикой, а мать вяжет в гостиной. Как объяснять наличие белобрысого недоразумения в комнате? Непонятно. Но отчего-то Кея не гонит коня прочь. Он пересаживается на катающееся кресло и положив ногу на ногу, смотрит на блондина, которого, кажется, ситуация целиком и полностью устраивает. Время 2:15. Три раза Дино приходилось прятаться. Столько же раз он терял страницу. Тринадцать раз грязно ругался на почве своей потери. Девять раз Хибари менял свое местоположение. Тридцать три раза — позу. -…Она была одета в богатые шелка, кружева и ленты — сплошь белые. Туфли у нее тоже были белые. И длинная белая фата свисала с головы, а к волосам были приколоты цветы померанца, но волосы были белые. На шее и на руках у нее сверкали драгоценные камни, и какие-то сверкающие драгоценности лежали перед ней на столе, — Дино выдохнул и посмотрел на часы, стоящие на тумбе Хибари. — Ой, детям давно пора спать. — Что? Нет. Читай дальше, — Хибари нахмурился, садясь в кровати. — Нет, я ухожу, — он свесил ноги, но Кея внезапно ловит его за капюшон парки, из которой руки Дино тут же выскальзывают, и куртка остается в руках брюнета, тот сверкает на Дино своими злющими глазами, и Мукуро сдавленно прыснул в кулак. — Завтра за ней зайду. Это значит, что завтра Хибари сможет узнать, кто такая миссис Хэвишем. После этого Мукуро заходил каждый вечер. Ночь. На три часа или на пятнадцать минут. Книга теперь покоилась на столе Хибари, но тот упорно не читал ее сам. Это забавно, ведь само по себе действие такое незначительное, но в контексте Мукуро и Хибари, оно имело, кажется, куда большую интимность, чем подразумевало под собой в принципе. Они ни разу не встречались здесь, ведь все это время Мукуро удавалось ускальзывать от походов в церковь, слава дьяволу, он очень талантливый актер. А сегодня что-то пошло не так. Хибари сжимает его указательный палец. «Все нормально,» — говорит этот жест, и Мукуро, улыбнулся уголком губ, кивая вникуда. Не отпустило, и он все еще чувствовал себя ни к черту. Все сливается в одно большое пятно, и Мукуро хочет проблеваться. Он ощущает, как к горлу подступает горький комок и сглатвает, закрывая глаза. Тело и кровь Христа. Он стоит рядом с Кеей, Дино первый в ряду. К нему подходит мужчина в соответствующем одеянии. Ноги ватные, а разум подернут, как вдруг Рокудо сталкивается с чужими глазами. Что-то не так. Внезапностью становится произнесенное хриплым шепотом: — Вино отравлено, — человек напротив тут же меняется в лице, а Мукуро уже громко и резко выдает. — Вино отравлено! — резкое движение, на полу алая винная лужа. Разбитое окно в стене справа. Мукуро не успевает реагировать, через несколько мгновений приходит осознание, что только что его пытались отравить. Люди, желающие смерти Каваллоне вот только что едва не прикончили несколько десятков людей. В церкви. Как низко нужно пасть? Как сильно они жаждут убить Дробящего мустанга? Вокруг поднимается шумиха, а Рокудо чувствует, как в голове нарастает шум. Рокудо чувствует на губах стальной привкус крови и прикладывает ладонь к лицу, смотрит на пальцы. Из носа течет кровь. Безумно хочется разразиться криком. Разнести в щепки все вокруг. Он чувствует, как его берут под локоть и волокут к входу. Мукуро с трудом понимает, как оказывается на улице. И вот теперь он не может сдержать этого животного позыва и стоя на углу за храмом, иллюзионист держится за стену, согнувшись. Его выворачивает. В носу стоит запах ненавистного ладана, в ушах звенит, а из носа не прекращает течь алая жидкость. — Каваллоне, — слышит он через звон и поднимает красное лицо, глядя на Хибари, стоящего напротив. — Ты ошибка природы, знаешь об этом? — почему так хочется рассмеяться? Из кармана брюк Дино извлекает платок, зажимает им нос. Пауза, повисшая на долгие три минуты прерывается щелчком зажигалки. Закурить было необходимо. Какая же это… Хула. Мукуро смеется. Смеется до слез, ощущая, что кровь снова хлынула из его носа. Он только что прервал мессу. Наблевал около церкви. Закурил рядом. Отпустив стену, Мукуро делает глубокую затяжку и дергает на себя Кею, быстро целует его, пачкая красным, выдыхая едкий дым в рот Хибари. Это называется покурить косынкой. Отстраняется. «Ну, что, Люцифер, я собрал комбо?» — крутится у него в мыслях, и Мукуро с невероятным трудом давит приступ смеха. — Босс! — Ромарио появляется рядом, кажется, придется объясняться. Кея стремительно вытирает губы ладонью, стоя спиной к ним. Как же это все нелепо!