***
Моцарт как ошпаренный отскочил от инструмента и замер, выпучив глаза и глядя куда-то в пустоту в полном ужасе. Дверь. Кто-то сломал входную дверь. Он прильнул ухом к стене в спальне и стал прислушиваться. - Что искать? - люди говорили медленно и отстраненно. Двигались так же. Вольфганг сразу начал думать. - Император сказал - всю запрещенку. И обыскать на наличие объекта S-139-IM. "Что за... черт, это они обо мне? Это они точно обо мне. IM. Это мои инициалы", - к горлу подступил тошнотворный ужас. Он не хотел даже думать, что произойдет, если его найдут, да и опыта у него для этого не было, но инстинкт самосохранения все же активно забился в истерике. - Разделитесь. Вы обыщете первый этаж, мы спустимся вниз. Амадей отпрыгнул от двери, зажав рот рукой. Они шагали, он слышал их шаги у себя над головой, а в ней колотилась одна мысль: "Почему они так медленно говорят? Они как мертвые". И эта аналогия ему не нравилось. Пока шаги не переместились на лестницу, он глупо стоял посреди комнаты. Теперь же в кровь наконец выбросило достаточно адреналина, и он подорвался как ужаленный. Бежать некуда. Значит, надо спрятаться. Он чуть было не рванул под кровать, но осознал, что там его точно станут искать. Вольфганг обернулся кругом. Шторы на фальшокне, комод, шкаф... Моцарт распахнул двери. Все завалено одеждой и бумагами, не спрятаться. Тем временем гости уже спустились. Он чуть было не приготовился умирать, как заметил... потолок. Многоуровневый. Вдоль стены шло сплошное углубление для ламп, и если постараться... верх шкафа как раз уходит в него. Амадей максимально тихо пододвинул стул спинкой к стене, забрался на кровать, оттуда - на спинку, всего секунда чтобы не упасть, тут же перепрыгнул на шкаф... стул с грохотом, как лаконично выразился про себя Вольфганг "ебнулся камнем вниз". За дверью замерли. Он тоже замер и подобрал к себе ноги, сидя на краю шкафа, скрывающим всего его кроме очаровательной задницы, но если ему повезет, они даже не заметят в темноте. Оказалось, помимо него тут была еще целая компания. Стопки с нотами, книги - явно из "запрещенки", ведь он видел и другие на полках - и какие-то записные книжки, может, дневники. У Амадея больше не было времени рассуждать. Дверь спальни распахнулась. Он затих, только теперь осознавая, какой же он молодец и какие планы придумывает. Эта мысль заняла его на первую минуту. И за эту минуту двое мужчин в форме не прошли даже треть небольшой комнаты. Вольфганг начинал злиться. Злиться от страха, непонимания: почему они так медленно ходят. Почему останавливаются и смотрят в пустоту. Почему едва шагают. Почему так медленно открывают шкаф и рыскают по комнате. - ...Объект S-729-PB. Объект S-39-FP. Объект S-1001-DL... - Амадей с затаенным ужасом слушал, как с этими наименованиями на середину комнаты выбрасываются листы с набросками, книги, маленькие карточки с картинками, неизвестные ему, но с виду безобидные предметы. - ...объект S-139-IM. Моцарт даже вздрогнул, но тут же замер, не дыша. Неужели нашли, как?! Несколько секунд показались вечностью, с того момента, как щелкнул открывшийся портфель и до того, как в него полетела пачка нот. - Мы нашли его работу! - неожиданно громко крикнул один из мужчин. - Император будет доволен! - Несите ее, остальное уберите! - донесся ответ сверху. Один из служителей закона сунул портфель под мышку и вышел. Амадей остался в комнате с одним лишь противником. Тот постоял над грудой изъятых вещей, едва заметно вздохнул и чиркнул спичкой.***
- Чертов гроб, - Розенберг ругался уже около получаса и открыл в себе нецензурный лексикон богаче, чем у Сальери и Моцарта вместе взятых. Немудрено - он ждал Сальери на условленном месте сорок минут и с каждой секундой подавляемая наркотиком тревога усиливалась. - Где его носит? Им с Антонио нужно было многое обсудить. Он почти продумал речь, но теперь его уверенность все таяла, и ругаться с Сальери из-за Моцарта уже не хотелось. Хотелось спастись. Что-то тянуло бежать. Стоило подчиниться инстинктам. - Прогуливаетесь, граф? - голос императора прозвучал неожиданно громко, но Розенберг уже настолько ничему не удивлялся в этой жизни, что даже внутренне не дрогнул. Иосиф напустил на себя чрезмерную... пустоту. Переигрывает. Он это сразу заметил, но профессионально подавил беспокойство. - Жду Сальери, я обещал провести его до ателье моего друга, - спокойно соврал Орсини. - Я как раз от него, - промурлыкал император, и взгляд его жестко вперился в Розенберга. Не нужно было быть гением, достаточно опыта и житейского ума придворного, чтобы понять - он пытает. Выведывает что-то. А значит это не к добру, и Сальери серьезно влип. Впрочем, подумал на секунду граф совершенно бесстрастно, что и стоило ожидать от этого мальчишки. - Я надеюсь, у него достаточно веская причина вынуждать меня так долго ждать, пока он придет. - А Сальери не придет, - невинно улыбнулся император. - Он очень и очень занят. Идите домой, граф. - То есть?.. - Розенберг невольно занервничал. - Вы слышали что я сказал. Граф предельно почтенно раскланялся, больше не задав ни одного вопроса, и медленно поплелся прочь. В отличие от Сальери привычки с собой разговаривать он не имел. И даже думать старался помедленнее и порассеяннее. На всякий случай. "А этот кретин точно во что-нибудь вляпался, какой же он суетной, лишь бы не помер".***
Кретин не помер. Кретин наелся и спал. Причем действительно, подумал он, доедая еще теплую испачканную сажей картошку, для местных это было бы сродни пытке, но ведь не будет император так глуп, чтобы считать, что Антонио побрезгует самым обычным картофелем. Тем более, Сальери был почти уверен, он должен быть отравлен. Но аппетита это не отбивало. Его будут кормить той же отравой, что и всех других, и лучше ему принять это, иначе через дня четыре он просто умрет от истощения. Сальери пришел к выводу, что надо расслабиться, плыть по течению и экономить силы. Кто-то бы сказал, что для своего положения он проявлял нездоровое спокойствие. Но на самом же деле для своего положения он проявлял обоснованный пофигизм. Когда ничего не остается делать, кроме как смириться, ты смиряешься. Сальери не был настолько гордым. Он не стал кричать, бунтовать и устраивать показные голодовки. Он съел свои две картофелины и улегся спать на грязном шершавом полу. И спал весьма неплохо. Сколько времени он так провел, он, конечно, и представить не мог. Его разбудил неприятный тычок острой стороной подошвы под бок. Он открыл глаза и снова столкнулся с кромешной тьмой. Это начинало угнетать. - Просыпайся, Тонио, - Сальери повезло, что он лежал лицом к стене. Несколько секунд у него было чтобы осмыслить свою роль, набраться смелости и обернуться. Даже в темноте он решит играть. Не только голос, но глаза, руки - передали почти искренний мандраж, когда голос императора зазвучал в пустой комнате. Антонио засунул остатки достоинства куда подальше и так устало и жалко, как только мог, выдохнул. - Помогите мне... Я так потерян, сбит с пути, я совсем запутался. Я не знаю, куда мне бежать и где искать приют, - он говорил правду, и главное было, что эту правду император истрактует превратно. - Так ты умоляешь? - перед ним зашуршала одежда, голос стал громче - значит Иосиф опустился. Это хорошо. - Да. - То есть сейчас ты умоляешь и смеешь рассчитывать на мое милосердие? - щека разгорелась жгучей болью, Сальери не успел понять, когда его голова отлетела в сторону и ударилась о стену. - Помогите мне или убейте меня, - смиренно прошептал он, за что тут же получил вторую пощечину. - Убить? - острые ногти больно впились в щеки, голос зазвучал где-то совсем близко. - Убить тебя будет еще более милосердно. - Тогда что вы сделаете? - Не думай, что ты умнее меня, я не стану делиться с тобой своими замыслами. Ведь ты боишься неизвестности. - А я вообще... всего боюсь, - бессильно выдохнул Сальери, и ногти полоснули по его щекам, съехав вниз красными полосками. - Щенок. Сальери, видел бы ты сейчас себя... до чего ты опустился. - До самого себя, - самокритично фыркнул он, рванув подбородок вверх. - Нет никакого тебя, Антонио. Ты создан нами. Как мы тебя собрали, так и пересоберем. - Мне это напоминает сюжет одного известного романа... - Чему ты ухмыляешься? - Иосиф резко поднялся, Антонио не знал почему, но кажется понял, как император чувствует чужой страх, ибо сам смог его уловить. - Разве я ухмылялся? Это вовсе не похоже на шутку, значит ухмыляться нечему. А больше похоже, знаете... - и теперь он и правда улыбнулся, - На похоронный марш.