***
Ники вышел из ванной как ему казалось в странно звенящую тишину спальни, в которой собственная легкая дрожь пополам с решимостью больше не пугали новизной, — наоборот, хотелось счастливо улыбаться и лететь, не чуя под собою ног, в спальню Яши, туда, где его ждали, чтобы любить. Наконец! Любимый шоколадный халат конечно был свежим и чистым, но Ники казалось, что он все еще слышит глубокий древесный аромат туалетной воды любимого и схлынувшее было возбуждение вновь вернулось, но пока тихо, легким теплым бризом, а не ураганным ветром, предвещающим бурю, как в момент поцелуя на лестнице. Поцелуй действительно получился жаркий, чувственный, проникновенный, но увы, слишком короткий… Ники еще не успел ответить так, как хотелось, а Яша уже отстранился, прошептал что-то бессвязное прямо в ухо, а потом повел за собой… только для того, чтобы глянуть проникновенно и оставить в одиночестве со словами: «У вас полчаса, Николай Васильевич». Ники уже хотел было оскорбиться подобным обращением, а потом его пронзило пониманием. Яша… его невозмутимый Яков Петрович волнуется не меньше, а может быть, даже больше него самого. Это стало откровением, от которого Ники накрыло всепоглощающей нежностью, спокойствием и теплом, которые были ему сейчас жизненно необходимы. Последние несколько часов стали для них обоих особенным испытанием, минуты томительного ожидания щемящего «наедине» были наполнены для Ники острым желанием, диким смущением и непрерывным беспокойством. Теперь все тревоги ушли на второй план, истаяли от одного многообещающего поцелуя и спешного побега взрослого, умудренного опытом мужчины, которого чувства к нему, Коле, сделали трогательно беззащитным. Влезая ногами в мягкие удобные тапки, Ники на мгновение прикрыл глаза, представляя, как же все будет, но тут же отогнал прочь мутную картинку. Все будет так, как захочет Яша, а Ники пойдет следом, куда бы любимый его не позвал. Привлеченный сонмом ярких огней фейерверка, вспыхнувшего над растущими у дома соснами, Ники подался к окну. Разноцветные астры расцветали в бархате темного неба, озаряя и без того хорошо освещенный двор. Ники пригляделся, почти прильнув лицом к холодному стеклу. — Яша? Яков стоял в пятачке света, что давал стилизованный под старину фонарь, у дорожки, в своем домашнем пуховике, и… курил. Ники почувствовал, как заполошно забилось его сердце, и торопливо начал одеваться… Полетели в угол тапки, словно из воздуха материализовались теплые джинсы и свитер. Его Яше плохо. В этом Ники не сомневался… Курил любимый очень редко, только когда не мог побороть волнения и оно грозило выплеснуться на окружающих едкими фразами и злой иронией. Об этой своей особенности Яков рассказал ему однажды сам, так почему же сейчас не пришел, а предпочел переживать в одиночестве свою боль. Неужели вместо трепетного предвкушения, которое мгновение назад разливалось по телу Ники, Яша чувствует… Что? Страх, боль, неловкость? Но почему? Ники откровенно недоумевал, но и сделать вид, что ничего не происходит, не мог. Уже собравшись выйти из комнаты, Ники услышал в коридоре приглушенные шаги и тихий смех. Он осторожно приоткрыл дверь, чтобы увидеть, как Эраст Петрович мягко целует абсолютно счастливую Машу, и воодушевленная пара под тихий смех скрывается в соседней комнате. В груди кольнуло, Ники сжал кулаки. Он сделает все, чтобы Яше с ним было хорошо. Сегодня и всегда.***
На улицу Якова выгнало так и не отпустившее его чувство вины, обострившееся после выбивающего почву из-под ног поцелуя с Колей. Пары сигарет не хватило, чтобы взять себя в руки, немного остыть и вернуть выпестованную за много веков выдержку, которая разлетелась на мельчайшие осколки, стоило только сладким губам Ники с ароматом фруктового вина коснуться его губ. Уверенность и жар объятий обманчиво хрупкого мальчика словно молния прошили его от макушки до пят. Блеску его глаз, смотрящих прямо в душу, его тонким, но сильным ладоням, ухватившим за запястья, невозможно было сопротивляться. Но..... «Но ТАК нельзя! — твердил взволнованно внутренний голос — Нельзя заниматься с Ники любовью, оставив его при этом в неведении!» Яков тяжело вздохнул и выбил из пачки очередную сигарету, блеснул в полумраке синий огонек. Вот и наступил момент истины… От судьбы не убежишь. Однажды он попытался, но не вышло. Пришлось долгие века расхлебывать последствия того трусливого побега… Но как же страшно! Так страшно, как не было ни под тяжелым взглядом грозного царя, ни под обстрелами французской артиллерии, ни в схватке с солдатами Рейха. Несмотря на восторженное обожание в ясных глазах Коли, на абсолютную уверенность в том, что мальчик не сбежит в ужасе, ему так и не хватило смелости поговорить с ним напрямую; но теперь отступать некуда… Он так глубоко погрузился в себя, что шаги за спиной услышал слишком поздно. — Яша? Гуро обернулся, отбрасывая прочь едва прикуренную сигарету. Ники стоял в двух шагах. Распахнутая парка, влажные после душа волосы. Все это Яков выхватывал лишь краем сознания. Главное он видел в его глазах. Неподдельное волнение, теплое сияние нежности, и все та же хорошо знакомая беззаветная… любовь. — Ники… Яков обнял прильнувшего к нему мальчика, пока тот всматривался в его лицо и видимо действительно разглядел то, что Яков тщетно пытался скрыть. — Яша, что с тобой? «Опять напугал, тысячелетний идиот» Коснувшись губами холодного виска, Гуро прошептал: — Если бы ты знал, что со мной, то сбежал бы от меня без оглядки. — Никогда, — уверенно и спокойно ответил Ники, даже не догадываясь, какую бурю в душе Гуро усмирил одним словом — Чтобы ни случилось, только с тобой моя жизнь и счастье. Только в устах его мальчика эта пафосная фраза может звучать так тепло и правдиво. «Даже если Ники потом все вспомнит, это… Это твой последний шанс, Яков. Другого не будет», — резюмировал воодушевленно внутренний голос, а Гуро, запахнув на груди Ники парку, поймал в ладони тонкое лицо, мягко касаясь пальцами высоких прохладных скул с легким запахом вереска и прошептал, невесомо касаясь приоткрытых губ: — Люблю тебя… так сильно… что дыхание перехватывает. Отпустивший тревогу Ники застыл, чтобы навсегда запечатлеть в своем сердце волшебное мгновение: тихо падающий снег, распадающиеся над головой огни фейерверков, самые главные слова в своей жизни, сжимающий его в объятиях Яша, и ответил, глядя в завораживающую темноту любимых глаз: — Я тоже… хочу любить тебя этой ночью… и еще тысячи ночей…***
Невесомый белоснежный подарок Ники, укутав до самых пят, ласкал разгоряченное тело, возвращая истому предвкушения. В последний раз взглянув на себя в огромное зеркало в ванной, Яков решался сделать первый шаг в будущее — он смел надеяться, — общее с Коленькой будущее. Любимый мальчик, не отпустивший его ладонь ни на мгновение, привел его в свою комнату и Яков, покладисто идущий по его следам, был этому рад. В собственной осталось слишком много дурных воспоминаний и ощутимый даже сейчас колючий холод былого одиночества. А здесь, в теплом шоколадном уюте своей спальни, его ждал любимый мальчик. Шумно втянув носом воздух, словно перед прыжком в глубокий омут с высокого берега, Яков вышел из ванной. Коля при его появлении с растерянной улыбкой поднялся с постели, на кончике которой сидел в ожидании. Яков видел, что Ники волнуется, но несмотря на это, в теплой зовущей голубизне расплавленного льда его глаз было столько искренней заботы и самозабвенной любви, что в ней можно было потеряться. Ники тем временем шагнул ближе, так близко, что стук его сердца отзывался в груди Якова. — Заждался, хороший мой? — Яков обхватил широкие плечи, улыбнулся мягко. — Да. Вот и все. Больше не отступить и не спрятаться. Яков склонился к доверчиво приоткрытым губам и накрыл их своими. Ноги стали ватными, но его наконец отпустило… Едкий страх бежал, рассыпался под напором глубоких чувств его мальчика. И пусть Ники не Николенька, он все так же принимает его таким, каков он есть, не просто открывает, а дарит ему свое сердце, всего себя… Все вокруг Якова потонуло в сладостных, давно позабытых ощущениях единения с единственно любимым. Все его демоны остались там, за двумя дверями, и если провидение смилостивится над ними, больше никогда не вернуться. — Люблю тебя, — прошептал Яков, с трудом оторвавшись от нежных сладких губ, осторожно увлекая Ники к кровати. — Всю жизнь любил. Никогда не обижу и никому не позволю… Отпущу, если решишь уйти… — Яша! — Ники, с трудом вынырнув из жаркого марева возбуждения, возмущенно вцепился в напряженные плечи под пушистым халатом, испугавшись, что любимый снова сбежит. — Я люблю тебя, слышишь! И что бы ни случилось — это навсегда. Ники сердцем чувствовал — его Яшу что-то гложет, что-то страшное, а значит, нужно показать ему, что прошлое, былые связи, тяжелые расставания ничто по сравнению с тем, что происходит между ними прямо сейчас. Только они двое, их чувства, их любовь. Ники был готов сделать сейчас все возможное и невозможное, чтобы былое сгинуло в горниле их страсти, а боль, которую испытывал Яша, разбилась о его, Ники, чувства — чистые и крепкие, как античный мрамор. И пусть он пока катастрофически неопытен, любви для Яшеньки у него хватит на несколько жизней. Задохнувшись от восхищения, от того, что все это ему позволено, Ники зарылся ладонями во влажные пряди на затылке, решительно потянул на себя, и их губы снова встретились. Яков пил его дыхание, чтобы деликатно, мягко направляя, увлечь в путешествие по неизведанным мирам. Еще мгновение. и они упали на мягко спружинивший матрас. Ники, уже плохо понимающий, на каком свете находится, лишь с восторгом отметил сметенную улыбку Якова, чтобы секунду спустя снова прижаться к его жарким влажным губам. Любимый ответил с не меньшим пылом, и Ники почувствовал, что почти уплывает в небытие, пламенея от этих отчаянно-терпких поцелуев, больше похожих на танец языков пламени. Нужно было немедленно прекратить это сумасшествие, и тяжело дышащий Ники разорвал поцелуй, восстанавливая дыхание, удобно устроился сверху и, отбросив последнюю робость, поднял глаза, чтобы задохнуться снова, но уже от испепеляющего восхищенного взгляда, от которого внутри все сладко скрутило. Яков отлично видел его состояние, но лишь усугубил его, шепнув немыслимое: — Ты прекрасен… Только не закрывайся снова, слышишь! Ники только кивнул, сглатывая ком в горле и чувствуя, как по жилам растекается жидкий шипящий огонь. Тело под ним подрагивало, и Ники склонился, чтобы поцеловать всегда приводившую его в восторг чуть заметную ямочку на подбородке, благоговейно спустился поцелуями по подрагивающему горлу, а затем, на мгновение замешкавшись, рванул пояс халата, подрагивающими руками развел полы в стороны и застыл, любуясь открывшимся ему зрелищем. Яша лежал под ним и весь от кончиков густых, чуть припорошенных инеем волос до беззащитно голых сейчас ступней, принадлежал ему. Более того, сам хотел этой принадлежности, потому что ни жестом, ни взглядом не одернул, лишь смотрел, смотрел так, словно не мог наглядеться, не мог поверить, что Коля здесь рядом и никуда не уйдет. Ники почти не дышал, когда, словно во сне, стягивал со смуглых плеч свой подарок, жадно скользил ладонями по предплечьям, безволосой груди, плоскому, чуть влажному животу и почти оглох от тихого стона, в ответ на легкий поцелуй чуть ниже ключицы. Улыбнувшись, Ники с удовольствием продолжил свое путешествие по телу, которое боготворил едва ли не больше, чем проницательный ум и удивительную человеческую теплоту любимого мужчины. Когда руки Ники потянулись к поясу его халата, дернули легко поддавшийся узел и развели полы в стороны, последние тревожные мысли покинули Якова. Ему казалось что его тело лишилось души, и она воспарила высоко, так высоко, как ей не было дозволено до этого момента. Был только рвано дышащий, раскрасневшийся Коля, его тонкие ладони, мягко помогающие ему стаскивать узкие рукава халата, его полный неподдельного обожания взгляд, жадно скользящий по его далеко не идеальному телу. А потом Ники, коснувшись горячими губами ключиц, сам того не зная, нашел то слабое место, умелая ласка которого всегда превращала Якова в сгусток желания. Он подался навстречу, не сдержав стона, наслаждаясь искорками восторга в шальных голубых глазах, а ведь он думал, что не способен боле так чувствовать, — так остро и ярко… И все благодаря Ники, темперамент которого он разглядел еще тогда… Губы его единственного уверенно опустились на темную ореолу и вымели все мысли из головы Якова. Осталось лишь одно желание, почти болезненная потребность ласкать, нежить, касаться везде, где позволят. Струна натянулась до звона и лопнула. Яков дернул на себя шоколадную полу халата, почти задыхаясь от желания коснуться бледной юношеской кожи. Ники удивленно вскрикнул, но тут же поддался, сбрасывая ненужную тряпку в изголовье и прижимаясь всем собой. В следующее мгновение они оба застонали, почувствовав, как одна горячая, красноречиво напряженная плоть касается другой. Ники испуганно распахнул глаза, это было так остро и так ново, что сердце почти остановилось, но его тут же увлекли в поцелуй, такой глубокий и головокружительно жаркий, что неуверенность лопнула как мыльный пузырь, сменившись настойчивым желанием ощутить на себе горячие любимые руки. И они тут же оплели его ласково и успокаивающе, прошлись по спине, бокам, вызвав парад мурашек, а потом аккуратно опустились пониже спины, и Ники всхлипнул, выгнулся, напрашиваясь на ласку, и мир перед глазами пошел яркими пятнами. Его движение встретили с не меньшим энтузиазмом, и Ники сдался — обхватил любимого за плечи и не в силах совладать с собой, почти вгрызся в ключицу Якова, позволяя сводить себя с ума. Момент, когда его мальчик поплыл, Яков не упустил, хотя мог, почти помешавшись от того, что видел и чувствовал. Белоснежная кожа Ники раскраснелась, помутневшие голубые глаза спрятались на его груди, укрытые темными прядями. Их горячие тела льнули друг к другу так близко, что выдержка Ники висела на волоске. Якову хватило одного единственного движения, чтобы мальчик в его руках забился пойманной птицей, давая возможность насладиться его сладкими несдержанными стонами и выражением лица, от которого Якова едва не толкнуло за грань. Ники, с трудом приходя в себя, не понимал, в какой момент явь сменилась навью. В ушах еще звучал свой собственный стон, восторг пузырьками шампанского возносил его к небесам, а ему вновь дарили наслаждение. Яша, мягко отводя его непослушные, почти невесомые после пережитого руки, осторожно касался короткими поцелуями его живота, а потом… Потом любимому пришлось удерживать и его бедра. Ники казалось, что он ослеп, оглох и онемел. Было только его нереально легкое тело, огненный цветок, распускающийся между ног, ласковые руки на бедрах и горячие любимые губы, как центр его вселенной. — Яш… Яшенька… — Ники не знал уже, шептал он или кричал, желая, чтобы это безумие немедленно закончилось и никогда не кончалось. А потом его пощадили, мягко, но настойчиво перевернули на живот и принялись покрывать поцелуями спину, пересчитывая многочисленные родимые пятна и чуть пониже, и в этот момент Ники преисполнился благодарности тете за свое спортивное детство и юность… А потом, потом Ники исчез, испарился, снова попал в навь, другое измерение, на неизведанную планету, потому что столь откровенные ласки не могут быть так пленительно приятны… Якову вновь казалось, что он парит над землей, ему так хотелось остановить мгновение и остаться в нем навечно. Только он и Коля, как пчелы в янтаре, заточенные на долгие тысячелетия в кусочек смолы. Его мальчику было хорошо с ним, его сдавленные стоны звучали гимном вечной любви, его расслабленное и податливое тело пело, раскрываясь и умоляя… а потому никакой боли, никакого даже малейшего принуждения как он и задумывал, только нежность, только радость… Здесь и сейчас. И пусть мир горит в огне. Сейчас ему важен только Коленька. Вот такой — безумно красивый. Робкий и страстный, стеснительный и дерзкий, осторожный и отважный, закрытый и. готовый дарить себя без остатка. Мир Ники сузился до черного зрачка любимых темных глаз, до струйки пота, стекающей по смуглой груди, когда Яков, прекратив сладко терзать его тело, лег на влажные простыни рядом с ним и поцеловал в искусанные губы. Ники, смакуя свой терпкий вкус, ответил неспешно, благодарно и искренно, прижался крепко, без малейшего промедления опустив ладонь на крепкую горячую плоть и провел снизу вверх мягко и уверенно, не закрывая глаз, не размыкая губ, а когда его мужчина хрипло, безумно чувственно застонал, подаваясь навстречу, задохнулся от восторга. Ники понимал. Скоро, совсем скоро они станут единым целым. Былые страхи казались ему сейчас незначительными, а страшные истории из сети — глупыми байками. Яша был с ним так внимателен и нежен, что это смущало, совсем немного, потому что Ники был уверен — подобные трепетные ласки дарят далеко не все и не всем… и эта уверенность дарила ему крылья. Ники не заметил, как Яков снова увлек его в поцелуй, почти уронив на себя, продолжая мягко ласкать напряженную спину. В паху тянуло почти нестерпимо, тело горело и, изнывая в истоме, подрагивало, но Ники было плевать, он всецело сосредоточился на Яше. Очень хотелось подарить любимому хоть малую частичку того удовольствия, в котором тот так щедро купал его. — Коленька… — Яша… я… — Хочу тебя… — Но… Мир покачнулся, но устоял, когда Ники почувствовал уверенную ладонь на своей изнывающей плоти и позволил увлечь себя в жадный, безумный поцелуй, чтобы мгновение спустя ошарашенно ловить ртом воздух. — Шш… Дыши, родной. Ники замотал головой, переживая физическое и душевное потрясение одновременно. В самых фантастических мечтах он не мог представить того, что происходило прямо сейчас. Его Яша, его любимый мужчина отдавался ему, откровенно и беззастенчиво, глядя в глаза и до крови прикусывая губу. Коля застыл боясь пошевелиться. Там, где они вдруг слились в одно целое, было безумно жарко, влажно и узко… почти больно. — За… зачем? — Люблю тебя… — Но… — Чувствуй… просто чувствуй. Ники прикрыл глаза, чтобы не сойти с ума от открывшейся ему картины, и сделал так, как сказали — почувствовал. И все происходящее стало простым и понятным, как ясный день. Яша доверился ему, подарил себя, показал, насколько Ники ему дорог. Царской щедрости подарок, от которого Ники не откажется, а сделает так, чтобы эта ночь запомнилась им обоим на долгие годы. Мягкий толчок бедрами — и Ники почти задохнулся от давления и узости, задышал ртом, но смотрел, смотрел во все глаза, чтобы не только чувствовать, но и видеть. И видел. Яша терпел, щадил его чувства, но хриплое дыхание и судорожно сжимающие хлопок простыней ладони выдавали его состояние. Ники склонился ниже, нависая на руках, поцеловал тяжело вздымающуюся грудь и прошептал: — Я чувствую… и ты чувствуй. Со мной… Забудь все плохое. А потом его накрыло горячей волной желания, и он начал падение, как ему казалось, прямо в жерло вулкана, не чувствуя боли и неловкости. Тело, утратив всю свою неуклюжесть, запело, ладони не переставая жадно касались любимого, который вскоре перестал быть напряженным, как натянутая тетива, и доверчиво расслабился в его руках. Яков притянул Ники еще ближе, хотя казалось, что это невозможно, сцеловывая слезы, которых мальчик не замечал, полностью отдавшись вечному танцу страсти. Собранный и открытый как никогда. Собственное имя в его устах звучало отчаянно-мелодично. Боль давно ушла, оставив лишь упоение и восторг от каждого движения Ники, от его трогательной заботы, от глухих стонов сквозь стиснутые зубы, от восторга разделенного блаженства, от власти обладания самым дорогим. — Яшаааааа… Яшенька! Ники закричал, рассыпаясь на яркие многоцветные осколки, успев лишь заметить, как выгибается под ним родное до последней родинки тело, как ласкающую ладонь орошает теплом, и тут же сорвался в густую непроглядную тьму, успев крепко оплести любимого собой, чтобы не посмел сбегать. Теперь только вместе. Навсегда.