black moon blue sun.

      Все началось с дуновения весеннего ветра, как всегда приносящим не очень хорошие новости по утрам. Ловя его и ощущая на ладони покалывание, Сэюн снова уводит взгляд с горизонта и разочарованно смотрит на Бёнквана. — Значит ему снова подбирают мужа? — непривычно холодным, даже для самого себя, кидает он на ветер, все ещё не веря в услышанное ранее. — Да, — с горечью в голосе отвечает Кван, — Но не расстраивайся раньше времени, все может закончиться так же, как и в прошлый раз.       Бёнкван разворачивается и, тяжело выдыхая, будто камень на сердце становится только тяжелее, уходит, оставляя Кима наедине со своими мыслями, слышать которые не хотелось даже ему самому. Ведь только вчера он покинул границу, чтобы вернуться в родные края и увидеть того, чьё имя теперь страшно произносить, потому что оно — проклятье, ещё с давних лет заставляющее задыхаться то от счастья, то от слёз, стоявших комом в горле. « — Уж лучше бы принесли весть о войне, в которой бы смог погибнуть, чем выслушивать очередные сплетни служанок о новой пассии Джуна», — думалось ему, стоя на деревянном, все так же грустно скрипящем, пороге своего маленького укрытия от мира сего, смотря на восходящее из-за горизонта солнце и привычно отгоняя покалывание рук от холодного ветра. Но что поделаешь? Жизнь есть жизнь, пусть сейчас она и медленно перетекала в ад, но надежда на лучшее умрёт только с её хозяином, покидающим порог своего дома и направляющимся в сторону королевского двора. Ведь сейчас как никогда хотелось увидеть не «Его величество», а просто малыша Джун-и и его яркую лунную улыбку, которая не появлялась на этом милом лице уже долгое время.       Сэюн искренне не любил проходить через королевский двор, одна часть которого была отдана под сад, в котором эти двое очень любили проводить дни и ночи, разводить костры по ночам, за которые их ругали, и обсуждать не то созвездия, не то свои сияющие звёздами мечты. Но это детство, сейчас вот так с наивностью и лёгким чувством тут уже не погуляешь, ведь на душе томление, а в голове сплошной туман, рассеивающийся только тогда, когда Ким застаёт Джуна с привлекательным парнем на их любимом месте. Их любимое место, помимо сада, была небольшая беседка рядом с ним, откуда можно было увидеть не только красоту всего сада, но и в принципе всего королевского двора, ведь он только кажется огромным. Огромным как поле, где можно было свободно побегать в детстве и даже поиграть в мяч, а не простым маленьким кусочком звенящей смехом Пака реальности в голове.       Да и не только в голове, ведь Джун сидел напротив невысокого и изящного шатена с грубоватыми чертами лица, чертовски красивой улыбкой и просто смеялся, да так звонко, что у Сэюна в очередной раз начинает болеть голова, но не сейчас, верно? Сейчас нельзя стоять тут и в наглую смотреть, как можно было раньше, сейчас, надо просто тихо пройти мимо и зайти в королевскую библиотеку, чтоб найти там утешение. Но парню, очарованному блеском тёмных глаз, было сложно сделать хоть шаг вперёд, потому что хотелось повернуться, подойти и, не жалея силы, ударить того парня, вышвырнуть его куда подальше, потому что никто не имеет права так бессовестно наслаждаться вниманием его Короля, даже не проявляя ни капли уважения в ответ. Ломая внутренний барьер вновь, что за последнее время приходилось делать слишком много раз, Ким блуждает по коридорам, пока не натыкается на двери библиотеки, где каждый день можно найти то единственное утешение — Чана.       Чан был восхитителен, и клянусь святой улыбкой Короля, что он каждый божий день выглядел так, даже просто сидя за столом и перелистывая очередной свеженаписанный роман, который только-только попал в библиотеку, проводя тонкими пальцами по иероглифам, со своим очень задумчивым видом и слабой, но до ослепительного яркой улыбкой, будто солнце было здесь, а не только выползало из-за горизонта.       Под его красотой прогибались даже утренние пейзажи, смазывая краски, они становились фоновыми и совсем незаметными, разве что, только подчёркивающими черты сия чуда, случившегося с миром, осветившего день, но далеко не ночь, ведь у той своё светило. Как в ночи, но только без единого источника света, стирая руки о стены и блуждая, потерявшись скорее в собственных мыслях, чем в скоплении тонких полупрозрачных стен, и падая на одну из них. Сэюн терялся везде, ему хотелось отключиться от мира, выпасть из него, пока на душе не станет легче, пока мысли не станут свободнее, пока телу не захочется идти вперёд, а не падать, цепляясь за каждый угол. Потому что Ким устал, правда устал терпеть всё это, но встаёт снова, на зло всему миру улыбается и идёт дальше, падая в ближайший дверной проём — библиотеку. А там, он наконец-то видит то, что так давно хотел увидеть. Самого спокойного и задумчивого, все так же лениво переворачивающего странички, всматривающегося глубже сюжета и смысла, малыша, который медленно поднимает свой взор на Кима и, не веря своим глазам, встаёт, подходит и улыбается. — Сэюн-а, ты наконец-то вернулся, — размеренно, с тихим эхом, бьющимся о пыльные книги, — Я так переживал, тебя слишком долго не было тут, из-за этого я даже подумывал перестать приходить утром сюда и подождать тебя где-нибудь ещё, где обязательно дождусь, но чувствовал, сегодня утром особенно сильно почувствовал, что я должен быть здесь, что ты будешь здесь, рядом.       А тот усмехается в ответ и растворяется в этой атмосфере и сладком голосе, который чарует, и обычно Ким не любит обниматься, но сегодня приглашает в объятия сам, а Чан даже не думает, ведь всегда ждёт это больше, чем что-либо на этом свете. — А я чувствовал твоё волнение, поэтому пришёл при первой же возможности, — уставшими, выпадавшими словами, искренне говорил старший, — все-таки я тоже скучал, безумно скучал, Чан-и.       Ючан не слеп и видит, что Юн держится из последних сил, даже на собственных двух, поэтому берёт его за руку и сажает на скамейку, присаживаясь рядом. В этот момент Ким чувствует лёгкость, благодарит все живое, что сейчас может положить на плечо младшего свою, тяжёлую от мыслей, голову и закрыть глаза, слушая, как тот читает вслух, насладиться обыденным и погрузиться в сон. А Чан продолжит читать наизусть выученный любимый роман Кима, положит его голову к себе на колени и будет гладить по волосам, своими сахарными, бархатными ручками, пусть и мраморно белыми, но теплее чем любые другие, потому что руки Джуна, которые снятся Юну, такие холодные, что кровь в жилах стынет, что на глазах замерзает весь мир, рассыпаясь снова и снова…       Сам же старший Пак, что во сне, что наяву, словно приведение. Только вот Ючан видит его, а Джунхи видит всю эту картину, болезненно всплывающую в голове, стучащую по вискам в другом времени, вызывающую дрожь в руках настолько непроизвольно, что становится страшно. Отходя все дальше, но видя перед глазами одно и то же. Страшно. Ведь Джун не понимает, что с ним, почему сейчас, видя Сэюна не рядом с собой, на глазах высыхают слёзы, а внутри что-то громко ломается. Ломается с треском, бьётся о рёбра и вырывается наружу немым криком, отдающимся ударами по вискам и пустотой в голове. Он правда не может думать ни о чем кроме того, когда Ким случайно заснул на коленях старшего и тот боялся не то что двинуться, дышать, боясь разбудить, и всё ещё не понимал почему.       Почему мир так жесток, и всё должно касаться языками пламени именно его?