Избиение младенцев

Прошло около недели с момента довольно странной встречи подростка и писателя, из-за чего Мирон уже начинал немного волноваться. Он то был уверен, что раз Карелин такой поклонник его творчества, что даже автограф попросил, то сообщения от подростка можно было ждать с минуты на минуту пока он до метро шёл, а тут такое молчание... А Славка просто ссыковал. Не мог просто отправить сообщение, не мог позвонить на номер, который уже давно был поставлен на "быстрый набор". Ему казалось, что всё это злая шутка поэта или вообще сон, хоть заживающие под повязками синяки говорили об обратном. Так прошло ещё полнедели, а потом в одну из вечерних прогулок рядом с крейсером Авророй, к которому всё ещё стояла куча туристов, подросток словил прилив идеи в голову. Еле добежав до ближайшей лавочки и на бегу доставая блокнот и ручку, Слава плюхнулся на скамейку и принялся строчить мелким почерком строчки одну за другой. Такие моменты случались с ним нередко, но последние несколько дней ничего хоть мало-мальски годного в голову не приходило. Так писал Карелин минут пять, пока не утерял мысль и рифму, не стал перечитывать и с удовлетворением откинулся на спинку лавочки. Вдруг весь страх облажаться перед поэтом пропал, осталось лишь ярое желание показать ему только что начертанные строки. Поэтому с молниеносной скоростью Слава разблокировал телефон и быстро поднёс его к уху. Раздались долгожданные гудки, которые немного поубавили уверенность подростка, однако отступать он всё же не был намерен. Полминуты гудков, минута, полторы... Почему не берёт? Занят? Спит? Примерно на этой мысли остановился Карелин, ведь трубку-таки сняли и хриплый голос почти прошептал в трубку: - Алло. Кто это? Я сейчас немного...не в силах разговаривать... "Блять, попал чётко на неудобное время, везунчик"- досадовал на себя подросток, однако всё же решил вывалить всю информацию. - Привет, Мирон. Это Слава Карелин, мы с тобой недели полторы назад встретились, ты меня от быдланов спас... Ты занят? Давай я позже перезвоню. На другом конце трубки послышался дикий кашель, переходящий в почти адский рёв. Просипевшись, писатель сказал более чётким голосом: - Да, помню, привет, Слав. Давай я сам тебе перезвоню чуть позже. Сейчас просто неудобно от слова совсем, но я обязательно перезвоню. Бывай, жди звонка,- и сбросил трубку. "Необычный разговор вышел, ну ладно, ждём-с"- на такой ноте Слава перестал думать о разговоре и пошёл дальше прогуливаться, поставив звонки на громкий режим.

***

Мирон сполз по стене, откинув телефон, и забился в угол полутёмной комнаты. Рядом расплывалось пятно крови, только что переставшей течь из носа. "Да уж, вовремя позвонил бедный Славка, попал под горячую руку. Ровно во время ещё одного приступа неконтролируемого ужаса. Красавец, Мирон. Точно до приступа пацана не довёл? Надо успокоиться и перезвонить. Но это я сделаю уже по дороге. Надо развеяться, где - неважно. Просто на улицу."- примерно такие мысли витали в голове писателя, пока тот с трудом поднимался на ноги и брёл в ванную, умывался, обрабатывал нос, принимал успокоительные и убирался. Заняло всё это минут двадцать пять, после чего Мирон немного подумал и написал записку для Диляры, ушедшей на какую-то пати, и оставил её на кухонном столе. Записка гласила: "Любимая, я пойду прогуляюсь. Когда вернусь - не знаю. Вероятно, буду недоступен. Люблю :3" Надев неизменные узкие чёрные джинсы, футболку с ярким принтом мультика "Рик и Морти" и лёгкую кожанку, писатель распихал по карманам блокнот, телефон, ключи и кошелёк и, заперев квартиру, пошёл по направлению к метро. Уже почти на середине пути до Мирона наконец дошло, что он обещал перезвонить, поэтому спешно набрав последний в списке звонков номер Фёдоров принялся ждать. Ответили с невероятной скоростью, видимо, звонка ждали. На том конце провода послышалось возбуждённое "Алло. Мирон? Ну как ты? Всё норм?" От такой заботы стало легче на душе, но писатель решил не распространяться до поры-до времени о своей болезни, чтобы не спугнуть парня. Поэтому он только наигранно рассмеялся и ответил: - Да, привет, Слав. Ничего, всё норм, просто приболел немного. У тебя вообще какие планы? Просто у меня выдалась свободная ночка "на погулять", а тут как раз ты позвонил. - Да, я об этом и хотел попросить, о встрече. Просто я тут накалякал кое-что по приступу вдохновения, и уж очень мне это понравилось, может встретимся, ты почитаешь, покритикуешь? Для Фёдорова это была прекрасная перспектива отвлечься от страха, всё ещё грызшего его изнутри, поэтому ответ был дан тут же. - О, отлично. Давай. Может ты подъедешь к Летнему саду? Сейчас там тихо, никого, да и фонари ярко светят. Думаю, самый лучший вариант. - Забились. До встречи. Фёдоров удовлетворённо сбросил трубку и быстрым шагом направился дальше в путь-дорогу. Не прошло и получаса, как они здоровались за руку у выхода из метро. Слава сразу заметил, что Мирон какой-то немного измотанный и уставший, но решил пока не спрашивать причины. Надо признать, что не заметить плохое состояние писателя было сложно: запавшие глаза, осунувшийся вид и нездоровый цвет кожи давали явные показания против полного физического здоровья. Пройдясь немного, странная парочка подошла к Летнему саду. Ворота были открыты, на что Мирон и рассчитывал. Углубившись в аллеи, чудно переплетавшиеся между собою, писатель вывел Славу, страдавшего топографическим кретинизмом, к небольшому фонтану, рядом с которым стояла лавочка, а прямо над ней светил фонарь. "Идеальное место" - решил Фёдоров и приземлился на лавочку, призывно похлопав по месту рядом, мол, "садись". Два раза предлагать не пришлось - Карелин уже сидел рядом и ждал чего-то. Повисла неловкая тишина, которую Мирон всё же постарался прервать. - Так, ты говорил, что что-то настрочил. Давай так - я тебе свой текст, ты мне свой, обмен своеобразный. Просто тоже сейчас работаю над новым стихом, а критика всегда нужна,- с этими словами писатель достал из кармана кожанки небольшой чёрный блокнот с надписью на нём "do what thou wilt" и безбоязненно протянул его подростку. Слава взял в руки этот блокнот, словно какой-то священный Грааль, на который даже дышать нельзя. Так вот где создаются те самые шедевры Питерской поэзии! Немного покрутив его в руках, Слава аккуратно, словно боясь, что всё это сон, открыл блокнот на первой страничке. Там были наброски текста, помеченного в углу датами десятилетней давности, а внизу шёл стих, который Слава прочёл одним из первых в творчестве Мирона. Половина была почёркана, другая половина переписана и подправлена, и если сравнивать с итоговым результатом, который читал подросток, то общего у текста была одна идея. Мирон долго листал исписанные мелким каллиграфическим почерком страницы, мимо глаз Славы мелькали то текста, заученные наизусть, то что-то новенькое, что так хотелось прочесть, но поэт лучше сам выберет, что давать показывать, уж кто-кто, а Слава это знал. Наконец-то писатель остановился и открыл страничку, от которой подростку стало немного жутко. Сама страница была такой же, как и большинство - куча текста, написанного карандашом, чуть желтоватая бумага, но эту страницу отличало то, что с краю расползалась капля крови. - Кровь носом пошла, а я был слишком увлечён, чтобы вытирать,- виновато проговорил Мирон. - Да ничего страшного, всё понимаю. У самого такое бывает, что вот резко становится плевать на всё, кроме строчимого текста. Хоть там Третья Мировая за окном начнётся. - Ох, жиза! Ну ладно, ты читай, а потом покритикуешь. Мне важны правки и уточнения, чтобы меня не считали идеальным. Славка замолк и обратил свои очи к тексту. Над ним мелкими буквами было написано "Биполярочка". Странное название, ну ладно.

Мы просим тщетно: дай нам всем тут не просто ночлег И что кочевник так ждёт, мигнёт огонек харчевни Мы те, кто зевакам всё здесь приносит в жертву Те, кто на шее кольцо проносит и бросит в жерло А что взамен-то? Дружок, а что взамен-то? Что? Народной любови горький хлеб, стёб на шоу вечернем? Когда ты бедный, ты ждёшь всех грёз от большого чека Но куда пойдёшь, когда чек не спасёт, как сок лечебный? Окс, под чем ты? У тебя же всё, о чём только мог и мечтать рэп-игрок подземный Ты возрос из черни Вместо того, чтобы спокойно радоваться взлётам – вновь плачевный тексток Ты чекни, как мы живём У тебя так не живёт небось никто вообще А у нас алкоголь дешевле, чем учебник Так что, если ты ноешь, ты обсос, как Чендлер Это больше, чем ты, больше, чем твоё самокопание никчемного клоуна Чел, ты вспомни, мы с тобою в ногу сто лет шли Бок о бок сто лет шли по дороге до мечты из депо до конечной Чем залечь на дно, еще на пару лет лучше прочь эту хрень шли Слышь, жидок, ты, походу, не вечный А, ну-ка, соберись, ты чего такой нежный? Правда ваша, но вы, походу, рановато выводы сами из нее сделали, пацаны Я за полтора года потерял себя, друзья: двое мертвы, третий в реанимации Каждый мой шаг под микроскопом и real talk Если хоть раз оплошал – все, я ждал год, чтобы отдать трон Шапка Мономаха тяжела, я подустал всех ебать в рот Возраст, когда стартуешь, всё просто – всё Ловишь из воздуха, быкуешь на взрослых Помнишь, мой дом был дрейфующий остров Из имущества только будущее и воздух? Нечего писать "Окси, отрасти волосы" Я за три года в СМИ облысел полностью И я хотел бы уйти, но мне друзей подвести Не дают ошметки чести да совести

Слава дочитал до того момента, где строчки не расплывались пятнами и не знал что сказать. Казалось бы, обычно поэт писал серьёзные, но отнюдь не такие безысходные и отчаянные стихи. Слава молча отдал блокнот в руки Мирона, видимо, понявшего, что дал прочесть не самое нужное в данный момент подростку чтиво. - Эээм... Мирон, я тебя не понимаю. Всё же довольно хорошо было, а тут такое депрессивное творение... Безусловно, гениально, поправить нечего, но как? что? почему? У подростка иссякают ресурсы речи, которыми он мог бы описать своё недоумение и сочувствие. Он хочет помочь, но не знает чем. Хочет, чтобы Мирон снова писал что-то серьёзно-ироничное, хочет, чтобы Мирон брал трубку, не срываясь в жутком кашле, хочет, чтобы Мирону было хорошо. Но не знает, чем помочь. Фёдоров понимает, что совершил фатальную ошибку и теперь придётся всё рассказать Славе. Конечно, всегда можно принять позицию "я не я и жопа не моя", сказать, что это чистой воды выдумка и прилив грусти, однако почему-то врать подростку не хочется. Поэтому писатель поворачивается на полный оборот к Карелину, забирается с ногами на лавочку и, немного помявшись, начинает. - Это довольно сложно объяснить, Слав, но я постараюсь. Для начала: то, о чём мы сейчас будем говорить - конфиденциальная информация. Очень хотелось бы, чтобы Интернет не узнал о том, что все эти стихи пишет больной поэт. А, ну вот мы плавно и перешли к теме разговора, собственно. Слава устроился на лавочке, обхватив коленки руками и положив на них голову, внимательно слушая. Инстинктивно он понимал, что сейчас будет рассказано нечто очень важное для Мирона. Фёдоров выдохнул и продолжил. - Несколько лет назад психиатр поставил мне диагноз - биполярное расстройство личности. МДП, если по-другому. Это болезнь, где ты живёшь в двух фазах - маниакальной и депрессивной. В маниакальной фазе ты становишься очень активным, часто совершаешь безбашенные поступки из-за сильного выброса адреналина и других гормонов в кровь. Поскольку буквально за пару часов ты тратишь месячную норму гормонов, поэтому наступает депрессивная фаза. Она может длиться неделю, а может полгода. Это моменты, когда ты чувствуешь себя настолько хуёво, что с кровати встать не можешь, не хочешь думать и ничего не хочешь делать. Абсолютная тоска. Сейчас у меня маниакальная фаза, поэтому я могу просто взять и пойти гулять ночью. Когда ты мне звонил сегодня, мне было очень плохо из-за того, что я нахуярился и бил стену. Звучит смешно, но это нихуя не так. Даже моя девушка, Диляра, уезжает на эти моменты из квартиры. Карелин слушал это с нескрываемым ужасом, однако было в этом ужасе огромное желание помочь писателю, обнять, сказать, что всё будет хорошо. Когда Мирон закончил свой монолог и устало уставился на Славу, ожидая его реакции, предполагая, что тот больше не захочет иметь с ним дело, подросток просто медленно подвинулся к Фёдорову и несмело обнял его за плечи, положив голову на плечо поэта. - Нууу... Ты же лечишься? Таблетки пьёшь? Я не знаю, что именно в таких ситуациях говорят, но мне тебя жаль и всё больше хочется продолжать общение. Чтобы тебе не было одиноко в твоей болезни,- Славе казалось, что даже его, пусть и небольшая, помощь может помочь Мирону и облегчить его муки. - Ты поэтому гуляешь по ночам? Из-за выброса гормонов, надо остыть?- Карелин задаёт очевидные вопросы, не прося ответа, просто согревая и обнимая Фёдорова. Мирон же немного удивлённо смотрит на подростка, пытающегося помочь и гладит его по голове, улыбаясь такому милому коту. - Я не лечусь. Принципиально. Потому что диагноз помогает мне в работе. "Биполярочка", например, была в депрессивный период написана. Так что надо или пить таблетки и перестать работать, или пожертвовать здоровьем, но делать дело. Я выбрал второй путь. Карелин поднимает голову и сердито смотрит на Мирона. - Ты можешь совмещать, я верю. Ты намного более талантлив, чем сам думаешь, даже без своей биполярки. Лечись, а то нам такого поэта терять не хочется. Фёдоров растрогался от милой подростковой похвалы и заботы, но решил перевести тему на что-то более приятное. - Ты говорил, что тоже что-то настрочил? Покажешь? Карелин неловко отлипает от писателя, роется в рюкзаке и достаёт старенький засаленный блокнотик. - Вот, написал немного. Подкорректируешь?- несмело протягивая блокнот и открывая его на одной из страниц. Мирон берёт блокнот в руки, усмехаясь, и углубляется в чтение.

Бессмертное, на погибель рожденное естество Ты думал это смерть, а то — моргает бытие То качается монетка, то не небо за окном То бумажная салфетка, то бумажный самолет

А как магниты обвенчались, так мирились полюсами Скоро померли в лифте, а все же клёво потолкались Ева знает, что Адольф — сказочный герой Достаточно уёбищный, достаточно худой Пятнадцать человек на сундук мертвеца Попугай, йо-хо-хо и бутылка рома «Мир — тюрьма», — прочитал я у поэта одного Ну и что мне с того? Я в Бутырке — дома Постигая свои пальцы, проворонил остановку Только бы не погубить мне эту божию коровку Дочитав до этого момента, ибо дальше текст обрывался, Мирон улыбнулся и, посмотрев на Славу, замершего в трепетном ожидании критики, сказал: - Что-ж, я думал, если честно, что будет намноооооого хуже. Это даже не относится к тебе, просто обычно ребята твоего возраста ещё не сформировали свой собственный стиль и подражают вечно кому-то, кто им самим нравится. У тебя такого нет. Твои предпочтения в стихах не влияют на твой вид речи и структуры стиха. Очень много абстракции, не всегда с первого раза понятно, что именно ты хотел сказать. Но это скорее в плюс тебе идёт, ведь такие стихи хочется перечитывать, в них хочется вдумываться. Хорошо, очень хорошо, просто отлично! Я точно сведу тебя с Мамаем,- Фёдоров просто светился от энтузиазма и весь сочился энергией,- Мамай - тот самый редактор, о котором я говорил в прошлый раз. Карелин ошарашенно глядел на Фёдорова, рвущегося в бой. Он-то думал, что сейчас начнётся разнос в щепку, полное уничтожение, а получил похвалу. «Как неожиданно и приятно!!!». А тем временем поэт уже листал контакты, явно собираясь на ночь глядя звонить бедному Мамаю, будить его и начинать переговоры. Слава наконец-то понял, что имел ввиду Мирон, говоря про гиперактивность во время маниакальной фазы. Бесконечная деятельность, постоянная возбуждённость и некое безумие. Надо было остановить его, чтобы тот глупостей не натворил, да и ночь же, жалко редактора будить. - Мирон, подожди. Не звони пока, это несильно к спеху, ещё успеется. Главное, что ты оценил и сказал, над чем работать. Я, конечно, совсем не против издаться, но не уверен, что ночью выяснять этот вопрос - лучшее решение,- робко возражает Слава, кладя руку на колено Фёдорова и удивляясь собственной смелостью. Мирон удивлённо смотрит сначала на Карелина, потом на чужую руку и медленно откладывает телефон. - Ладно, пожалуй, ты прав. Чем займёмся? И тут Славе пришла гениальная мысль. И до пизды романтичная, хотя это он понял уже чуть позже. - Мирон, а ты был когда-нибудь на крышах? Ну, гулял по ним, сидел там ночью? Мега-красиво, я туда часто хожу сочинять ночью,- Карелин прямо-таки загорелся этой идеей. Мирон усмехается в ответ на такое предложение подростка, а потом думает: "а, собственно, почему бы и нет? Сегодня пятница, завтра Славе в школу не надо, а мне уж и подавно. Ладно, идём." - Ходил, но только разок и не особо осматривался вокруг. Так что, попёрли. Но с одним условием!- видно было, как Карелин напрягся,- завтра ты отсыпаешься до позднего утра, ну или рано вечером ложишься. Не смей режим сбивать себе. Я старый, мне почти под тридцатку, меня уже ничто не спасёт,- Мирон подскакивает со скамейки, опровергая свою немощность действиями, и, закинув блокнот в карман куртки, дожидается Славу. Вместе они валят из парка, оставляя фонарь всё также одиноко тускло светить над деревянной изящной лавочкой. Они гуляли по крышам. Смотрели на небо, чуть порозовевшее, но уже совсем не тёмное. Слава цитировал Мирону Мандельштама. Мирон цитировал Славе Бродского. Ходили, ходили, а когда подумали, то просто легли на железные листы крыши, только начавшие прогреваться от восходящего солнца и читали друг другу свои стихи, говорили о культуре, о школьной и взрослой жизни, делились совсем ненужными друг для друга фактами. Слава теперь знал, почему Фёдоров предпочитает блокнот заметкам, как зовут его девушку и его отношение к молодому поколению. Мирон имел информацию о том, что Слава собирается поступать на программиста, что не могло не вызвать смеха, со Карелинскими-то талантами к сочинению и любовью к чтению, знал музыкальные, политические и культурные предпочтения и мнения. А под конец их счастливой прогулки произошло маленькое чудо для Славы. Как паркурщик со стажем, Карелин перепрыгнул небольшое ограждение и пошёл по самому краю крыши. Мирон отреагировал мгновенно. Секунды не прошло, как рука Фёдорова крепко сжимала запястье Славы. - Если уж так хочется порисковать, то хоть мне говори, я подстрахую,- улыбается поэт, перехватывая уже ладонь Славы и крепко сжимая её, немного поглаживая подушечками пальцев тыльную сторону руки парня,- а лучше вообще не рискуй. Мир потеряет будущую звезду писательского Петербурга,- уже намного более серьёзно утверждает Мирон и утаскивает ошеломлённого такой близостью и заботой Карелина на лестницу для спуска с крыш. Они стояли на полупустой станции метро. Ребятам надо было в разные стороны, поэтому они прощались, договариваясь на следующую встречу. А Фёдоров всё никак не хотел отпускать руку подростка, он как будто прирос к ней, а Славка, в сущности, был совсем не против, только сильнее сжимал чужую ладонь. - Ну что, давай так. Я выясню с Мамаем вопросы в ближайшие дни и тогда уже будем с ним лично встречаться. Покажу тебя ему, порекомендую, чтобы создать должное впечатление,- улыбается Фёдоров так мягко, аки кот довольный ночной прогулкой,- ну что ж... Спасибо за эту прогулку, Слав. Это была охеренная ночь, спасибо за разговор, он правда был мне важен. И давай, высыпайся там. Славка смущённо смотрел в пол, выражая немыми действиями своё "да ничего такого особенного я и не сделал!". - И тебе спасибо. И ещё, последнее. Звони мне, когда хуёво будет. Я хочу помочь, и думаю, что это будет нормальная помощь. Могу просто в трубку помолчать, могу успокоить, могу приехать к тебе в крайнем случае,- подросток-таки нашёл в себе силы ответить Мирону и сильнее сжимая руку, изображая прощальное рукопожатие. Мирон отлип-таки от ладони Карелина и первый пошёл к своей стороне станции, стараясь не улыбаться и не оглядываться. А Слава так и остался стоять на том же месте, держа руку в том же состоянии, думая, что ему теперь делать.