***
Тихая, размеренная жизнь — мечта для других, но не для него. Время медленно проходит мимо, забирая вместе с собой всё вокруг, оставляя место только одному... ненависти. С каждым днём это жгучее, до боли противное чувство растёт, увы, признать это сложно. В голове всё меньше места, ведь то занимает невыносимое презрение, что не спеша завладевает всё больше, манипулирует, заставляет ночи напролёт вертеться, думая только обо дном — возмездие любой ценой. В прочем, признать, что ты злопамятный бывает трудно: будто ты ребёнок, которому не дали конфетку, и теперь он устроил байкот. Думаю, это причина, почему люди смешали понятие «правосудие» и «месть» в одно, почти неразделимое. Сказать, что ты гонишься за правосудием звучит более по-взрослому, за это тебя воспринимают по-другому — сильный человек, который твёрдо готов отнять то, что забрали у него. Как неудивительно, Мэтт давно начал замечать странности в поведении от нервозности до взгляда в стену, в котором отражается злоба. Да только та разгорается из-за мысли, что... отмщение, то есть правда не восторжествует, ведь искать виновника совсем не просто, а с каждым днём становится и того сложнее. Каждый день — пытка, война с самим собой за то, чтобы получить контроль над собственным телом, ведь что-то необъяснимое тянет его в погоню за истоком ненависти, встречая отпор: если уйдёт, последует ли Харгривз за ним? Вряд ли. Тот даже не подозревает о всём происходящем, и услышать, что его друг вот-вот станет врагом, заставит сделать тяжёлый выбор между двумя, но в конце всё приведёт к одному... одиночество. Да, парень может пойти следом, но это будет значить, что тот предаст Тома, станет свидетелем, а того и хуже — соучастником, оставляя это на совести в течение всей жизни. Но если отвергнет, то Ларссон уйдёт один: он способен на это. Если у него есть цель — значит пытаться отговорить и остановить бесполезно. Ах, нет, парень не сидел сложа руки, ожидая, когда наконец цепь порвётся, а он рванёт, чтобы погрязть в болоте собственных эмоций. Десяток попыток пали крахом, пока тот не обнаружил флейту. Почему-то та прогнала прочь черноту из глубины души. Держа её, изучая рваные и грязные бумажки о настройке, звукоизвлечении, о нотах, Ларссон мог забыть о прошлом, жить настоящим. Не стоит говорить, что слуха у Торда не было, да и колено было нецелым, пробитым и потрескавшимся, хоть и парень смог как-то неумело заделать эти браки, звук сам по себе был чужеродным... Даже не знаю, как описать это звучание... Басистый, срывающийся на низкий, злорадный смех. Каждый раз выдувая воздух, нажимая на клапан, выходила искажённая нота, как будто вместе с ней и мысли о Томасе. Медленно взор скользит по нотному стану, отсчитывая от до к соль, попутно запоминая их расположение. Ночи шли быстро, а глаз не смыкался, пока на радость парня последняя нота не прозвучит, означая конец мелодии. Мэтт, конечно, одобрил новое занятие Торда, к тому же они далеко от цивилизации, а значит незваные гости не придут на звук. Но так долго быть не может. Музыка постепенно утихала в ушах, заместо неё приходили крики, выстрелы... Темнота вернулась к нему, уже ничего не могло помочь. Иногда Торд уходил в лес, обходил его кругами, пытаясь найти утешение среди природы, но в тумане, что стелится над озером по утру, он видел знакомую фигуру; луна, восходя над ним, будто смеялась, скрывшись за тучами, чтобы в темноте мерещился невнятный шёпот, и тени мельком являлись, а затем ныряли в глубину леса. Самому парню начало казаться, что медленно тот погружается в пучину безумия, даже паранойи. И сегодня он перешёл к действиям: терпеть уже почти нет сил. Пальцы медленно продевают леску в небольшое отверстие, подтягивают, чтобы сделать из двух дроблённых кусков одно. Шилом он пробивает плотный пластик, дабы затем проделать то же самое. Что он делает и зачем? Скажем так: несмотря на травмы, Торд привык к новому себе, научился без омерзения смотреть на своё отражение, но что-то было не так. Сначала была мысль, что из-за бессонницы отражение выглядело иначе, увы, с каждым днём изменения усиливались, как из того длительного кошмара. Медленно, парень терял человечность: маниакальная улыбка, сверкающий пустой взгляд — только этого достаточно, дабы избегать своё отражение вновь. И маска, сотканная из трёх кусков, справится с этой задачей. Нож без труда тонкими слоями отделяет неровности по краям, чтобы придать тот вид, который желает Торд. Наверно, это и странно, но перфекционизм продолжает уживаться в нём, потому лезвие десяток раз прошлось, пока не получилось что-то дельное. Время шло быстро, и когда Торд окончил уже наступил сумрак, к счастью, лёгкое трепетание внутри воодушевило его, ведь на создание маски ушла добрая часть дня, точней вся. Медленно маска надевается на лицо, и сердце бьётся в учащённом темпе, ожидая взглянуть в зеркало, чтобы наконец вздохнуть всей грудью. И пусть маска не похожа на что-то профессиональное, зато та выполняла свою главную задачу: теперь нет того искажённого лица, только железная проволка, толстая леска и пластик. Медленно уголки губ приподнялись, и Торд поспешил обратно в дом, пряча под изорванную худи сделанный собственными руками аксесуар. Неожиданно его встретили прямо у двери, на вопрос, что слишком уж долго тот пропадал. Парень буркнул себе под нос, что ничего особенного, но Харгривз недоверчиво глянул на него, а затем и вовсе потянул за собой в гостиную. — Торд, что происходит? — озадаченно спросил голубоглазый, тяжело выдохнув. Норвежец только и показывал своим видом, что не понимает. — Ты ведёшь себя так... будто я как-то обидел тебя: что не скажу — слышишь через раз, а затем пытаешься уйти. — Нет, всё нормально, правда! — поспешил Торд успокоить друга, в ответ получая ещё более снисходительный взгляд. — Если тебя что-то гложет, то расскажи, — парень с надеждой промолвил последние слова, сократив дистанцию между ними. — Я же не чужой тебе! — ...А почему тогда ты молчишь? — вдруг Торд грозно, исподлобья окинул взглядом британца, угрожающе приблизился. — Ты всячески пытаешься отвертеться от ответа на вопрос, если он затрагивает острые темы. И не делай вид, что это не так! Почему я обязан довериться тебе, если ты не доверяешь мне?! — Я не могу... — норвежец уже открыл рот, чтобы ответить, но Мэтт продолжил. — Если бы мог — рассказал, но я это делаю ради тебя- Секреты есть у всех, никто не откровенен, вопрос в их глубине. Забавно даже, в апокалипсисе мира до сих пор ценится информация — валюта, что не исчисляется ни единой банкнотой, какой бы та драгоценной не была. Торговаться придётся тем же, ведая потаённым, скрытым от чужих глаз, к счастью и сожалению, Ларссон это прекрасно понимает. Нужно только набраться храбрости и рассказать всё до деталей, как есть, и вспыльчивость отлично развязывает язык. — Я не просил тебя делать что-либо для меня! — Торд вне себя от ярости, ведь каждый раз Харгривз уходил от ответа, сейчас уходит, но так не может быть постоянно. — И раз тебе так интересно, то, пожалуйста, — это Том меня ранил! Это он выстрелил в меня! И после этого я встретил тебя: два из трёх. Так где Эдд?! Почему ты умалчиваешь?! — Том не мог... — Как видишь, он способен нажать на курок, — Ларссон прикрыл глаз, осознав весь напор, что за секунду вылился на наивного Мэтта. — Так что произошло в прошлом? Скажи уже наконец! Харгривз мотнул головой, пятясь назад, чтобы, как всегда, ускользнуть, оставив Торду ответ, что ему будет трудно услышать правду, что лучше ему жить в неведенье. Но Торда это не устроило, так что он пошёл на крайность — рука скользнула в карман, утягивая за собой наружу осколок, который через секунду оказался у горла. — Или ты говоришь, — капля крови покатилась вниз, застыв возле ключицы. По решительному огню в глазу ясно, что Ларссон в этот раз не отступит. — Или... — Ты же не серьёзно?.. — голубоглазый с опасением проследил за красным следом, за тем, как кожа на горле прогибается под давлением острия. — Прекрати, это же безумие... — Мне нечего терять, — парень лжёт: он боится, даже если и контролирует ситуацию, то кровь продолжает оставлять тонкие следы. Пусть и ничего нет, никакой мотивации, страх лишиться жизни заложен с рождения. Поэтому он не умер сейчас. Поэтому он не умер в детстве. Вот почему он живёт без цели, ведь единственное, что у него всегда было — он. Только он и никого кроме него. И сейчас этот осколок грозит действительно оставить его ни с чем, если туман прошлого не расступится. Больше нет сил слушать одно и тоже; надоело из раза в раз додумывать свою правду, не зная даже частички настоящей.***
После того дня, они ждали, что норвежец вернётся. Постепенно город начинал пустеть, магазины закрывались, но у них были запасы. Электричество, вода, газ стали пропадать на время, а через неделю навсегда. Но тройка не ушли, думали до конца, что это всё шутка... Пока не встретили то существо. Оно пришло, слепо разглядывая дом, стояло. Как только Эдд случайно уронил чашку, звук привлёк это. Своими непропорциональными руками, бывшая женщина раздирала наружные стены дома, пока не уткнулась в дверь, а там и выбить было нетрудно. Они ждали, очень долго ждали, осознав, что она слепа, но любой звук заставлял впасть в бешенство и идти в его сторону, раздирая в щепки преграды. Молясь, чтобы пол не скрипнул именно сейчас, Гулд смог ухватиться за рамку, в которой красовалась их фотография, кинул в сторону, а затем рванул с другими наружу. Без всего, те ушли, исследовали каждый дом, находя бедные припасы. Край за краем, весь город был исследован, но только один оставался ждя них важным: их вещи остались в тех четырёх стенах, потому они вернулись, чтобы потерять надежду, увидев руины. Внутри ничего не осталось, а ночь приближалась. Случайно, те увидели его, но почему-то посчитали совпадением. Внутри, они смирились с утратой, но каждый по-своему знал, что это не так; что это он, им нужно было выйти, воссоединиться, но все боялись. Вдруг и правда обознались, а за старой одеждой скрывается монстр? Кто знает. День за днём, троица, терпя боль в животе и ногах, страдая от слабости, шли к другому близкому городу. И казалось, вот оно! Прибежище! Но не каждый мог разделить радость Томаса: Мэтт продолжал топить, что тогда был Торд, им нужно найти его, и Эдд был согласен... Тут их дружба разделилась — Том остался, да и неудивительно: ему нет дела до Ларссона. Гулд с другом ушли на поиски. Недели пролетели, увы, никаких успехов. И остановившись на окраине города, они не заметили, что в этом здание прижились не только они. Крик. Звуки стремительно приближающихся ног. Рана. Кровь. Слёзы... Выстрел. Таково было желание: он не хотел стать той тварью, потому просил просто застрелить его, а затем продолжить их общую цель. Даже в последние секунды жизни улыбка продолжала блистать на его лице, заслоняя ту боль и страх, что ненадолго поселились в нём. Ночь он провёл рядом, просто рыдая над мёртвым телом, не веря в происходящее. Харгривз хотел закончить всё это, держал ствол у виска, но у него не хватило смелости нажать на курок... Нет, Гулд не простит его, если сейчас парень сдастся, иначе зачем он защитил его? Закрыв труп покрывалом, оглянувшись в последний раз, Мэтт ушёл, внутри надеясь, что его убьют, ведь нести тот груз на спине непосильно. Блуждая больше в мыслях, игнорировав звук выстрелов, в затуманенном взоре он видёл не дороги, а бледное лицо, которое явило только спокойствие и благодарность. Но запах гари смог его вернуть в реальность — десяток домов горели, где-то уже потухли. Да, Мэтт забрался на один из домов, чтобы вновь попытать удачу и закончить, но заметил кровь на соседнем доме... Что-то красное было там, что-то знакомое, и всё подтвердилось, когда глаза разглядели чёрный рюкзак с нашивкой, напоминающей флаг Норвегии. Спустя час на руках он выносил из города человека, которого искал, одновременно радуясь и плача: они были так близки, но чтобы это свершилось, Гулд пожертвовал собой. И, если честно, Мэтт в какой-то момент хотел оставить тёплое тело, наблюдая за кровью, которая стремительно шла без остановки, думая, что с минуты на минуту Торд умрёт. Уже стемнело, но ноги привели его в лес, что указал путь в незнакомый дом, но выбора нет. Бегая по этажам и найдя полупустую аптечку, Харгривз кое-как дрожащими руками обработал руки, чтоб затем... Ох, до этого момента ему никогда не приходилось видеть залитый кровью глаз, из которого уже почти вытекла густая жидкость. Достав из черепной коробки тупую пулю и то, что осталось от глаза, ножницами парень перерезал нервы — последнее связующее. Красные руки дрожали даже после того, как уже были наложены бинты, и осталось только самому прилечь поспать, иначе он рисковал уснуть стоя, но голубоглазый сидел в темноте перед аптечкой, ожидая чего-то ужасающего. Британец боялся подойти к телу, чтобы заметить, что дыхание остановилось иль сердце перестало издавать равномеренный стук. К счастью, ни того, ни другого не произошло за бессонную ночь. Каждый день проведывая Торда, Мэтт со временем надеялся, что тот всё таки умер: Гулд был незаменимым для него, но его более нет. Из-за Ларссона. Из-за этого бесполезного тела, что привязало его к этому старому дому... Но в уходящей зиме и сонной зелени, парень всё же смог найти силы жить дальше и отпустил обиды и сожаления. Теперь Мэтт надеется, что точно также Торд простит Тома, несмотря на предательство.