***
— Нет! — парень вскрикнул, обливаясь холодным потом, дрожащими руками сжимая простынь. Недолго тот держался, после чего капля прочертила на щеке след из-за неописуемого разочарования — пусть и ложных, но друзей нет рядом. По телу проносятся волнами мурашки от воспоминания конца: взгляды и жёсткие черты лиц. Торд не замечал этого раньше, но они менялись, всё более отрекаясь от человеческой внешности, словно предостерегая его от самих же себя. И разве это не его главный страх? Конечно. Жуткая боязнь быть вновь брошенным и забытым, как и раньше, продолжает ступать по пятам, ни на секунды не оставляя того. Одиночество душит его, и Ларссон готов на всё, чтобы его не оставили одного с самим собой. Но недолго пришлось глотать слёзы, ведь смутные картины пронеслись в голове — нечто ужасное произошло, но Торд не может понять тот масштаб, пока не замечает одну деталь... Обзор на деревянные стены чем-то прикрыт, точней, его часть. Инстинктивно рука тянется, пока с молниеносной скоростью не оттягивается из-за жжения, и только засохшая кровь на пальцах напомнила некие события: бойня, выстрел, быстро утихающая боль, а после темнота. Ощущение покинутости заполонило четыре стены вокруг, ведь... Неважно, сейчас нужно думать об другом. Дрожащие ноги сделали несколько шагов перед тем, как тонкая полоска дневного света ослепила его, когда Ларссон приоткрыл дверь. За окном лес, густой и зеленоватый, что очень озадачило, ведь... сколько он пролежал здесь? Уже прошла зима? Доносящийся внизу скрип не вызвал столько страха, сколько интереса: похоже кто-то нашёл его, выхаживал, вряд ли кто-либо будет так заморачиваться, чтобы затем навредить. Слепящее солнце недолго скрывало спасителя, и чувство дежавю заставило каждую мышцу напрячься, а сердце забиться в учащённом темпе. Ларссон должен сейчас быть в не себе, конечно, в хорошем смысле, но его лицо исказилось в неверии, и шаг назад только подтвердил это. Острые черты лица, веснушки, глаза и золотистые, переливающиеся на солнечном свете волосы — разве не это должно вызвать внутри облегчение? Видимо, не теперь. — Т-Торд? — подал голос парень. Озадаченный, он не сразу поверил глазам, через секунду уже оказавшись на лестнице, но затем остановился в паре метров, замечая огни опасения в глазах друга. —Ты... Ты не узнал меня? Тишина стала ответом, пока расстояние между ними медленно и непрерывно увеличивалось. Тёплая ладонь ухватилась за его запястье, только ничего не поменялось — ещё больше кошмарных картин разыгралось перед взором. — Э-эй? — Нет, — Ларссон, словно обжёгшись, отдернул руку и в спешке попятился назад в комнату, желая скрыться от мира вновь. — Просто- — Всё в порядке?.. — прервал его Харгривз, теперь не осмеливаясь приблизиться. — Я... хочу побыть один, — прямо заявил Торд, с размаху закрывая дверь, а затем медленно скатываясь вдоль стены. Он не хочет как-то задеть Мэтта, но сейчас не тот момент, в который можно вести беседы. Лбом он упёрся в колени, нехотя веря в происходящее. Всё похоже на иной кошмар, и будто вновь стоит норвежцу довериться кому либо, как в спину предательски воткнётся нож. Осколок пыльного зеркала валяется возле ветхого стола, в самом тёмном углу, словно приказывая взглянуть на нового, чудовищного себя. И парень покорно и ослабленно ползёт, вглядывается в мутное отражение, чтобы ухватиться за конец бинтов, заботливо окружающие его голову. Круг, за ним следующий, понемногу открывается лоб, переносица, как вдруг руки задрожали. Готов ли он взглянуть на те последствия выстрела, что должен был умертвить его? Последние бинты клубком пали на пол, оголяя бедное, изуродованное лицо — красные рубцы проходят от лба до подбородка, по всей половине лица, и жёсткая кожа лоскутами спадает от прикосновений, а что стало с его волосами, которые он так усердно отращивал в прошлом? Это больше не те волнистые пучки, а сухие, изломанные, сгоревшие; крыло носа разорвано, что его можно запросто сложить по-полам... и глаз, которого нет. Капилляры, красные стенки укажут, что всё это не сон, не бред, а жестокая реальность, предательство. — Торд... — послышался осторожный стук. Секунды молчания, после которых последовали пустые для парня утешения. — Ты выжил. Это самое главное, понимаешь?.. — ... — Ларссон сглотнул от нарастающего отвращения к самому себе: его жалеют, что может быть хуже, помимо обретённого уродства? — Смысл? Никого и ничего нет. — Сейчас у большинства ничего нет, — пронизано и тихо вымолвил Харгривз, слегка надавливая на дверь, будто боясь, что любой звук спугнёт Торда. — Но у тебя есть я. Всё будет хорошо, мы будем поддерживать друг друга, как в старые добрые времена! — Не будет. — Ларссон обернулся, безэмоционально вглядываясь в немой ужас на лице голубоглазого. Кажется, что тот вот-вот сделает шаг назад и уйдёт, но он, виновато смотря, двинулся вперёд, упал на колени и обнял. Тепло чужого тела за секунды заставило что-то рухнуть внутри, и уже норвежец охотно прижимается, упирается в плечо лбом, едва сдерживая слёзы. Это то, чего ему так не хватало — чувство защищённости, заботы. — Ты видел, да? — послышался вопрос, на который не требуется ответ. Парень только отстраняется и протягивает осколок, давая этим подтверждение. — Где остальные? — Харгривз резко отвёл взгляд и замялся, словно не услышал. Стоило повторить, как парень только пожал плечами, но и ведать о произошедшем тоже отказался, ссылаясь, что всё очень смутно помнит, да и сейчас не так уж и нужно забивать голову этим. — Давай поговорим позже, тебе нужно отдохнуть. — парень привстал, подтягивая за собой друга, чтобы уложить того обратно на импровизированную кровать: какая-то деревянная конструкция, выполняющая функции каркаса, залатанный матрас, покрывало, похоже, сшитое из лоскутов различной одежды и подушки, из которых во все стороны торчат перья. — О, я сейчас! Парень поспешно покинул комнату, и звуки снизу могли совсем немного рисовать картины в ослабшем воображении, но спустя минуту всё проянилось — британец нёс бережно в руках консервные банки, забитые доверху пищей: тёплый, слегка остывший рис, сухари и кипячённая вода. Такое разнообразие поразило парня: далеко не всегда можно найти такие продукты даже в супермаркете опустевшего города. — Оу, спасибо, — Торд неловко схватил жестяные банки, которые ему всучили, однако на этом всё не закончилось, и Мэтт вновь покинул комнату, а затем вернулся с небольшим белым чемоданчиком, украшением которого является потёртый красный крест. — Это намёк, что мне идут бинты? — Это означает, что я переживаю за тебя. — Ларссон усмехнулся, на миг бросая взгляд на старые бинты, лежащие на полу. Короткий щелчок, после которого голубоглазый начал копаться во внутренностях аптечки. — Знакомо. — на немой вопрос парень улыбнулся, а затем продолжил. — Будто после перепалки с Томом в ванне мне обрабатывает раны Эдд... Только здесь совпадает одно — Том. После этих слов Мэтт неожиданно замер, поднял глаза и недоверчиво переспросил, надеясь, что ослышался. Торд даже не понял с какой целью упомянул Риджуэлла, только после осознав, что утаивать это будет слишком странно. — Ты видел Тома?.. — Вроде того, я мельком видел его в небольшом городке, — норвежец стал находу думать, что сказать, чтобы не проговорить правду. Перед взором вспыхнули чёрные, мертвецки пустые глаза, а затем выстрел, брызги крови. Невольно парень зажмурился, заново ощутив в деталях ту боль, пусть и не в полной мере. — Но, если не ошибаюсь, потом была потасовка и там меня, наверно, подстрелили, возможно это и не... Стой, как ты нашёл меня? — Долгая история, да и не очень помню, — вновь ложь, что легко читается, но и Торд тоже не откровенен, так что требовать честности в ответ будет слишком. — Ну, пропустим, сейчас надо осмотреть тебя.***
Возможно, прошёл час, может два, но Ларссон продолжает блуждать в мыслях, единственным глазом сверля стену. Ярый интерес загорается в нём, за ним и еле ощутимое опасение: зачем что-то Мэтту утаивать? На то должна быть весомая причина, но просто так он явно не расскажет и будет до конца избегать диалога на те темы. Сон ни в одном глазу [какой каламбур], несмотря на насевшую усталость. Благо, что хотя бы голод отступил, но повертевшись ещё десяток минут, норвежец решает пройтись по дому и прилегающим к нему территориям, как и предлагали ему ранее. Деревянные стены в большинстве мест оголены из-за разорванных в клочья обоев, но мелкие места закрашены схожей по цвету краской; редкая мебель аккуратно раставлена по углам, чтобы заполнить приевшуюся пустоту, хотя те же лампы вряд ли функциональны; окна блестят в свете лучей, что поражает, учитывая, как порой бывает трудно их отмыть даже с химией. Даже не вглядываясь в детали, видно, как Харгривз пытался придать этому месту знакомый, старый вид, даже пол кое-где усеян потёртостями от передвижения мебели, дабы всё соответствовало знакомой расстановке. Конечно, конструкция дома слегка иная, тут просторней, что стало причиной ощущения незаконченности, пустоты попросту из-за невозможности заполнить квадратные метры. С первого взгляда и не подумаешь, что снаружи бушует хаос, а люди переубивают друг друга за лишнюю банку консерв. Такая странная эстетика окружает эту местность — старость так к лицу, подобно тихой деревушке, но не той, в которой нет ничего, кроме домашнего скота, навоза и тёмного леса впереди. Здесь даже древний забор, собранный из палок и ненужных палет выглядит прекрасно. Недалеко от дома обустроился сарай, неизвестно, пыльный и забитый паутиной, став прибежищем для насекомых, иль Мэтт обустроил даже его. Назло малозаметные трещины между досками не показывают,что находится, так что единственный способ узнать — прийти самому, но идти и проверять данную догадку не особо есть желание, к тому же сейчас намного интереснее, где сам хозяин дома. Зелёные травинки щекотят щиколотки, а мелкие растущие цветы создают пейзаж, который вряд ли удастся найти вновь. Да, это место удивительно, как бы хотелось здесь остаться в четырёх стенах и забыть про всё на свете, вновь стать глупым подростком, который ни о чём не думает, только веселится, по своему горячему нраву устраивает драки, в которых выходит победителем, а порой проигравшим, однако это никак не заденет за живое в виду легкомыслености. Раны быстро заживут, воспоминания будут греть душу, заставлять смеяться вместе со своей семьёй. По неизвестной причине повисло лёгкое напряжение: это место будто находится вне привычного мира, слишком уж здесь спокойно, даже мертвецки тихо. Ни единого звука вдали, даже ветер молча гуляет по каменистой тропинке, загадочно ведущей в самую чащу, что резко обрывается у кривых ветвей, словно лес не подпускает к себе, и если зайдёшь — заблудишься без возможности выйти обратно. Но это же глупо считать скопление деревьев чем-то разумным и жестоким? Такой вихрь странных мыслей заставил парня отступить, оглядывая стороны, да только со всех сторон он окружен деревянными гигантами. — Да ну тебя, — прошептал Торд, насмехаясь над самим собой. — Ещё бы монстра под кроватью бояться... Неуверенные шаги, после которых Ларссон спешно оборачивается. Ничего не поменялось: дом и сарай провожают его безмолвно. Снова несколько метров, снова оглянулся, снова та же картина. Набрав воздуха в грудь, норвежец пошёл прямо, комментируя не разнообразные виды, дабы отвлечь себя. Прошло пару минут, как вдруг явился склон, в котором протекал спокойный ручей. Аккуратно спускаясь, Торд мысленно пометил для себя, что не крутой обрыв находится недалеко, но быстро позабыл об этом, увидев рыбку, бьющуюся об камень всем маленьким телом, видимо, каким-то образом выпрыгнув. — Ты ещё такая маленькая, рано тебе помирать. — пальцы бережно хватают скользкую тушу, а затем окунают, на первый взгляд, в мелкий ручей, но вглядевшись, замечаешь, как всё таки тот глубок. — ...И откуда ты приплыла? Отражение притянуло к себе взгляд. Бинты вновь стали его маской, и пусть сейчас не видно те раны, сердце сжалось от смеси обиды и огорчения. Снова воспоминания, снова боль, снова предательство. За считанные секунды лес стал враждебным, даже казалось, будто солнце спряталось за тучами, отрекаясь от Торда. Забавно, ведь катализатором стало обычное отражение, что видит каждый. Естественно, ноги в ускоренном темпе унесли его обратно, игнорируя колкие ветки.