Заметки на полях

В задачке на поступательное движение Карины к Ивану и Ивана от Карины внезапно вылез параметр Эпсилон, уменьшающий силу сопротивления Ивана. ©Эпсилон Тукана

      — Проклятая баба… Как ты понял? — прошептал Зецу одними губами.       — Наблюдательный, — коротко сообщил Итачи, крепче сжимая пальцы на его горле.       Глаза Зецу закатились. Он перестал дёргаться и обмяк. Его тело грузно рухнуло на пол, голова под нелепым углом легла на плечо.       Итачи лишь украдкой кинул взгляд на Карин, чтобы убедиться в отсутствии физических повреждений, и погасил додзюцу. Девушка таращилась куда-то в пол, крайне неосмысленно улыбаясь, и кусала губу. Он мельком отметил, что это покусывание было каким-то не таким: обычно она делала это яростно, межуя действие с облизыванием губ, а сейчас — будто непроизвольно.       Он отбросил попытки анализировать её мимику. Реакции Карин в принципе стояли в стороне от общего ряда условно нормальных. Для неё существовала отдельная система оценивания, в которую Итачи уже достаточно вник, чтобы понимать, что девушка находится в пределах своей индивидуальной нормы.       Он молча пошёл на выход. Ему не требовалось ни окликивать Карин, ни касаться её: она и без этого тут же посеменила следом. Пока не спрашивала о том, что произошло и почему они уходят. Для него так было даже лучше. Впрочем, едва ли Карин спросит и потом. Она, в отличие от Сарады и Саске, вообще не страдала желанием контролировать ситуацию и понимать её. Девушка никогда не заявлялась к нему с расспросами и требованиями… лишь с предложением. Которое почему-то не вызывало в нём особого отклика, хотя, наверное, это было не совсем нормально. На эти размышления Итачи время не растрачивал: была уйма куда более важных для анализа вещей, чем его безразличие к жаждущей полового акта с ним девушке.       Предположение подтвердилось: стоило им высунуться за порог дома — сумеречный воздух задрожал от лая волка Инузуки, приставленного следить за Итачи. На дом со всех сторон повалились Зецу уже безо всякой конспирации. Будто смерть первого лазутчика была сигналом старта для массированной атаки. Они пришли за Итачи.        Мадара по-прежнему видит во мне угрозу.       В сражение тут же ввязался Анбу, который неустанно вёл наблюдение. Особых проблем в устранении Зецу не было: для расправы хватало даже голой ярости Карин, которая по каким-то своим причинам испытывала мощнейшее воодушевление. Возможно, аннигиляция противников голыми руками доставляла ей какое-то особое удовольствие? Такую реакцию у Карин он ещё не наблюдал, а потому не мог быть уверенным, насколько она для неё характерна. Может быть, это было что-то более комплексное и он упускал нюансы…       На Коноху обрушилась ночь. Итачи мгновенно заметил, когда растаяло зарево заходящего солнца. В темноте ночи с его физическими ограничениями самым рациональным выходом было использование додзюцу. Но усиление тока чакры, спровоцированное Шаринганом, было чревато последствиями, которые не позволят продолжать бой, если он затянется. Итачи на секунду заколебался: сражаться в условиях общей пониженной эффективности или существенно повысить её на краткое время и потом утратить боеспособность вовсе? Обобщение всех «за» и «против» привело его к выводу, что стоит рискнуть.       Шаринган.       Бой быстро стал нудным. Однообразие действий противника, их непрерывность и монотонность давила на нервы. Итачи почти выдохся. Собственное бессилие тоже не шло на пользу боевому духу. Он просчитался: атака Зецу оказалась куда более продолжительной, чем предполагал наиболее вероятный прогноз. Итачи бы хотел накрыть всю площадь одной дальнобойной техникой. Но, во-первых, использование огня в таких масштабах обязательно привело бы к пожару, а борьба со стихией не представлялась заманчивой перспективой. А во-вторых, его тело и без подобной нагрузки почти капитулировало: лишний всплеск чакры мог привести к спазму, который выведет Итачи из строя на неприемлемо продолжительное время.       Расклад удручал: нападение, оттягивающее всё внимание на себя, создавало максимально благоприятную возможность для побега, но, исключая самого Итачи и Карин, бой по-прежнему вели лишь двое постоянных наблюдателей и ещё один присланный Анбу. Этого было достаточно, чтобы уверенно сдерживать противника, но чертовски мало, чтобы более-менее надёжно исключить шансы Итачи скрыться. Значит, в деревне ситуация выглядела не многим лучше и все силы мобилизовались там, а на охрану дома на отшибе в мёртвом квартале людей банально не хватало, пусть даже в этом доме находились столь ценные кадры, не вызывающие доверия у руководства.       Итачи судорожно выдавил воздух из каменеющих легких, снимая очередного Зецу.       Хватит.       Риск перестал себя оправдывать. Предвосхищая приступ, Итачи погасил Шаринган и едва не потерял ориентацию при резком наплыве темных тонов. Со стороны деревни виделось зарево: что-то горело и горело масштабно.       На несколько мгновений происходящее окунулось в мерзкий хаос. Красное мельком перед глазами, вопль Карин у самого уха, грубый резкий толчок в спину, Зецу прямо перед лицом — Итачи успел лишь свернуть ему шею, прежде чем его рванули в сторону. Руки уперлись в грязную от боя шерсть, под ладонями перекатились мускулы волка. От глубокого учащённого дыхания всё-таки грянул спазм. Перед глазами поплыло, будто зрение вновь упало. Чакра рефлекторно взметнулась к глазам, активируя додзюцу — последний доступный кордон защиты в этой гадкой беспомощности.       Спазм усилился. К горлу поднялась кровавая жижа, которую Итачи с огромным трудом сглотнул. Он завалился на волка всем телом, раздался крик Инузуки — зверь рванулся прочь от сражения, пальцы судорожно вцепились в шерсть. Казалось, этот рывок выбил остатки воздуха. Даже алый мир Шарингана стал расплываться и идти тёмными пятнами.       Волк вскоре замедлился, а потом мягким движением вынудил Итачи сползти. Он сел на колени, сплюнул сгусток, стоявший комом в горле. Рукой опёрся перед собой, второй надавил себе на грудь и попытался откашляться. Без толку: спазм камнем засел за грудиной, мешая дышать своей тяжестью.       В ладонь упирались молодые травинки. Плывущее зрение не позволяло подробно разглядеть обстановку в темноте, но, исходя из общего вида, Итачи сделал вывод, что Инузука отправил его в лесную прогалину. С чего вдруг он решил, что это место безопасно? До слуха долетел отголосок боя у дома. Не первый, но только сейчас, при попытке определить своё положение, у Итачи получилось это понять. Поодаль виднелась чужеродная для этого пейзажа тень: крупная, как от булыжника, но обтекаемая, почти мягкая. Волк Инузуки не вернулся на помощь хозяину — остался на посту здесь. Если Итачи попытается бежать или на него нападут Зецу, будет подан сигнал. Значит, дело не в месте: волк сбросил груз, где пришлось, как только отошёл на нужное расстояние.       Итачи сдвинулся к ближайшему дереву — тень волка слегка подобралась в настороженности, но тут же расслабленно расползлась обратно, стоило Итачи замереть, опершись спиной на ствол. Он прикрыл глаза, упёрся затылком в шершавую кору, положился на слух. Надеялся тихо досидеть здесь до конца боя. Хотелось просто завершить прерванную медитацию, прежде чем в очередной раз разбираться, что движет Мадарой и чем это может для всех обернуться. Тяжесть в груди тянула к земле, виски и глаза болезненно пульсировали, то и дело сбивая концентрацию, суставы и связки почти привычно ныли, скручиваемые болью. Ночь предвещала быть долгой…       Но не прошло и пары минут в одиночестве, как надрывно затрещали кусты со стороны дома. Тень волка лишь лениво повела мордой и дёрнула ухом.       Свои. Но бой не окончен. Значит…       Итачи обронил тяжёлый вздох, который отозвался неприятным тянущим ощущением между лопаток. Прямо перед ним на колени рухнула Карин. Она вытаращилась на него сквозь изляпанные стёкла очков. Выглядела непривычно тревожно, даже серьёзно.       Итачи сильнее упёрся затылком в дерево, когда перед его носом резко взметнулось её тонкое предплечье в грязевых разводах. И тут же она его убрала.       — Ч-чёрт, — она нахмурилась, разглядывая свои чумазые ноги и руки.       Не успел Итачи озвучить, что способен обойтись без её помощи, как Карин уселась ему на бёдра. Он ещё крепче врезался в дерево, но это не помогло: девушка прижималась практически вплотную. Он был способен со спокойствием относиться ко многим, казалось бы, раздражающим вещам, но подобное нарушение личных границ вызвало злость даже у него.       — Карин, слезь, — в его тоне прорезалась холодная резкость, но девушку она совершенно не впечатлила: она, будто и не услышав ничего, принялась расстёгивать домашнюю рубашку. Итачи перехватил её руки и стиснул пальцы, но Карин грубо рванула их обратно, не обращая внимания на боль, расползающуюся красными пятнами по коже запястий. Она задалась целью во что бы то ни стало расстегнуть чёртову рубашку и шла к этому с поразительным упорством. Прежде чем стала бы видна её грудь, Итачи подхватил Карин за талию, чтобы самостоятельно снять её с себя, но девушка с огромным усилием, болезненно крепко зажала его бедра своими, изо всех сил удерживая позицию.       Стоило ему убрать руки, она расслабила ноги, сбросила рубашку с плеч, оголяя ключицы и маленькую грудь, испещрённые шрамами. Итачи снова тяжело вздохнул от всплеска целого ряда эмоций: раздражение на Карин, ситуацию, свою нелепую беспомощность в ней, невнятное чувство стыда и странной жалости. Вздох отозвался хрипом и последующим кашлем. Итачи непроизвольно склонился вперёд, утыкаясь лбом в голое плечо, и так и замер, не понимая, что делать дальше и как выкрутиться из этого нелепого положения. В животе холодком отзывалось понимание того, что в данный момент он банально проигрывает Карин физически.       — Кусай, — требовательно сказала она, поведя плечом, в которое упирался Итачи.       Она разделась, чтобы открыть чистый участок кожи.       Его губы едва заметно перекосило в усмешку. Цель Карин была более чем очевидной, но Итачи так привык к её нападкам и постоянной вынужденности от них отбиваться, что всё упустил. Она всего лишь хотела ему помочь в своей диковатой, напористой манере. Но для него по-прежнему была слишком непривычной мысль о том, что кто-то бескорыстно желает ему помочь — чего бы она ни хотела от Итачи, за свою помощь она ни разу ничего не просила, все её призывы и знаки шли совершенно от этого обособленно. Если говорить откровенно, то для него даже сама мысль о том, что ему нужна чья-то помощь, была непривычна до внутреннего противоречия.       — Кусай, — с ещё большим напором повторила она, но Итачи отстранился и вновь облокотился о дерево. Смотрел в её глаза, не желая соскальзывать взглядом на светлую кожу груди, покрытую сеткой зарубцевавшихся шрамов. Было легко прибегать к возможности почти мгновенного лечения, когда время поджимало и дееспособность была критически важна. Но в отсутствии острой необходимости и при возможности вдуматься в суть предложения Карин оно вызывало отторжение. У Итачи имелось время прийти в себя — нужды наносить девушке лишние увечья не было.       — Ну же!.. — её голос немного сорвался, интонация с требовательной перешла на просящую. Она вцепилась в плечи Итачи, вынуждая его посмотреть на неё. Взгляд Карин оказался неожиданно затравленным и всё ещё очень тревожным. — У тебя чакра мигала, как… прям как тогда…       Как после боя с Саске, когда я должен был умереть.       Нынешний спазм и правда был на редкость сильным. Но Итачи не чувствовал, что находился на грани. Но был ли для Карин в таком случае резон бояться? Она чувствовала какие-то процессы в его организме, которых не улавливал он сам.       — Кусай, — она в очередной раз повторила требование и стремительным движением уложила руку ему на шею, чтобы притянуть его к себе, но Итачи её рефлекторно перехватил. Пальцы непроизвольно жёстко сомкнулись на её запястье. Он рваным движением ослабил хватку, но Карин не отдёрнула руку. Странная девушка, которую не пугало, когда ей причиняли боль…       Итачи склонился к её плечу. В нос снова закрались запахи пота и специй, с которыми она много возилась. Он обронил лишний вздох на её кожу, прежде чем прихватить её зубами. То ли от этого лишнего вздоха, то ли от всей ситуации в целом Карин пробрало дрожью возбуждения, она подалась вперёд и прижалась грудью к груди Итачи. В итоге укусить не получилось: его зубы просто проехались по её коже — девушка интимно, шумно вздохнула и опалила горячим дыханием его шею.       Чувство неловкого дискомфорта навалилось на него с новой силой. Итачи был уверен, что её переживания о его состоянии не беспочвенны. В конце концов, ему просто не хотелось отплачивать ей за попытки помочь, пусть такие специфичные, достаточно подлым поступком. Но просто уйти от неё он физически был не способен. Поэтому он направил чакру к глазам, параллельно отстраняясь: Итачи надеялся, что на одно лёгкое гендзюцу его хватит… или он сам потеряет сознание, что в целом, с учетом сложившихся обстоятельств и намечающихся альтернатив, его почти устраивало.       Но не успел он выпрямить спину, как его вновь скрутило в приступе кашля и боли.       — Ты что творишь, идиот! — взвопила Карин и нечаянно покарябала ему грудь, в которую до этого упиралась руками. На этот раз Итачи не отреагировал, когда она потянулась к его шее, горячая ладонь схватила его за загривок и потянула на себя. Он упёрся губами в её ключицу. В этом месте шрамы наслаивались один на другой: тонкую кожу в этом месте прокусывали не один десяток раз. — Кусай! — повторила она осточертевшее.       Итачи чуть сдвинулся и прихватил кожу выше. Быстро сомкнул зубы, чтобы прокусить быстро, менее больно. Карин едва слышно всхлипнула. Ему в рот медленно потекла её кровь. Она не отдавала ни кислотой, ни горечью, в отличие от его собственной, но за последние годы привкус крови во рту осточертел, а её наплыв ассоциировался с рвотным позывом. Желудок привычно скрутило и потянуло к горлу. Так же привычно Итачи сглотнул и кровь, и поднявшуюся к горлу желчь.       По опыту прошлого подобного лечения от девушки он знал, что потребуется несколько глотков. Но в этот раз процедура давалась непривычно тяжко. Уже ко второму глотку Карин заёрзала. Её снова бросило в дрожь. Её будто повело, она принялась цепляться руками за его грудь, шею плечи. Итачи пытался от этого абстрагироваться, но на её навязчивые действия его тело невольно откликалось напряжением в мышцах.       Он отстранился и сплюнул в сторону слюну в привкусом крови.       — Н-нужно ещё, — голос Карин подрагивал, она продолжала жаться к Итачи и мелко ёрзать.       Он отрицательно качнул головой.       — Ты возбуждена.       — И чё? А ты больной, — почти обижено буркнула девушка.       Итачи несколько растерялся. Диалог вышел бессвязным. Продолжать процедуру лечения, когда Карин на неё так реагирует, желания не было. Как донести до неё это, он не понимал.       Стоит ещё раз попробовать наложить на неё гендзюцу.       Итачи едва обратился к своей чакре, чтобы направить её к глазам, а Карин ещё плотнее прижалась к нему бёдрами потирающимся движением. Мышцы нижнего пресса и до этого пребывали в лёгком тонусе, но сейчас они откровенно напряглись, в паху потяжелело. Итачи сбился с концентрации, отвлёкшись на собственную реакцию. От действий Карин возбуждение нарастало в нём самом — пока что неявно, но выводя из равновесия непривычностью ощущений.       Пока Итачи пытался совладать с реакциями тела, Карин, дорвавшаяся до желанного, продолжала интуитивно действовать. Она опустила взгляд и скользнула рукой ему под футболку, с ощутимым нажимом проезжаясь по прессу, отчего мышцы снова принялись сокращаться. Её горячая ладонь упёрлась в выпиравшую линию рёбер, напор ослаб, вниз она посокльзила мягко, почти невесомо. Итачи рвано выдохнул: щекотно. Щекоткой его в последний раз донимал Шисуи… давно забытое ощущение было таким ярким, будто Итачи действительно никогда прежде его не испытывал.       Если я не остановлю это сейчас… Достаточно применить гендзюцу, и всё закончится.       Итачи зажмурился и откинул голову, неприятно столкнувшись с грубой шершавой поверхностью дерева. Хотел ли он это останавливать? Секс как таковой никогда его не интересовал. Со временем Итачи стал понимать, что его индифферентность к этой теме выглядит патологичной. Напрямую тему секса с ним никто и никогда не обсуждал: всю информацию, которой он располагал, он почерпнул в литературе по анатомии, междусобойных разговорах старших товарищей по Анбу в раздевалке и из поведения Кисаме, который любил при возможности уединиться с девушками.       С точки зрения физиологии Итачи хорошо понимал этот процесс. Некоторые аспекты даже испытал на себе, когда уже в бытность нукенином столкнулся с подростковыми поллюциями. Случалось это нечасто и, как правило, без нужды разбираться с последствиями. Но бывало и такое, что по пробуждении Итачи обнаруживал у себя болезненно крепкую эрекцию, с которой приходилось расправляться своими руками сквозь непонятное постыдное ощущение и опаску, что напарник проснётся и обнаружит его за попыткой самоудовлетворения. Но особого удовлетворения Итачи не испытывал — просто разрядку, сброс болезненного напряжения. Наверное, где-то здесь и крылась причина его безразличия к сексу: он не находил в нём того удовольствия, ради которого было принято им заниматься.       Последние пару лет, когда здоровье стало откровенно подводить Итачи, непроизвольные эрекции прекратились. Видимо, у его организма просто не осталось ресурсов на это. Но для Итачи, который уже видел свой конец и не испытывал нужды в интимной близости с кем бы то ни было, такой сбой организма не стал проблемой.       Если раньше от призывов Карин отмахиваться не составляло труда, то, что она предлагала, Итачи не привлекало, — то сейчас он поймал себя на том, что ему любопытно. Нынешние ощущения были новыми… он не мог сказать, что однозначно приятными или что ему требовалось продолжение. Если бы всё оборвалось сейчас, Итачи бы вряд ли почувствовал острое физическое неудовлетворение. Но тогда бы он упустил возможность раскрыть для себя новую грань человеческих взаимоотношений — ту грань, которой он не думал когда-либо коснуться. Здесь и сейчас однозначно было не время и не место для подобных открытий: эти мысли и эти переживания сильно оттягивали внимание на себя, хотя было строго необходимо сохранять бдительность.       Но каждый раз мысли о неуместности обрывались действиями Карин и смутным желанием увидеть, что дальше, к чему это приведёт. Она убрала руки с его живота, упёрлась ими в его бёдра, чуть отстранилась, отчего бледная, разгорячённая кожа плеч на прохладном ночном воздухе покрылась крупными мурашками. Карин вцепилась в Итачи замыленным взглядом в ожидании хоть какого-то одобрения, но тот факт, что он не сопротивлялся, уже провоцировал её заходить всё дальше.       Она пропустила руку между их тел и загребла за ткань его штанов вместе с твердеющим членом под ней. Итачи резко выдохнул, выпустив воздух сквозь зубы, и схватился за бёдра девушки около коленей. У него в груди снова узлом связалась тяжесть — Карин задышала чаще. Итачи на пробу провёл руками вверх к кромке шорт — реакцией послужил откровенный стонущий звук. Карин принялась совершать потирающие движения по его паху. Итачи не знал, должно ли так быть, но получалось скорее больно, нежели приятно. Возможно, девушка слишком давила.       Он перехватил её руку. Отсутствие чёткого понимания, как следует действовать, основательно сбивало с толку. У Карин тоже наверняка не было подобного опыта, но она действовала на удивление уверенно, пусть рвано и в некоторой степени неуклюже. Итачи подумал, что это, должно быть, его последний шанс всё прервать, пока член не встал окончательно, пока Карин не получила от него явные признаки согласия… или то, что он дал ей свободу действий, уже считалось явным согласием?       Внутренний вопрос «что я творю?» разбился о понимание: Итачи ничего от этого не терял. Что могло измениться, если он позволит происходящему дойти до логического конца? Карин усилит напор? Но ведь она и так ему прохода не давала. Он может об этом пожалеть? Едва ли. Тогда почему нет?       Он снова пробежал пальцами по её бёдрам, ловя слишком яркую для такого слабого воздействия реакцию. Складывалось впечатление, что Карин была гиперчувствительной.       Итачи склонился её плечу, на котором остался кровяной подтёк. Попробовал пройтись по нему языком, поднимаясь к укусу. Карин крупно затрясло. Когда Итачи принялся зализывать рану, она вновь заёрзала, провоцируя трением прилив крови к паху. Низ живота казался накалённым, мышцы то и дело отзывались пульсацией напряжения. Все ощущения будто сконцентрировались там: даже привкус крови на языке казался несущественным и не раздражал.       Итачи хотел было отстраниться, но пальцы Карин проскользнули у него по загривку и вплелись в волосы, не позволяя отодвинуться.       — Ещ-щё, — шёпот оказался сиплым и дрожащим от сбитого частого дыхания.       Итачи проехался носом по сгибу её шеи. Желания кусать у него не было. Он попробовал прихватывать кожу губами, слизывать солоноватый привкус проступающего на бледной шее пота. Эти действия не приносили ему заметного удовольствия, но пресловутое любопытство толкало пробовать и продолжать, потому что отклики Карин будоражили что-то внутри, распаляя жгучее ощущение внизу живота. Даже тихие пошлые звуки, которые она стала издавать почти непрерывно, казались приятными, ласкающими слух, хотя — Итачи был уверен — в обычное время они бы вызвали в нём лишь раздражённое желание абстрагироваться. Выброс гормонов отражался не только в физиологических реакциях — он даже влиял на восприятие.       Пробилась тревожная мысль, что Итачи так погрузится в эти ощущения, что упустит критический момент нападения. Или, в конце концов, возвращения Анбу-наблюдателя или Инузуки, ведь с исчезновением Итачи из поля зрения бой около дома должен быстро окончиться: Зецу не осталось резона продолжать атаку.       Но мысль разодрало в клочья, когда член обхватили горячие пальцы Карин. Это не шло ни в какое сравнение с прикосновениями Итачи к самому себе. Это действительно оказалось приятно. От внезапности и силы ощущений он случайно прокусил тонкую кожу на стыке шеи с линией челюсти. Карин издала до неприличия громкий стон, будто эта боль принесла ей какое-то особое удовольствие.       Неожиданно мягкие подушечки пальцев проскользили по стволу. Без нажима — прикосновение было едва ощутимым. Карин, кажется, наконец испытала смущение и потому из её действий пропала уверенность.       А у Итачи дыхание сбилось до хрипа. Ещё немного — и он снова начал бы задыхаться. На месте нового укуса крупными каплями скапливалась кровь. Там же циркулировала целебная чакра, которая могла избавить от боли в груди. За новым спазмом потерялись приятные ощущения. Карин будто всё это чувствовала?       — Пей, — она неловко упёрлась шеей ему в щеку.       Итачи сделал очередной глоток, размышляя, не навредит ли Карин повторение её целебного дзюцу столько раз за день. На языке почему-то ярче выделялся вкус пота. От него же пощипывало вечно растресканные губы. Итачи проехался руками вверх — по талии, по линии рёбер, к маленькой груди, которая вжалась в его ладони приятной мягкостью.       Некоторое время Карин просто жалась к Итачи, почти растекаясь, будто нагретое масло: её взопревшая кожа мягко скользила под пальцами и поразительно легко ими проминалась, словно мышцы под нею не могли напрягаться до стальной твёрдости.       Но только Итачи отстранился от шеи девушки, как она снова схватила его за член у основания. В этот раз хватка вышла уверенной. Когда её сжатые пальцы сухо проскользили вверх по длине ствола, Итачи снова сорвался на судорожный вздох. Ощущение свободно, безболезненно наполняющихся кислородом лёгких усилило яркость восприятия до появления пятен перед глазами.       Пальцы прошлись вверх повторно по стволу члена. Карин задержала ладонь наверху, огладила большим пальцем головку, отчего мышцы живота Итачи свело особенно сильно. Карин отдёрнула руку. Судорога оказалась непривычной: она не влекла за собой боль — это было странное ощущение на грани с удовольствием и обычным спазмом. Оно разлилось от нижнего пресса к паху в виде накатывающей тёплой пульсации. Через десяток секунд Итачи понял, что кончил.       Тело стало неожиданно тяжёлым. Все мышцы ощущались ватными. Даже веки открывались с трудом. Руки слегка дрожали. Уши будто заложило, но было слышно сипловатый протяжный всхлип Карин. Она несколько раз крупно вздрогнула, цепляясь за плечи Итачи, упираясь лицом в изгиб его шеи, окатывая его жарким прерывистым дыханием.       Это и был тот самый пик удовольствия?..       Как до него дошла Карин, Итачи отчётливо не понимал. Но девушка навалилась на него, заключая в объятья, явно не ожидая продолжения, и принялась потираться об него щекой, будто ластящаяся кошка.       Итачи не отвечал на объятия, вообще отстранился от присутствия Карин: пытался хоть немного прийти в чувства и оценить окружающую обстановку. Звуки боя больше не доносились. Лес стоял в тревожной тишине — значит, сражения в Конохе ещё продолжались. Волк Инузуки тихо зарычал и перешёл на рявкающий лай. Сбоку в паре метров проклюнулся Зецу и принялся поразительно быстро выколупываться из земли. Итачи не успел спихнуть с себя Карин, как подлетел Инузука и одним рубящим движением танто убрал помеху.       — Можно возвращаться? — глухо спросил Итачи.       — Она тебя изнасиловала, что ли? — Инузука таращился на оголённую спину Карин и расплывающиеся бардовыми пятнами засосы на её шее.       — Можно? — Итачи продолжил гнуть свою линию.       — Да, там чисто.       — А в Конохе? — на этот вопрос Инузука помрачнел. Он уставился на слабое зарево со стороны деревни — не утихший пожар.       — Разберёмся.       — Отлично, — Итачи прикрыл глаза и расслабился.