Заметки на полях

      «Кто ты такая, Кирей? Друг, товарищ… Кто?»       Он задаётся этим вопросом каждый раз, когда оказывается в этой комнате. Задаётся каждый раз, когда, пробегаясь взглядом по строчкам случайных мед-свитков, лежащих в этой комнате, кажется, повсюду, ловит её взгляд на себе. Задаётся каждый раз, когда она встаёт со стула, выключает настольную лампу и идёт к нему, к кровати, стоящей у самого окна. Задаётся каждый раз, когда она садится позади него, ныряя ногами под одеяло, и кладёт голову ему на плечо, устремляя взгляд на раскрытый пергамент в его руках.       Она заведомо знает каждую строчку и каждое слово в этом уже давным-давно заученном свитке.       Просто…       Просто Шисуи думает… Нет. Он знает, что ей это просто нравится. Подбираться к нему так, со спины, и смыкать свои худые, но удивительно крепкие руки у него на груди. Забавно (пусть она и не признаёт) морщиться, когда его кудряшки щекочут ей нос. Ей, Кирей, уткнувшейся ему в шею.       И от каждого мимолётного прикосновения её аккуратного носика, от каждого выдоха, который словно обжигает его кожу, у него дрожь по всему телу.       Такое простое незамысловатое объятие. И непонятно откуда свалившаяся необходимость и надобность.       Быть здесь, ощущать это, чувствовать её рядом с собой.       С нею хочется быть ужасным эгоистом. Забыть о Хокаге, забыть об Итачи и о клане. Забыть этот ежедневный ночной кошмар и просто отдохнуть.       Просто быть рядом, держать в руках непонятные каракули важных медиков и ощущать тихое биение её сердца ему в спину.       Шисуи ведёт головой, едва заметно касается уголками губ её лба. Косится на неё. Так и она, но только смешно, исподлобья, глядит на него.       И эти взгляды, это мимолётное касание… Всё это настолько интимно, настолько лично, что Шисуи готов закрыть её от всего мира. Закрыть, забаррикадировать напрочь эту комнату. Потому что это только для него. Она только для него. А тяжесть на груди и забег, что решило устроить непослушное сердце, — всё это только подтверждает его…       «Желание».       Он почему-то боится этого слова. Наверное, потому, что не знает, правильно ли хотеть этого. Правильно ли желать этого — этой близости. Следовать, внимать этому эгоистичному рвению.       Она ослабляет хватку, когда он бросает свиток на пол, к куче таких же, до краёв заполненных непонятными методиками. Она откидывается назад, когда он, развернувшись, запускает руку ей за спину.       Шисуи будто бы синхронно, внимая каждому её движению, следует за ней. За её шеей, за её привлекательными ключицами, которые обнажены лишь благодаря не по размеру большой футболке. Его футболке. Простецкой серенькой, которую он когда-то оставил в палате мед. блока.       Она чуть ведёт подбородком в ответ на его приближение.       А Шисуи застывает, зависает над ней. Касается губами изгиба её шеи, которая уже просто сводит с ума.       И тогда приходит понимание, что он просто не может без этого.       «Кто ты такая, Кирей?»       Наверное, такой вопрос читает она в нём, когда он смотрит ей прямо в глаза.       — Необходимость, — шепчет (чуть ли не рычит) ей на ухо Шисуи в ответ на то, как она прижимает его к себе.       Тело к телу. Кожа к коже. Его «её» футболка летит куда-то на пол.       — Твоя мать меня волкам скормит, — он неуверенно улыбается, заявляя ей это.       — Дурак ты, Учиха, — в глазах горят смешинки, она улыбается в ответ, приподнимается на локтях, запуская ладонь в непослушную шевелюру, и целует его. Горячо, мокро.       И у Шисуи в груди что-то окончательно сбивается.       — Дурак, но помрëшь счастливым.