Коллекция-2020

      — Господи, Ива-чан! — Ойкава откинулся на спинку стула, манерно закатил глаза и театрально вздохнул. Не менее театрально завздыхали за соседним столиком девчонки-студентки, пожирающие Ойкаву глазами. — Мы впервые за десять лет встречаемся нашей компашкой, а ты даже цветы принести не соизволил!       — Какие цветы, ненормальный! — Кривая усмешка на мгновение исказила губы Ивайзуми, который небрежным жестом смахнул капли дождя с отросших, но по-прежнему торчащих жёстким «ёжиком» волос. — Привет, Дуракава. — Как и десять лет назад, их кулаки чисто символически ударились костяшками сжатых пальцев. — Мозгов выбрать более уединённое место не хватило? — Ивайзуми повертел головой по сторонам, недовольно зыркнув исподлобья на тихонько ойкнувших и уткнувшихся в креманки с мороженым девчонок.       — Ты что, забыл? — вынырнул из ниоткуда немного растрёпанный Ханамаки, хлопнув по плечу Ивайзуми и по подставленной ладони Ойкаву. — Его Величество изволит сиять круглосуточно, публично и желательно на камеру. — Он устало плюхнулся на отодвинутый ногой стул и потянулся всем телом, заводя сомкнутые в «замóк» руки за голову.       — Вот-вот, — пристроился рядом Матсукава, толкая его плечом и кивком приветствуя остальных. — Задолбался постоянно натыкаться на его рожу в журналах и рекламе. И когда ты уже станешь старым и страшным?       — Эй! — обиженно надулся Ойкава, выпятив губы и умудрившись при этом остаться обворожительно милым. — Что ещё за дискриминация на профессиональном уровне? Я же не виноват, что родился красивым и обаятельным. — Холёные пальцы с идеальным маникюром игриво поправили ворот незастёгнутой на последнюю пуговицу рубашки. — И если мир не против моей красоты, кто я такой, чтоб запрещать ему любоваться несомненным совершенст… Ива-чан! — Карие глаза Ойкавы возмущённо вспыхнули, когда его идеальная укладка примялась под тяжестью папки-меню.       Дружный смех окончательно разрядил некую неловкость, возникшую между бывшими однокашниками. Всем даже показалось, что и не было этих последних десяти лет, когда общение сводилось к перепискам в Лайне, разговорам по Скайпу и постоянно срывавшимся запланированным встречам. Если проведенное в институтах-колледжах время ещё позволяло им иногда видеться, то взрослая жизнь, раскидав по разным городам и ограничив бременем заработка и воспитанием подрастающего поколения, возможности организовывать совместные посиделки совсем не позволяла.       Но исключения бывают всегда и во всём. А когда причиной исключений становится Ойкава, противиться его напору и харизме не способен даже глава модельного агентства, отложивший на два дня съёмки в Африке.       — В Африке, Ойкава! — изумился чуть пополневший с возрастом Матсукава, недоверчиво покачав головой. — Совсем сбрендил?       Для Матсукавы, заядлому домоседу и противнику изучения иностранных языков, постоянные «гастроли» Ойкавы вообще казались чем-то запредельным. Найдя собственное призвание в семье и детях, Матсукава с полной самоотдачей обучал классической литературе юных воспитанников в младшей школе Осаки и не помышлял ни о каких приключениях на другом краю света. Но именно очередным приключением и считал Ойкава поездку в Африку, яростно отстаивая свою точку зрения в споре с Ивайзуми.       — Африка — это антисанитария, вездесущий песок, колючие кактусы и вонючие верблюды, — рогом упёрся Ивайзуми, сложив руки на груди и всем видом продемонстрировав, что даже подсунутая Ойкавой под локоть тарелочка с любимым суши не переубедит его в обратном.       Оно и понятно. В Ивайзуми взыграл зарытый глубокой внутри на долгие школьные годы юрист, своей дотошностью способный достать кого угодно. Даже из Африки. Удивительно, как ещё Ойкава под зорким глазом Ивайзуми умудрился полмира объездить, засветившись практически во всех мало-мальски популярных журналах и подиумах. Но как бы то ни было, факт оставался фактом: Ивайзуми руководил собственной юридической фирмой в Токио, а Ойкава, самым наглым образом свалив свои юридические проволочки на старого друга, мотался по городам и странам, появляясь в родной Японии хорошо если пару раз в год.       — Где ваша авантюрная жилка, народ? — всплеснул руками Ойкава, заметив явное согласие с Ивайзуми во взглядах Матсукавы и улыбнувшегося ему Ханамаки. — Ладно Ива-чан — это могила для моего позитива, но вы! — обвинительный тычок пальцем на когда-то неразлучную парочку закадычных дружков. — Макки, ну ты же фрилансер по жизни, должен меня понимать! — И без перехода: — Это наш Маттсун как женился и переехал со своей благоверной в Осаку, так вообще одомашнился. Сколько у тебя там спиногрызов?       — Трое, — насупив брови, буркнул Матсукава. — Удивляет, как ещё сам не обзавёлся? После четвёртого брака-то.       — Отстань от него. — Ханамаки, как всегда, не обделил поддержкой лучшего друга, сочувственно похлопав по его руке и незаметно, под столом, наступив на ногу, в лучших побуждения предупреждая не связываться с Ойкавой.       — Макки-и-и, — простонал Ойкава, уткнув лицо в ладони, но тут же вскинувшись, — и ты туда же! — Но сокрушался он недолго: облизал десертную ложечку и пафосно выдал: — Без твоего контроля чувство юмора Маттсуна с годами вообще атрофировалось, и свои слова о том, что ты плохо на него влияешь, я беру обратно. Раньше было лучше.       — Это когда ты мне такое говорил? — развеселился Ханамаки, подмигнув Матсукаве.       — Не помнишь? Да здесь же и было! — Ойкава засверкал глазами и ответной шаловливой улыбкой. — Маттсун тогда мозоль натёр и с твоей подачи почему-то решил, что под столом никто не заметит, если он разуется. — От поперхнувшегося рисом Ивайзуми донёсся отчётливый смешок; очевидно, он вспомнил. — И всё бы ничего, но, — Ойкава не выдержал и засмеялся, — душевая тогда не работала, ха-ха! — Остальные с удовольствием подхватили набирающий обороты хохот. — А мы сразу после тренировки! Никто, ха-ха, ну вот совсем никто, ха-ха, не заме-е-етил!       Матсукава и сам не ожидал, что вместо смущения будет так веселиться. Ханамаки вообще откровенно ржал, похлопывая его по колену и силясь сквозь пробравшую икоту что-то сказать утиравшему слёзы Ивайзуми. А через мгновение со всех сторон зачастило обоюдное «помните» — взахлёб, в спешке, с яростной жестикуляцией и накладывающимися друг на друга словами. Перебивая, дополняя, смеясь и перетекая из одного воспоминания в другое, они, казалось, на самом деле вернулись в прошлое, когда кроме учебы, волейбола и мыслей о потери девственности ничего не существовало.       Слишком шумные и заметные, они всё больше привлекали внимание, и в конце концов, Ханамаки — единственный, кто остался жить в Сендае и на данный момент знал все его злачные и не очень забегаловки — предложил закончить с пикировками и подначками за бокалом холодного пива. Возражений не поступило даже от Ойкавы, но он всё-таки умудрился частично пешком, частично на такси протащить их по памятным местам. Памятным только для них, но… Как видилось по затуманившемуся взгляду Ивайзуми, неспешной походке Матсукавы, притихшему Ойкаве и насвистывающему гимн Сейджо Ханамаки — местам важным, значимым и греющим души тех беззаботных школьников, что ещё продолжали жить в их по-юношески беззаботных сердцах.       С трудом отговорив Ойкаву перелезать через забор их альма-матер, чтоб «забуриться в спортзал и сыграть два на два», Ивайзуми, встряхнув того за шкирку и ворчливо напомнив, что годы подвижность вконец потрёпанному колену не вернули, поволок Ойкаву дальше по улице. Не сразу заметив их уход, Ханамаки в подступивших сумерках продолжил тоскливо разглядывать школьный двор, явно пребывая где-то там — в прошлом. Хлопок тяжёлой ладони между лопаток отрезвил и выдернул в реальность.       — Ха-ха-ха, Макки! — рассыпался дробным смехом Матсукава. — Помнишь наш выпускной? Ойкава тогда ревел на плече Яхабы, а Ивайзуми шарахался по всем углам от спятивших девчонок, пытавшихся выпросить у него пуговицу! — Матсукава не на шутку разошёлся, представив, как это безумие выглядело со стороны, и экспрессивно замахал руками. — Чёртовы пуговицы! Ты тогда припёр меня к стенке, втиснул в руку свою, поцеловал и поклялся поехать за мной на край света. Помнишь?       Вспотевшие ладони совсем не ощущали прохлады стены. Зажатый между его рук Матсукава недоумённо моргал, сжимая в кулаке пуговицу, и в каком-то ступоре смотрел, как губы Ханамаки приближаются к его губам. Мгновение нерешительности — и поцелуй. Жаркий, отчаянный, долгий… не получивший ответа. Но он ещё не закончил.       — Люблю-тебя-давай-встречаться, — захлёбывающейся скороговоркой, и всё же твёрдо глядя в глаза. — Я за тобой хоть на край света.       — Конечно, помню, ха-ха! — откинув назад голову расхохотался Ханамаки, засовывая руки в карманы и ускоряя шаг в попытке догнать Ивайзуми с Ойкавой. — Ты ещё сказал, что я умудрился даже Ойкаву переплюнуть со своей идиотской шуточкой. — Ханамаки надеялся, что его смех не ощущался натужным и неестественным. — Что-что, а прикалываться мы с тобой умели! И не разучились, — резкий поворот и коварная подножка.       — Как в старые добрые времена, да, Макки? — без проблем избежал незапланированной каверзы Матсукава, локтем целясь в бок не менее ловко увернувшегося от тычка Ханамаки.       — Конечно, Маттсун!

***

      В баре людно и шумно, но царящая атмосфера вполне соответствовала настроению хорошенько заправившимся пивом друзьям. Ойкаву пробило на сантименты, и он всё пытался признаться в вечной любви Ивайзуми, клятвенно заверяя, что «вот вернусь из Африки и разведусь». При этом его ни в малейшей степени не волновало, что Ивайзуми разводиться не собирался. «Вот ты бы смог с ним развестись?» — тыкал тот фотографией сына в лицо Ойкаве, который тяжко вздыхал, кивал и заверял, что «Никогда в тебе не сомневался, Ива-чан!»       Зациклившийся на семейных фотках Ивайзуми и остальных вовлёк в калейдоскоп хвастовства и гордости. Вспоминая, как они когда-то вчетвером планировали устроить свои свадьбы в один день, Матсукава хмыкал и утверждал, что лишь Ойкава сдержал слово по поводу заветной цифры «четыре». Ханамаки пьяно хихикал, предлагая Матсукаве догнать Ойкаву и родить четвёртого, но упрямо отказывался показывать фото своей жены, ссылаясь на какие-то дикие суеверия.       Постепенно усталость и перевозбуждение сказались на всех. Разговоры стали вялыми и больше болезненными, чем весёлыми: хотелось много говорить о волейболе, но эту тему по-прежнему обходили стороной или упоминали вскользь — всё-таки Ойкава до сих пор лицом темнел, тяжело воспринимая крушение мечты; и никакая бравада не могла скрыть этого.       Всё чаще они заговаривали о планах на будущее, под воздействием алкоголя вновь превращаясь во взрослых мужчин, для которых прошлое — лишь забытый виток, начало надежд и свершений. То, к чему можно вернуться раз в десять лет, оторвавшись по полной программе в компании дорогих для воспоминаний друзей. Чувствовалось — в словах, прикосновениях, повторяющихся шутках, — как все потихоньку уже стали прощаться, боясь оказаться тем первым, кто поставит точку.       Но Ивайзуми всегда умел это делать — ненавязчиво, как бы само собой, ставить точку. Со вздохом стащив со стула окончательно поплывшего и захлюпавшего носом Ойкаву, он махнул на прощание рукой Матсукаве с Ханамаки и поплёлся с драгоценной ношей к выходу. Обернувшись на пороге, Ивайзуми на удивление трезвым взглядом молча сказал «спасибо» и пообещал, что «когда-нибудь мы ещё непременно»…       — Непременно, — хмыкнул и кивнул Ханамаки, заливая в глотку остатки пива. — Пойдём? Где ты там остановился? — Он с трудом сохранял равновесие, на остатках силы воли пытаясь не повиснуть на Матсукаве. — Мог бы и у меня переночевать.       — Незачем стеснять твоих домашних. — Матсукава краем глаза бдительно следил за синусоидами Ханамаки, время от времени поправляя курс. — Был бы ты один…       — Один. М-да. — Ханамаки остановился на перекрёстке и прищёлкнул пальцами. — Один. — Опасно качнувшись, он повернулся и посмотрел на Матсукаву: долго, проникновенно, отчаянно жадно — как тогда, с поцелуем. — Твоя гостиница за поворотом рядом с маркетом, — небрежный взмах рукой в нужном направлении. — Здóрово посидели, да? Бывай, Маттсун. — Ханамаки напоследок мазнул взглядом по вопросительно-недоумённой улыбке Матсукавы, отвернулся и медленно зашагал к дому. — Пиши-звони, ну или что там сейчас старые друзья делают.

***

      Непонятный осадок на душе растревожил Матсукаву, но хмель не дал разыграться воображению, отметая глупые мысли и настойчиво маня к постели. Дождавшись, когда фигуру Ханамаки поглотит расстояние и темнота, он больше не стал задерживаться, устремляясь к огням маркета, за углом которого и ждала так необходимая уставшему телу кровать.       — Прошу прошения, — испуганно заизвинялся Матсукава, неожиданно столкнувшись с крепким мужчиной в форме полицейского. — Я вас не заметил… э-э… Кётани?!       Сюрпризы на сегодняшний вечер для Матсукавы явно не закончились. Стоявшим у открытой двери полицейской машины действительно оказался Кётани. Всё такой же угрюмый, пышущий агрессией и силой полицейский, мать его, Кётани!       — Вы что, пьяны, сенпай? — и не подумал удивляться тот — как будто они только вчера виделись! — хмуро сдвинув к переносице брови и поджав тонкие губы.       — Спокойно, спокойно, приятель, — хлопнул его по плечу Матсукава и радостно улыбнулся. — У нас с ребятами сегодня вечер встречи организовался, вот мы немного и расслабились. — Он внезапно воодушевился и быстро стал вываливать на Кётани поток совершенно ненужной тому информации: — Поговорили, выпили, вспомнили школу, волейбол. Ну и поделились, кто-как живёт. Ойкава, например, в Африку собрался, представляешь? А Ивайзуми совсем зашился в своей фирме. Эх, жаль, не удалось раскрутить Ханамаки показать фотографию жены…       — Жены? — грубо перебил его Кётани. — Какая жена, он никогда… Нет, постойте. Вы что, до сих пор общаетесь с Ханамаки?! — в голосе ощутимо заиграли нотки угрозы.       — Не понял, — словил ступор Матсукава, ошеломлённо разглядывая сжавшего кулаки Кётани. — Почему это мы с ним не должны общаться? И почему ты говоришь, что он не же…       — Кентаро! — донеслось со стороны вышедшего из маркета какого-то парня с двумя пакетами в обхват; продуктов было столько, что его лица Матсукава разглядеть не мог, но голос показался знакомым. — Кентаро! Помоги мне!       Кётани в три шага приблизился к парню с пакетами, выхватил их из почти разжавшихся рук и споро запихнул в салон автомобиля, получив в ответ на помощь тихий смех и… звонкий поцелуй в губы. Матсукава опять впал в ступор. Целовавшим Кётани парнем оказался Яхаба. Мир сошёл с ума? А Яхаба в это время повернулся к нему, узнал, охнул, покраснел… Но в следующее мгновение распрямил плечи, гордо выпятил подбородок и собственническим жестом приобнял Кётани за талию.       — Здравствуйте, сенпай. Не ожидал вас здесь увидеть. — Яхаба вопросительно приподнял брови и склонил голову к плечу.       — Он к Ханамаки приехал, — по-прежнему недружелюбно проговорил Кётани. — С женой его познакомиться хотел.       — Зачем? — вся радость от встречи мгновенно испарилась из глаз Яхабы. — Подожди, с какой женой?       — Может, кто-нибудь мне всё-таки объяснит, что здесь происходит, и чем я заслужил подобное отношение? — не выдержал Матсукава, теряясь в догадках и несправедливых нападках.       — Иди в машину, — торопливо проговорил Яхаба, загораживая собой Матсукаву от зарычавшего Кётани. — Кентаро!       Дверь автомобиля хлопнула по нервам, разрубая повисшую между Матсукавой и Яхабой тишину. Не зная, как начать-продолжить разговор, Матсукава выдал первое, что пришло на ум:       — Вы с ним…       — Мы с ним — да, ещё со школы, — отрезал Яхаба, всем видом показывая, что не намерен продолжать разговор на эту тему. — И, в отличие от Ханамаки, мне повезло не только с тем, что мои чувства оказались взаимны, но и с тем, что их не высмеяли. — Яхаба отступил к машине и открыл дверь, садясь на переднее сидение. — Простите, Матсукава-сан, но я не могу спокойно с вами разговаривать, прекрасно зная, как долго Ханамаки набирался смелости, чтоб признаться, и как вы рассмеялись ему в лицо. Надеюсь только, что сегодняшняя встреча не всколыхнула в нём старых воспоминаний и не заставила вновь отгородиться от всего мира. Прощайте, сенпай.       Дверь захлопнулась. Машина взвизгнула покрышками.       В сердце Матсукавы разверзлась бездна.

***

      Он не мог уснуть. Только не после подобных откровений. В голове каша, а воспоминания о многих моментах за время их дружбы с Ханамаки внезапно приобрели новые оттенки.       То, как Ханамаки старался прикоснуться к нему всякий раз, когда предоставлялась возможность. Как поддерживал его во всех начинаниях и сумасбродных выходках. Как пил с ним из одного стакана и делил скудный для двоих обед, забыв свой дома. Как сутками напролёт просиживал над учебниками и конспектами, заверяя, что они оба непременно поступят в один университет, снимут квартиру и никогда-никогда не расстанутся. Как…       Матсукава застонал и с силой потянул себя за волосы, пригибая голову к коленям. Почему он не понял? Почему не заметил? Почему принял признание за шутку? Ведь… Ханамаки никогда — никогда! — не шутил с таким серьёзным лицом. Тем более с ним.       Весна. Выпускной. Стена и Ханамаки. Матсукава недоумевал, перекатывал между пальцами пуговицу и в шоке смотрел, как губы Ханамаки прижимаются к его и замирают в поцелуе. Что происходит? Ханамаки спятил или опять проиграл кому-нибудь дурацкий спор?       — Люблю-тебя-давай-встречаться. — И взгляд: твёрдый, ищущий, на самом дне — умоляющий. Почему он не понял?! — Я за тобой хоть на край света.       Что за высокопарная чушь? Ну Ханамаки, ну шутник! Матсукава рассмеялся.       — Господи, Макки, ты даже Ойкаву умудрился переплюнуть со своей идиотской шуточкой! — Ханамаки тогда рассмеялся вместе с ним: светло, легко, привычно. Скрывая надлом в голосе и отводя взгляд. Тогда Матсукава это не заметил. Тогда… — Кончай прикалываться и пошли фотографироваться.       Давящая на ладонь зажатая в кулаке пуговица ненужной помехой полетела в траву.       Матсукава тупо посмотрел на экран телефона, где исходящий вызов зелёными стрелочками бежал к имени его лучшего друга — Макки. Зачем он это делает?

***

      — Ты пьян, Хиро, — простая констатация факта и никакого осуждения.       — Имею право! — отмахнулся от надуманных упрёков Ханамаки и поплёлся в спальню, на ходу раздеваясь и не отказываясь от помощи. — Не каждый день я встречаюсь с друзьями и предаюсь, ик… как их там?… а!.. воспоминаниям, ха-ха. — Он плюхнулся на кровать и уставился на своего нежданного помощника, расплывающиеся очертания которого никак не хотели складываться в узнаваемый образ. — Ты что здесь делаешь?       — Забыл уже, что мы с тобой встречаемся? — короткий смешок. — И ты сам дал мне ключ от квартиры.       — Правда? — Ханамаки завалился на кровать и закрыл глаза. — А зачем ты мне, не знаешь?       — Конечно, знаю, — ни издёвки, ни обиды, лишь уверенность, — чтобы заново научить тебя любить.       — Хорошо, — на грани слышимости пробормотал Ханамаки, — учи.       Телефон пиликнул трелью входящего вызова.       Но Ханамаки уже крепко спал.

— Больше никогда не звони на этот номер, понял? Для Хиро я — настоящее. А ты всего лишь воспоминание.