Лавандовое море

      — Это просто потрясающе!       Доктор влюблён. Некоторые — логично вполне, Роуз сама этим грешила — считают, что он сумасшедший, некоторые — что он прямое воплощение глупой шутки о том, что ум не всегда приходит с годами, а иногда годы приходят просто так. Но нет, Доктор мудрее, кажется, всех на свете, кроме детей, — и Доктор бесповоротно влюблён.       (А если «поворотно», пусть и нет этого слова, то лучше ни на что в мире не надеяться, ни во что не верить и готовиться сразу к концу света.)       — Да сколько уже можно так говорить? — фыркает Роуз. — У тебя всё сплошное «потрясающе».       Доктор возмущённо на неё косится. Или возмущённо, или снисходительно, или с какой-то ярко выраженной грустью. Нет, разве что не снисходительно — это же Доктор, который восхищённо смотрит на смеющихся людей, разговаривает с детьми на равных и серьёзно слушает все их рассказы. И не понять, что для него интереснее — история затерявшейся в звёздном море планеты или история дерева, на ветви которого вешают ленточки влюблённые пары.       — Полгода назад этой кофейни не было! — он указывает рукой на вывеску и смотрит на Роуз так, будто это всё объясняет.       Вывеска нежно-лавандового цвета, и сам запах лаванды нежнейшей лаской зазывает зайти внутрь.       Доктор всегда говорит так — либо восторженным шёпотом, либо с необъяснимым вдохновенным жаром, и кажется, будто он в ответ на непонимание сейчас пробурчит под нос по-детски «эх, взрослые». Роуз не знает почти ничего о его юности, но ей чудится, что она чувствует, как в запертом коконе уснувшего времени звёздный мальчик гладит невесомые лепестки розы или выходит ловить падающие звёзды, веря в эту сказку (есть же какая-нибудь сказка у галлифрейцев?).       — Радуешься тому, что не придётся идти несколько сотен метров по улице? — Роуз в шутку тыкает Доктора в плечо. — У всех лондонцев уже шпионские раны из-за твоих острых плеч.       Будто бы это не Доктор готов с радостью тащить Роуз за собой лишние пару кварталов, чтобы взглянуть на новое граффити или погладить знакомого кота, живущего в переулке (и как он умудряется спустя десятки планет-звёзд-дней помнить их имена?). Роуз не удивилась бы, если бы узнала, что Доктор когда-нибудь из чистого энтузиазма бежал лондонский марафон, попутно знакомясь со всеми рядом.       — Да нет же, — он отмахивается. — Понимаешь, я был здесь… лет пятнадцать назад.       И вновь — эта призрачная поволока, которая может соткаться лишь из самых тёплых воспоминаний. Иногда Роуз кажется, что Доктор богаче всех на Земле, потому что у него таких воспоминаний мириады, и искорки запрятаны по всей вселенной, как клад — обычный глаз не заметит. Искорки маскируются под строгие буквы в учебниках истории и прячутся в венчиках инопланетных цветов, искорки играют в прятки среди временных рек и расплываются нежным цветом лавандовых вывесок кофеен.       — И что же было пятнадцать лет назад? Ты заблудился на лондонском марафоне?       Доктор на вывеску смотрит так, будто вся жизнь вела его к незайтеливым буквам. Так смотрят лишь влюблённые, и Роуз улыбается — что-что, а это она знает точно: Доктор влюблён.       — Ну да.       — Шутишь?       — Ты во мне сомневаешься? — Доктор приподнимает бровь, но через секунду расплывается в улыбке, когда Роуз бормочет «Ты неисправим». — Ну да, заблудился и забрёл сюда. И встретил одну потрясающую девочку с глазами синими, как морские глубины. Ей нравилась её соседка — кудрявая, с волосами, походящими на волны. И та девочка мечтала открыть здесь свою кофейню, чтобы каждое утро её любовь приходила к ней и заказывала любимый чай или кофе с лавандой.       Доктор рассказывает мечтательно и нежно, будто передаёт необычно бережно Роуз эти искорки, обретающие облик цветов.       — И ты до сих пор это помнишь? — голос вздрагивает, Роуз смотрит на Доктора и в этот миг ей чудится, будто её — её, не только Доктора — искорка растворяется в этой вывеске.       — Конечно, — Доктор смотрит на Роуз ласково, выныривая из воспоминаний. — Мне ведь пришлось очень срочно улетать на одну планету с чудесными кристаллами, чтобы привезти этой девочке камушек для её любимой. Та очень любила разные камни…       Роуз смотрит на Доктора и ей кажется, что даже кофе, чей запах долетает из кофейни, не такой горячий, как её бьющееся сердце.       В этом весь Доктор — пробежит пару кварталов ради кошек, долетит до другой планеты ради двух девочек, примчится через всю вселенную, как Роуз когда-то вернулась к нему через всё пространство и время.       — Надеюсь, это её кофейня, а то я буду расстроен и смущён, — бормочет Доктор, заглядывая в окно. Даже застенчиво как-то.       — А имя на вывеске проверить не думал? — насмешливо фыркает Роуз. — Если ты, конечно, не забыл разузнать о ней всё, кроме её имени.       Доктор отвечает обычным восторженным — «потрясающе, Роуз Тайлер» — взглядом, и Роуз случайно кусает губу — за такой взгляд стоит отдать всю вселенную. Но Доктор ни на что эту самую вселенную не променяет, потому что она всё, что у него есть.       Вообще-то Роуз не особенно любит лаванду, но Доктор рассказывает о том, как когда-то его угощали чаем с лавандой… где? В каком-то книжном магазине, спрятанном в глубине Лондона и о котором Доктор любит вспоминать? Во Франции? В России? На другой планете, куда лаванду завезли и хранили как величайшую ценность — вот бы земляне удивились. Эти искорки спрятаны у Доктора по всей вселенной.       — Я даже как-то волнуюсь, — признаётся Доктор, когда они заходят и ждут появления хозяйки. — Но заранее горжусь.       Роуз смотрит на него — Доктор как всегда не может усидеть на месте, рассматривает салфетки, милые картины, ёрзает на мягком стуле от волнения. Роуз улыбается. Пожалуй, кто угодно счёл бы Доктора сначала сумасшедшим, а потом непонятным, но безобидным (о, как ошибочно это суждение) чудаком.       Доктор обошёл всю вселенную, как мечтает обойти она сама (но страх грызёт сердце — вдруг не получится, вдруг что, кто она, чтобы спорить с самим мирозданием, пусть Доктор порой и смотрит на неё, как почти на-самое-важное-в-мире), Доктор приветлив с каждой розой на свете, Доктор умеет найти любое сокровище, даже в пустыне, где таятся бесценные родники; Доктор владеет тем, чем не владела даже она сама, ставшая на короткий миг воплощением силы ТАРДИС, у Доктора главное оружие — слово, которое он черпает из всех родников красоты мира. Родники скрываются в равнодушных пустынях, родники таятся в глубинах каждой из планет, родники бьются в мисках воды, которую добросердечные люди ставят бездомным котам, родники расплываются в лавандовых буквах чьей-то ожившей мечты.       Роуз слишком любит одну детскую книгу и Доктора.       — Глаза, как морские глубины, волосы, как волны, — бормочет она, напрасно пытаясь сложить из салфеток оригами. Доктор был в восторге, когда Роуз и его научила тоже. — И вместе это — море. А поля лаванды…       — …тоже напоминают море, — отзывается Доктор.       Роуз повидала много в жизни и сопливой романтики, и напыщенных комплиментов, но эти взгляды Доктора и его простая улыбка волнуют её гораздо сильнее. Как и его голос, рассказывающий об истории какой-то планеты, когда они вместе идут по ней, само воплощение девиза «слабоумие и отвага».       — Ты невыносим.       — А ты всё такая же потрясающая, — улыбается он.       Запах трав и цветов (и особенно — лаванды) такой густой (но не раздражающий), что, кажется, вспыхнувшая искорка может поджечь воздух. Но Роуз позволяет искре раствориться. Роуз не хочется думать о том, сколько раз они произнесут эти фразы ещё. Роуз хочется думать о том, что как-нибудь они побывают во Франции в море лаванды. Интересно, придётся ли им убегать от кого-нибудь, если шастание среди цветов одинаково строго запрещено и для простых смертных, и для таймлордов?       Доктор смотрит так, будто обещает — да, будет и лаванда, и догонялки с блюстителями порядка.       Но потом его взгляд проваливается куда-то за плечо Роуз и вновь теплеет, но иначе. Как теплеет каждый раз, когда Доктор встречает кого-то знакомого.       Роуз оборачивается, когда Доктор уже вскакивает и с неизменной улыбкой бежит здороваться; у Роуз зрение отличное, и вспыхнувшие удивлением синие глаза она замечает сразу.       Доктор заводит разговор о чём-то, что-то объясняет со своей привычной горячностью, а Роуз морщится на секунду — запах лаванды становится сильнее. Ладно уж, можно и потерпеть. Запах, спрятанный в букете цветов, плывёт в её сторону вместе с волнами рыжих волос. Роуз моргает быстро-быстро, и солнечные лучи от этого с необычайной прыткостью пробегают сначала по кольцу девушки, а потом по оправе медальона на шее. Медальона с мерцающим фиолетовым камушком.       Роуз переглядывается с Доктором, и, наверное, у них во взгляде одинаковое удивление.       — А вот и тот, кто помог мне подарить тебе этот камушек, — смеётся хозяйка кофейни. — Теперь мы можем его поблагодарить.       — Думаю, вы ни за что не поверите, что она купила меня, как коллекционерку камней, этим чудесным камушком, — рыжая растерянно, но приветливо улыбается Доктору.       Дальше Роуз и не слушает толком — в густом запахе лаванды растворяются рассказы о том, что рыжая теперь профессиональная коллекционерка минералов, о том, что они вместе открыли кофейню, о том, что этот камушек когда-то их вдохновил…       Роуз даже не нужно открывать глаза, чтобы понять — Доктор вновь улыбается.       Извечный запах лаванды хранит много искорок. Не только Доктора — и этих двух девушек, и других людей. Главная сила Доктора — их видеть и восхищаться даже самой маленькой, неприметной, и не важно, где она — затеряна в шуме двадцать первого века, горит недостижимой звездою в каком-то далёком тысячелетии или сокрыта в обычной толпе, бурлящей на улице города — не важно, земного или нет.       Доктор умеет их видеть — и это его сила.       Доктор безумно влюблён во вселенную, и Роуз почти не больно об этом думать, пока она сама её крохотная, но часть.