Поворот, или Пока ты спал

- Нам нужно побольше света. Правда, в первую очередь медик все-таки убедился, что процесс получения лекарства идет своим чередом, забрал свой лабораторный журнал и колбу с готовой порцией вещества, передав его в руки Гроностаю, а затем уже подступил к топчану, где с видимым облегчением вновь вытянулся Рене. - Так, теперь с вами, - строго обратился Асплен к молодому человеку, - сдается мне, что мы заглянули как нельзя кстати! Жаль, мой саквояж остался в цитадели, но поверхностный осмотр я могу провести и так, да и обезболивающее у меня с собой. От его непринужденного замечания мимоходом скоя*таэль замер, полоснув по эльфу острым взглядом, а вот Рене, казалось, абсолютно не удивился, что у врача, совершенно точно не ожидавшего, что его профессиональная помощь может кому-то немедленно потребоваться, тем не менее имеется при себе заглушающее боль средство. - Спасибо, конечно, но не загоняйся, - отмахнулся алхимик. – Обезболивающее у меня и свое есть, только уже действует совсем хреново. Наверное, скоро вообще перестанет и останется фисштех жрать, но это уж совсем край… А сделать ты вряд ли что-то сделаешь: медичка, которая меня собирала, была очень, хм, красноречива! Короче, мне еще повезло, что под себя не хожу. Алоис иронично хмыкнул, однако Ильве его натужного веселья не поддержал. - Ну, убедиться лишний раз не помешает, - осуждающе покачал головой эльф, присаживаясь рядом и беря алхимика за жилистое запястье. – Хотя, должен признаться, что в чем-то эта дама права. Насколько мне известно, даже для чародеев, которые запросто перекраивают себе внешность, могут едва ли не мгновенно сращивать кости и удалять практически любые шрамы, - восстановление нервной ткани представляет существенную сложность, а некоторые случаи критичны даже с их способностями. Позвоночник – это действительно очень серьезно, ведь если лопнет основной канат, то упадет весь груз, какой бы крепкой веревкой он ни был привязан… И потом, кто его знает, могли развиться самые разные осложнения, а о том, что они есть, - твои походка и осанка свидетельствуют не менее конкретно, чем постоянные боли! - Уговорил, зараза языкастая, - усмехнулся алхимик, - делай, что считаешь нужным, а то и впрямь, как прихватывает - так хоть на стенку лезь... Ильве деликатно обошел вниманием это неловкое невольное признание и вместо того деловито поинтересовался, приступая к осмотру: - Сама травма давно была? - Да не так чтобы очень, три года как… Дальше за происходящим Гроностай наблюдал с искренним восхищением. Ему не довелось присутствовать при осмотре и операции Иорвету, зато теперь он смог воочию наблюдать за младшим собратом за работой и убедиться, что Ильве Асплен без преувеличений специалист своего дела. Да, медик не проводил сейчас каких-то сложных манипуляций, однако его спокойная сосредоточенность, экономные выверенные движения, вроде бы небрежный, однако вместе с тем доброжелательный и уверенный тон, каким он обращался к измотанному болью человеку, - как кусочки мозаики органично складывались в единую картину, производя довольно сильное впечатление. Довершала его тщательная скрупулезность опроса, искусно вплетенная в отвлеченную вроде бы беседу, призванную успокоить больного и заставить расслабиться. - И кто, говоришь, тебя «собирал»? – полюбопытствовал Ильве, все же заставляя своего нового пациента встать и наклониться. Попытка удалась со скрипом едва ли не в буквальном смысле. - Ах да, ты наверняка должен ее знать, - Алоис с готовностью ухватился за возможность сколько-нибудь отвлечься от «чудесных» ощущений. – Она тогда работала в Лечебнице Святого Лебеды, рыженькая такая, симпатичная и предпочитает одеваться в зеленое, Шани... - Разумеется, знаю, - охотно подтвердил эльф, прощупывая сведенные мышцы, - мы с ней не раз пересекались во время чумы, а потом она уехала. Жаль, я хотел предложить ей совместные исследования, но Оксенфуртская кафедра – это, конечно, не подвал или общественная мертвецкая… Ильве не удержался от разочарованного вздоха, на что развеселившийся Алоис, которому наконец позволили опять лечь, ехидно фыркнул: - Ага, а еще у нее случилось небольшое любовное разочарование, так что возвращение в родные пенаты показалось куда привлекательнее всего остального. - Тем не менее, у нее твердая рука и, как я знаю, есть боевая практика, - резонно возразил медик, язвительно припечатав. - Во всяком случае, ее участие объясняет тот факт, что после таких повреждений все детали организма оказались на своих местах и даже вполне сносно работают. - Но? – посерьезнел и алхимик. - Но, как я и сказал, появились осложнения, - развел руками Ильве и, не рассусоливаясь, кратко изложил свои выводы. – Не великое достижение обнаружить, который из позвонков смещен, однако суть в том, что, судя по всему, защемлен нерв и развилось уже хроническое воспаление. Исходя из имеющегося, есть два варианта. Минимум – это соблюдение ограничений, о которых ты наверняка и без меня знаешь, поддерживающая терапия вроде лечебного массажа с применением местных наружных средств… Кстати, подходящая мазь у меня тоже с собой, можно использовать ее прямо сейчас. Ну и, ты ведь хотел поэкспериментировать? Можем попробовать, окажет ли мой препарат какое-нибудь действие на воспаление такого рода. - Так, - медленно проговорил Рене, кивком подтверждая, что уяснил и диагноз, и возможный способ лечения, - а второй вариант? - Второй вариант – максимум, - твердо продолжил Асплен, - то есть все вышеперечисленное, чтобы хоть как-то облегчить и стабилизировать твое состояние, плюс оперативное вмешательство. - А ты начал с того, что позвоночник – это сложная и рискованная последствиями штука, - понятливо подхватил молодой человек. - Да, - хладнокровно подтвердил медик, - если напортачить с такой операцией, то человек останется парализованным калекой. Но если она пройдет успешно, то про боли, слабость и хромоту ты забудешь. - Хорошо, - Алоис отвернулся, глядя в потолок блестящими глазами, - я подумаю. - Думай, - согласился Ильве, сухо отметив, - все равно в ближайшее время я за такое взяться не смогу по некоторым причинам, а сотрудничество нам в любом случае предстоит еще долгое. Помрачневший эльф тоскливым взглядом обвел идеально оборудованную и обустроенную лабораторию и сердито поджал губы, вспомнив об остатках своей собственной. Он даже заходить туда сегодня не стал, чтобы лишний раз не расстраиваться и не вовремя не сорваться от удручающего зрелища. - Ничего, - прозорливо определив причину перемены настроения в товарище-ученом, тихо проговорил Рене, когда повисшее молчание несколько затянулось, становясь уже неловким, - пробирки – не голова и не руки, их новые заказать можно. И я с удовольствием тебе помогу восстанавливать оборудование, хотя бы в качестве благодарности за лечение… - Вот им давай и займемся, - чуть резковато прервал алхимика Ильве, попросив забытого в тени скоя*таэля принести из повозки собранную им в цитадель сумку. Хотя если он тем самым хотел прервать принимающий неприятный для него уклон разговор, то сильно это не помогло. Когда растирают спину, язык однозначно остается свободным, и, судя по возросшему энтузиазму, мужчине значительно полегчало после все-таки споенных ему лекарств от доктора Асплена. В течение всего процесса он не прекращал расспрашивать эльфа о ходе проведенных исследований, уточнять различные заинтересовавшие его моменты и увлеченно высказывать посетившие его идеи новых экспериментов, притом, что Ильве его воодушевления никак не разделял и отвечал довольно скупо. А когда с мазью было закончено и врач уже вытирал руки, Рене без тени смущения или неловкости спокойно и внушительно заверил его, одергивая и поправляя на себе рубашку: - Да, и если тебя беспокоит, что твоя работа плавно уплывет на сторону в чужие загребущие лапки, то не стоит переживать. Во-первых, я ведь не медик, мне интересно именно преобразование одного вещества в другое. И потом, я считаю, что крысятничать у коллег по научной деятельности – мерзко, недостойно и глупо. Чужим умом в люди не выйдешь. Ильве встретил его прямой взгляд и некоторое время молча вглядывался в умные, проницательные черные глаза, а затем согласно склонил голову. - Хорошо, тогда пусть пока журнал остается у тебя, - ровным тоном согласился эльф и добавил с усталым вздохом. – Тем более, что завтра мне все равно придется сюда возвращаться. Как оказалось, Ильве с собой в замок набрал лекарств с запасом, поэтому сейчас мог свободно ими поделиться, не ставя себя в безвыходное положение. Однако получалось, что он выгреб из дома всё имевшееся, и в самые ближайшие дни стоило бы озаботиться восполнением аптечки по проблемным пунктам. А с поправкой на внезапного нового пациента, - лечение которого, раз уж оно начато, то прерывать никак не следует, - заняться этим необходимо уже завтра, только и всего. - Можешь звать меня Луи, - на прощание молодой человек протянул эльфу руку, которую тот, не замешкавшись ни на секунду, пожал. При обсуждении стихийно складывающегося плана действий на следующий день оба молодых ценителя науки опять изящно обошли вопрос, зачем же все-таки доктору Асплену в том числе модифицированное обезболивающее со стимуляторами и специфические мази для суставов и мышц, если лечит он там скоя*таэльского командира от пневмонии. Зато это обстоятельство всю обратную дорогу не шло из головы у Гроностая. Он видел, в каком состоянии находился человек, когда они пришли, имел возможность наблюдать, как тот постепенно оживал после микстур, и не мог не задаваться вопросами, а память услужливо подкидывала картинки – вот Ильве привозят сразу из тюрьмы и «белки» таскают его под руки, вот он едва не падает на лестнице, вот измученный парень вырубился в лаборатории за работой, а вот и прямолинейные замечания самого алхимика… Сомнений в том, что мастер Рене не покривил тогда душой, причем в некотором смысле может считаться знатоком и в столь своеобразной теме, - у бригадира скоя*таэлей не осталось после сегодняшнего к нему визита. Однако вывод, который неизбежно следовал за этими рассуждениями, разум никак не хотел принимать и соглашаться, что все эти несколько дней немного нервный, в чем-то упорный и категоричный, а где-то отзывчивый и ранимый, одаренный и трудолюбивый, еще такой молодой Василек – жил на зельях, как какой-то ведьмак! Как иначе, если лекарства, которые медик взял с собой вроде бы без всяких очевидных причин, обладают настолько сильным действием, что годами мучающийся от болей человек смог ощутить облегчение и вернуться к более-менее активным действиям? И ведь самое тяжкое, - это не то, что ты не в состоянии помочь должным образом, и однажды случившегося уже не исправить, а то, что не представляешь, как вообще подступиться к нему! Обычно товарищи охотно принимали помощь либо совет того, кто считал своим долгом заботиться об их благополучии хотя бы в той мере, в какой это вообще возможно при такой походной жизни. В тех условиях легко забыть, что ценен каждый из сейдхе, но Гроностай никогда не позволял подобного ни себе, ни другим. В частности, в его отряде всегда ценились лекари, обеспечение их работы стояло на первом месте, а работы этой хватало. Однако Ильве Асплен – сам медик, он горд, как истинный aen seidhe, упрям и крайне непримирим в том, что касается личного, будь то вещь или частичка души… А бригадир Гроностай ему – не отец, не старший брат и даже не командир, чтобы своей волей и авторитетом распоряжаться им, пусть и ради его блага. Больше того, он – один из тех, кого Василек за причиненное когда-то горе заслуженно ненавидит всю свою сознательную жизнь, тех, кто ни за что оклеветали его семью перед dh*oine, тем самым обрекая на тюремное заключение, пытки и поставив перед угрозой казни, да и по сей день продолжают третировать при каждом удобном и неудобном случае. Если посмотреть на ситуацию с такой стороны, то странным выглядит не резкость Ильве, а то, что он все же соглашается на незначительную помощь от скоя*таэля, а порой готов проявить чуткость и доброжелательность. Потому оттолкнуть его очередной бесцеремонностью – Гроностай просто не имеет права! К тому же, пока эти скорбные мысли одолевали седого бригадира, смирная лошадка добрела до своего нового места обитания и уже сходила с аппарели во внутренний двор цитадели, где сразу же объявили о себе другие насущные заботы. Со всеми этими разбирательствами они порядком задержались, поэтому Ильве прямиком направился к комнатам, которые делили Роше и Иорвет, чтобы проведать самого главного нынче пациента. Гроностай же, забрав из повозки его вещи, поднялся в башенку, тем более, что врачу все равно для вечернего осмотра нужна была его медицинская сумка, а один скоя*таэль сходит за ней быстрее. Проходя мимо, Гроностай расслышал бурчание распрягавшего лошадь краснолюда из бригады Ярлиссы: мол, опять цельный день животина не поена - не кормлена, и вообще с фуражом как-то не ахти, так что неплохо было бы потрясти милого доктора, которого на бедной кляче по городу катают, на предмет должного содержания для транспортного средства. Бригадир нахмурился, хотя осаживать его не стал, лишь сделал себе пометку как можно скорее обсудить – и осудить – все такого рода поползновения «белок» в сторону оседлых теперь уже сограждан, ведь скоя*таэли – не завоеватели во взятом городе, не налетчики и не грабители, а значит, благородным целям должно соответствовать достойное поведение. Дальше же день стремительно покатился к своему завершению. Исполнить свое намерение немедленно у Гроностая не вышло: в замке отсутствовал Эанведд, Верноссиэль и Киарана занимали другие дела, а такие вопросы не решаются на бегу. Кроме того, вечерний осмотр не занял много времени, поэтому Гроностай также счел для себя невозможным отлучиться надолго. Он дождался Ильве и проводил его наверх, а затем следовало позаботиться об ужине. - Зачем? – непосредственно удивился медик на его реплику и махнул в сторону стоявшей на заменяющей стол тумбе корзинки. – Здесь хватит для двоих, а то к завтраму все равно все уже закорженеет. Только попить, конечно, чего-нибудь нужно. Ну, и для умывания что-то тоже пригодилось бы. - Сейчас все принесу, отдыхай, - улыбнулся скоя*таэль, тронутый тем, как естественно прозвучало предложение Ильве разделить трапезу. Когда же старший эльф вернулся, то увиденное поразило его еще сильнее, а у Эйниона, который нес следом за бригадиром воду, и вовсе глаза на отчаянно пытающемся сохранять невозмутимость лице вдруг стали огромными и печальными, а губы «белке» пришлось безжалостно прикусить ввиду полной невозможности как-то выдать овладевшие им чувства. Потому как аскетичное ложе седого бригадира разительно переменилось: старое одеяло легло поверх тонкого соломенного тюфячка, значительно умягчив и утеплив его, сверху – видимо, за неимением шелковых простыней, не иначе - расправили тонкий плед, спальное место «гостя» обозначали симпатичная вышитая подушечка у стены и стеганное лоскутное одеяло, еще одно, менее веселой и яркой расцветочки предназначалось бригадиру и лежало на его месте с краю кровати, а прежнее тяжелое тканое покрывало ждало в ногах… Эйнион подрагивающими руками пристроил рядом с корзинкой сборный прибор для умывания, в составе абсолютно несочетающихся друг с другом большой глиняной миски и пузатого узкогорлого кувшинчика с водой, и рванул за дверь, будто на гнездо накеров наткнулся. - Не стоило, - вздохнул Гроностай, задумчиво проводив подчиненного глазами. - Что? - в первый момент недоуменно выгнул брови Ильве. Потом нахмурился, обводя комнату придирчивым взглядом, и решительно забрал из рук старшего эльфа кувшин с горячим сбитнем, разливая напиток по кружкам. - Вот уж глупости! – насмешливо фыркнул он. – Я же понимаю, что у вас стесненные условия, и всего лишь позаботился о себе сам. Раз уж я не заключенный и не пленник, а приглашенный специалист, то мне положены мелкие капризы! Например, я хочу спать на удобной подушке и не хочу мучиться угрызениями совести за то, что отнял у вас единственное одеяло. А поглощать пироги на глазах у того, кто тоже не ел весь день, – это и вовсе уже натуральное хамство и издевательство. Кушайте. Следом за кружкой медик вручил смущенному скоя*таэлю ватрушку. - Спасибо, - Гроностай подчинился, испытывая немалую долю смущения, удивлявшего его самого. Не то чтобы поведение Ильве поразило его своей странностью, - что бы медик ни говорил и ни старался показать о себе, его поступки свидетельствовали о натуре щедрой, сострадательной и даже самоотверженной. Отношение Асплена к сестре понятно, девочка единственное родное ему существо. Потом, Гроностай видел Ильве в деле и очень сомневался, что тот отказался бы от идеи немедленно оказать медицинскую помощь страдающему человеку, даже если бы порция лекарства у него оставалась одна! Но это все-таки его профессия могла накладывать своеобразный отпечаток, а вот купить еды побольше или взять лишнее одеяло – это всего лишь мелочи, и вместе с тем до сего дня как-то никому не приходило в голову подобным образом за самим бригадиром поухаживать... Хотя, в свете стихийно множащихся слухов, с последним словом стоит быть поосторожнее. Как бы то ни было, скоя*таэль был тронут и взволнован таким жестом по отношению к себе даже больше, чем ему хотелось бы. Ответить парню равноценной заботой было бы правильно, с какой стороны ни взгляни, однако Гроностай не мог не заметить, что Ильве начинает нервничать. Доев свой кусок сырного пирога, он не стал брать что-то еще и сидел, рассеянно покручивая в ладонях кружку, из которой потягивал остывающий сладкий напиток. Тишина из уютной постепенно перерастала в неловкую, и Гроностай разбил ее, поднимаясь: - День был долгий, - сказал он. – Тебе, наверное, нужно приготовиться ко сну? Я пока схожу за свечами… - Да, пожалуй. Я, кажется, уснул бы уже и на гвоздях, - молодой эльф вскинул на него глаза и чуть улыбнулся краешком губ, отчего бригадир уверился, что верно угадал причину его растущей напряженности. - Располагайся, - ободряюще кивнул мужчина, прежде чем выйти. Как бы он ни беспокоился об упрямце, насильно ломать столь тщательно оберегаемые тем границы – стало бы непростительной ошибкой. Между тем, подчас перевернуть все с ног на голову способна банальная случайность. Поскольку руки у скоя*таэля были заняты чадящим огарком свечи и опустевшим кувшином, то плотно прикрыть дверь у него не вышло, и она тихонько отошла под собственным весом. Никто из двоих эльфов не обратил на это внимания: одному оборачиваться было незачем, а второй, - помимо того, что в принципе невозможно заподозрить в подглядывании такой редкий сборник понятий о благородстве, как седая «белка», - отчетливо расслышал удаляющиеся шаги и спокойно занялся своими надобностями, переставив оставшуюся свечу с подоконника на так называемый «стол». Справился Ильве достаточно быстро, тем более, что холод абсолютно не способствовал промедлению: в одежде было еще ничего, а вот обтирание мокрым полотенцем, мягко говоря, бодрило. Пока занимался обработкой начавших наконец подживать ссадин и повязками, он накинул себе на плечи одно из одеял. Разумеется, удобнее и куда своевременнее было бы проделать эти процедуры днем и дома, как Ильве и собирался, однако следы «беличьего» разгула в собственной спальне порядком выбили его из колеи, да и время поджимало, поэтому эльф предпочел просто взять все необходимое с собой. Бытовые неудобства можно перетерпеть, а в деликатности приставленной к нему раритетной «белки» Ильве успел убедиться. Гроностай не обманул его ожиданий, вот только в события вмешалась нелепая мелочь. Когда Ильве поднялся с кровати, отставляя в сторону опустевшую склянку из-под мази и потянувшись за лежавшей на сумке рубашкой, одеяло естественным образом соскользнуло вниз с его плеч и осталось лежать на постели. Уже продев голову в вырез, он различил неясный звук и начал оборачиваться, но поврежденные суставы отзывались болью от каждого неудачного движения и плохо слушались, отчего быстро продеть руки в рукава и сразу полностью одернуть рубашку не вышло. Впрочем, надо отдать должное, не вовремя вернувшийся скоя*таэль не стал на него пялиться, а, справившись с секундным замешательством, мягко извинился: - Дверь была приоткрыта, - пояснил Гроностай, признавая, - хотя… я должен был постучать. - Ничего, это же ваша комната, - Ильве счел уместным поддержать непринужденный тон, дабы не обострять попусту неловкую ситуацию, - и я уже закончил. - Ильве, - с сочувствием обратился к нему скоя*таэль, - тебе точно не нужна помощь? Ты ведь не везде можешь дотянуться самостоятельно… Перед глазами у Гроностая все еще стояли пятна и полосы кровоподтеков на сливочной коже. - Нет, спасибо, - уже резче отказался парень, в его голосе прорезались упреждающие нотки, - к тому же мазь все равно закончилась. - Я могу спросить у наших лекарей, - тем не менее настойчиво предложил бригадир, - наверняка у них найдется что-нибудь подходящее. - Вот еще не хватало! Пробавляться всякими сомнительными снадобьями… – не наигранно возмутился медик и категорично отказался. – Пожалуй, я обойдусь, но хотелось бы наконец лечь. - Да, конечно же, - смущенно отступил скоя*таэль. Все же он достаточно успел узнать младшего собрата, чтобы уяснить: даже если Василек соглашается на уступки, вынужден делать шаг навстречу или сохранять лицо из вежливости, то границы его доброй воли остаются четко определенными. И это некоторым образом удручало. Не только потому что Гроностай чувствовал себя в определенной степени ответственным, что молодой врач пострадал и подвергся гонениям, - ведь по сути причиной их явилось не более чем предубеждение, придавшее неосторожным словам Фелосте силу и власть, - а упрямый доктор теперь не позволяет сколько-нибудь позаботиться о себе самом. Скоя*таэлю казалось, что с приходом в этот проклятый город все вывернулось наизнанку, а семья Аспленов и происходящее с ними – просто явилось наиболее ярким воплощением неправильности и ненормальности окружающего мира. Если не сказать, его безумия. Эльф пострадал от рук людей, но из-за обвинения эльфов, потому что вопреки распоряжению человека не хотел связываться с эльфами и лечить одного из них. Больше того, весьма здраво рассуждающий юноша во вред себе брезгует помощью собратьев, но в то же время достаточно любезен даже с уродливой грубой старухой и с готовностью бросается лечить человека, который теоретически может присвоить результат его долгих трудов… Да, следует признать, что мэтр Рене показал, что профессиональная честь и обычное достоинство для него не пустой звук, однако исключения лишь подтверждают правило. Да и речь не о нем, а о том, что дружелюбие и расположение Ильве направлены на кого угодно от булочницы до медички, на роман с которой намекал алхимик, кроме тех, в ком течет такая же, как у него, кровь aen seidhe. И это было почти больно, раз за разом натыкаться на стену. Хотя бригадир скоя*таэлей не мог не признать, что его товарищи, соратники и непосредственные подчиненные усердно помогали ее укреплять. Не все позволительно списывать на военные привычки, а относительное спокойствие почему-то стало поводом для проявления отнюдь не положительных качеств в борцах за свободу. Быть может, потому, что вместо нее они опять получили обманку? - Гроностай погасил пальцами свечу. Прежде чем начать раздеваться, он постоял, вглядываясь во мглу за обледеневшим стеклом: тяжко. Человеческий город давил на него в прямом смысле, мешая дышать. Он слышал, что здесь тоже еще сохранились остатки эльфских строений, но увидеть их не стремился – это было бы все равно, что увидеть прекрасную горделивую лилию смятой и сломанной, брошенной в куче нечистот, да и на подобное он уже насмотрелся. Забавно, что dh*oine выбрали этот цветок для своих знамен… Как и то, что вскоре он должен будет поднять эти знамена над своей головой. Вернон Роше пока не напоминал о создании специального отряда из бывших скоя*таэлей, однако не вызывало сомнений, что как только чуть-чуть спадет первый ажиотаж относительно пробуждения Иорвета, так очередь дойдет и до этого вопроса. Все же по сравнению с теми месяцами, что прошли с объявления мира и торжественного возвращения в столицу королевы Анаис, - пара дней не выглядит серьезным промедлением, но и Роше не похож на того, кто откладывает дела в долгий ящик. Так не в этом ли причина, почему сам Гроностай настолько зациклился на молодом враче, его нуждах и переживаниях, а вовсе не во внезапно нагрянувшей на закате лет влюбленности, как высмеяла его Ярлисса? Не малодушная ли это попытка отгородиться от предстоящего, ведь он еще даже не заговаривал ни с кем из скоя*таэлей о принятом предложении, не говоря уж о том, чтобы приступить к формированию отряда, должного либо агитировать других «белок» сложить оружие, либо… Впрочем, и первого пункта достаточно. Лежа без сна и слушая ровное дыхание соседа по постели, седой эльф спрашивал себя: как он может убеждать других в том, во что сам не верит? В том, к чему даже не способен притерпеться. И в полной мере осознавая, что именно он будет вынужден ставить сейдхе перед выбором: смерть – ибо даже в том случае, если отвернется и закроет глаза он, то такие отряды так или иначе будут рутинно зачищаться наравне с умножившимися во время войны бандами разбойников, - или отказ от самой идеи свободы в понимании, какое в нее вкладывали те, кто шли в «белки»… Как он может говорить, что путь Ильве Асплена, сейчас размеренно сопевшего ему в плечо, - есть спасение для их расы, когда на теле этого молодого эльфа еще не сошли следы пыток, а сам он готов предпочесть привычных палачей своему народу?! Век seidhe - не сравним с человеческим сроком жизни. Вернон Роше уйдет в свой черед и даже юная сегодня королева Анаис поседеет и упокоится в фамильной усыпальнице, а Ориэль Асплен все еще сможет надеяться на семейное счастье и таинство появления новой жизни… Но какой станет эта жизнь? Измучившись, Гроностай осторожно сел, натягивая поверх одеял тканое покрывало. Плотно закутав их обоих и уже засыпая, он улыбнулся: от Ильве пахло хвойной смолой и немного мятой, а от его одеял – почему-то лавандой.