4. В поисках утраченного демона
11 января 2020 г. в 16:39
В половину шестого утра дом Морсеров замер в хрустально-прохладном музейном покое, лишенном звуков, запахов и движений, кроме призрачного вальса ветра. Эдмон чувствовал себя актером, рано пришедшим на съемочную площадку, так неестественно и фанерно выглядели коридоры, переполненные вычурными узорами, мягкими припыленными коврами, миниатюрными столиками с пустыми изящными вазами и широкими окнами, из которых ещё вполсилы светил бледно-желтый софит солнца. Франтовская трость в руке только усиливала ощущение постановочности всего происходящего. И первый её стук по паркету прозвучал резкой охотничьей дробью.
Раз, два, три, четыре, пять.
Дьявола идём искать.
Первым делом Эдмон направился в комнату Мерседес, расположенную в соседнем крыле. Он не особо верил, что сентиментальность и беспокойная тоска по матери выманят Альбера из его укромной кроличьей норы. Просто для вскрытия запретных замков Эдмону позарез нужна была шпилька. Конечно, он не практиковался во взломе с тех давних пор, как взял себе графский титул, но, согласно научными еженедельникам, память мышц вернее любой другой.
Расстояние было небольшое, однако идти приходилось медленно, выверено ступая мягкими босыми ступнями, не создавая ни единого отзвука, как крадущаяся по джунглям пантера. Гайде спала в двух комнатах от комнаты Мерседес, и сон её всегда был чуток до патологического. Проходя мимо покоев янинской принцессы, Эдмон на мгновение остановился возле приоткрытой двери, вслушался, не проснулась ли она, и лишь затем продолжил путь.
Комната Мерседес била по глазам всеми оттенками розового: от цвета крыла раненного фламинго и до бледно-пудрового румянца фарфоровой куклы. Что удивительно, при столь экстравагантном выборе палитры интерьер скорее казался причудливым, нежели вульгарным. В единую гармоничную картину собирались белый с малиновыми вставками мебельный гарнитур, атласные занавески, развевающиеся крупными складками старомодной испанской юбки, тонкий клубнично-кремовый балдахин над двуспальной, неуютно идеально убранной кроватью, зеркало в оправе из розового золота с наивными аметистовыми проблесками, висящее над мраморным туалетным столиком, сплошь заставленном драгоценными флаконами с духами и шкатулками с всевозможными украшениями, часть из которых высыпались на сам столик и беспечно сверкали падшими звёздами.
Эдмон замер на пороге, пораженный прозаичным пониманием.
Мерседес, его любимая Мерседес, прожившая детство и незрелую юность в простом фанерном однокомнатном доме на окраине Марселя, провела в этой райской комнате-клетке почти все те годы, что он гнил в железных застенках замка Иф и скитался по безжалостным космическим просторам. Здесь она просыпалась одна или с Фернаном, или с маленьким сыном, которого, верно, сначала боялась оставить хоть на мгновение без присмотра. Эти высокие стены слышали её звонкий смех, эти полы знали её танцующие грациозные шаги, это зеркало ревниво хранит её прекрасный образ. И даже воздух здесь, спустя долгие две недели сиротства, переполнен запахом её любимых духов и невыносимо тонким, дорогим до дрожи в сердце — ароматом её тела.
Поддавшись слабости, Эдмон закрыл глаза и всего на миг позволил себе всецело отдаться мгновению и просто дышать, дышать. Ничто так не будоражит память, как неприручаемый, неуловимый запах. Призраки ушедших дней окружали его невесомыми объятиями, от которых давно зарубцевавшиеся раны вспыхивали свежей солёной кровью.
Эдмон открыл глаза, выдохнул, как пловец за миг до выстрела судьи, и стремительно направился к туалетному столику, цепляясь за стены и мебель, чтобы не стучать лишний раз тростью. Длинные иглы шпилек торчали из небольшого стаканчика в самом углу столика. Вынув одну, Эдмон убедился в её прочности и хотел было уйти, как взгляд его зацепился за собственное отражение.
Как зло порой шутят бесхарактерные зеркала.
Кроме болезненной худобы лица да блеклых глаз страстотерпца ничто не выдавало в человеке по ту сторону серебряной глади пережитых им кошмаров. В золотом зеркале отражался красивый мужчина с кожей цвета молочного шоколада, длинными каштановыми волосами, собранными в низкий хвост, и щеголеватой острой бородкой.
А если… Если вся жизнь, которую он помнил, только приснилась ему? Затянувшийся ночной кошмар, и вот он очнулся. Его зовут Эдмон Дантес, ему сорок пять лет, он выбился из марсельских моряков в ряды самых влиятельных господ на Земле и многих других планетах, ведь честный труд и доброе сердце всегда оказываются вознаграждены. Он женат на любимой женщине и души не чает в единственном сыне. Он никогда не знал неволи и не проклинал никого самыми страшными словами, которые только может породить человеческий разум. Он никогда не заключал контракта с дьяволом. Он никогда не был графом Монте-Кристо.
О нет, не пытайся сбежать в свой старый воздушный замок. Твои грехи слишком тяжелы для него.
Покинув комнату Мерседес, Эдмон отправился на поиски Альбера.
В доме Морсеров было три этажа плюс подвал и чердак. Конечно, самым очевидным местом пряток для мальчика-демона казался подвал, да вот только подвал Морсеров был не тем привычным подобием могильника с мутными лампами и склизкими холодными стенами, а на редкость обжитым, светлым подземным помещением, переполненным разнообразной снедью, за который по несколько раз на дню спускались слуги. Если не закопаться в мешках с картошкой и морковью, то долго скрываться там не получится, сколько дьявольских сил ни прилагай. Поэтому Эдмон решил начать с противоположного — с чердака, в который заглядывали раз в год, если не реже.
К чердаку вела невзрачная лестница, находящаяся в крыле прислуги. Подниматься по ней приходилось с осторожностью, с какой сапер ступает по минному полю: старые ступени порывались заскрипеть, стоило только занести над ними ногу. Хуже того, в отличие от прочих лестниц, эту давно не ремонтировали, и она в отместку вздыбилась занозами, которые глубоко впивались в босые ступни. Замок оказался под стать всему этом забытому уголку: он заржавел до рыжины и, кажется, обзавелся строптивостью старика. Эдмон провозился с ним с полчаса, если не больше. Пальцы его потеряли былую ловкость, шпилька неловко двигалась в них, норовя выскользнуть и улететь в лестничный пролет. Эдмон нервничал: вся прислуга переместилась на первый этаж, да и в целом не заходила в эту часть без дела, но вдруг кому-то именно сейчас взбредет подняться сюда черт знает зачем.
Наконец покорно щелкнул механизм, и дужка выскочила из ржавого корпуса замка.
Поднявшись по ещё одной лестнице, Эдмон оказался в душном, переполненном пылью полумраке, освещаемом лишь парой скошенных окон в крыше. По большей части чердак пустовал, только по углам притаились какие-то неразборчивые угловатые скопления рухляди, в основном сломанная мебель и обреченные на гибель картины.
— Альбер? — негромко позвал Эдмон, но чутьё подсказывало ему, что мальчика здесь нет. На всякий случай он всё равно обошел весь чердак, убедился в правильности предчувствия и спустился вниз.
На выходе из крыла прислуги, Эдмон задумался, а не осмотреть ли запертые комнаты на этой стороне. Идея сначала показалась ему разумной, под шквалом эмоций Альбер мог запереться хоть в кладовке для хранения садовой утвари, с него станется, однако та же старшая служанка, кажется, хранила дубликаты ключей от всех комнат персонала, и украсть их у неё было всяко сложнее, чем общие ключи. В любом случае, если поиски не увенчаются успехом, он вернется сюда.
Следующими Эдмон осмотрел две другие гостевые спальни на третьем этаже, кабинет и библиотеку генерала Морсера, которыми он, судя по излишней аккуратности обстановки, пользовался не особо часто. К концу третьего этажа к пальцам вернулась прежняя ловкость и воровская интуиция. Одно выверенное движение шпилькой как скрипичным смычком, и замок с щелчком поддается, открывая очередную дверь в очередную душную зашторенную комнату с темными углами, в которых притаилась надежда, но не юноша бледный со взором горящим.
Столько комнат, столько болезненных замираний сердца, когда первый солнечный луч проникает во мрак золотистой полоской, столько раз прозвучавшее заветное имя и столько горьких мгновений разочарования. Альбера нет нигде.
Черт подери, да месяц назад он, гордый граф Монте-Кристо, разразился бы гомерическим хохотом, если бы кто-нибудь осмелился сказать, что он будет брошенной собакой бегать по всему особняку Морсеров в поисках этого бестолкового мальчишки. У жизни очень изощренное чувство юмора, этого у неё нет отнять.
С первого этажа начал доноситься обыденный утренний шум, предвещающий скорое приглашение на завтрак. Стоило вернуться в свою комнату до того, как кто-нибудь из слуг отправится к нему, его поиски должны были пока оставаться тайной, ведь как ни посмотри, а взламывать замки в чужом доме, даже с самой благой целью, занятие мало одобряемое.
На третьем этаже оставалось всего две непроверенные комнаты, если не осматривать все с тщательностью Шерлока Холмса, как первые, то он вполне укладывается по времени. Очередной замок поддался без проблем, Эдмон и щелчка не смог расслышать, так профессионально всё вышло. Змеем юркнув за приоткрытую дверь и тут же затворив её за собой, он оказался в странном гибриде гостиной и библиотеки.
В отличие от предыдущих комнат, эта почему-то не была выдержана в едином стиле, не прослеживалось вообще никакой логики даже в подборе мебели: диван и два кресла из разных комплектов, абсолютно не сочетающихся между собой ни цветом, ни дизайном, журнальный столик с неубранной стопкой книг выглядел чересчур громоздким для столь небольшого помещения, и без того ужатого двумя широкими книжными стеллажами. Ещё и какой-то необъяснимо дурацкий ковер с арабскими мотивами покрывал пол.
Не теряя ни секунды, Эдмон прошел через всю комнату, оглядел её со стороны плотно зашторенного окна, не нашел ничего, кроме скопища разнообразных безделиц, и направился обратно к двери. Смутное предчувствие толкало его к последней, самой крайней комнате коридора, а предчувствию граф Монте-Кристо привык доверять порой больше разума.
Он уже приоткрыл дверь, как вдруг с той стороны послышался шум шагов и негромкие женские голоса. Эдмон мгновенно отпрянул, отошел обратно к окну, но это имело мало смысла. Если служанки вдруг заметят, что ранее запертая дверь чуть-чуть, буквально на полсантиметра приоткрыта и решат заглянуть, они тут же увидят его, как бы он ни пытался слиться с темнотой. Комната столь мала, что одного узкого луча света хватит, чтобы осветить её целиком.
«Что ж, теперь, видимо, моя очередь прятаться», — с нервной усмешкой подумал Эдмон и отодвинул одну занавеску. Даже дети не выбирают столь очевидного укрытия, да только иного выбора у него не осталось, разве что выпрыгнуть в окно.
Но за занавесками не оказалось окна.
Странная комната неожиданно продолжалась глубоким эркером с просторными панорамными окнами, прикрытыми более тонкими занавесками, нежели те, через которые прошел Эдмон. Всё пространство этого потайного эркера занимала низкая, едва возвышающаяся над полом, широкая софа́, покрытая хаотичной россыпью пестрых подушек и парой покрывал, под которыми лежал расхристанный, ангельски безмятежный Альбер.
Робкие солнечные зайчики пятнали его бледные щёки, распадались золотыми нитями по растрепанным иссиня-чёрным волосам. С приоткрытых посиневших губ его тихо срывалось лёгкое, метрономно-размеренное дыхание. Альбер спал, как спят только счастливые дети, пойманные сном во время игры.
Силы оставили Эдмона. Его ноги задрожали и опасно подогнулись в коленях. Если бы не трость, он бы рухнул как подстреленная дичь. Собрав всю волю, он медленно опустился на софу рядом с Альбером, отставил трость в сторону (аккуратно, без единого звука), провел ладонью по своему взмокшему лбу, нервно убрал выбившуюся прядь за ухо и вперил ошеломленный взор на юношу, лежащего от него на расстоянии в два дюйма, не более. Он смотрел и не верил своим глазам. Дрожащая рука его уже потянулась, жаждая прикосновения для укрепления веры, как жаждал Фома Неверующий, но остановилась, словно наткнувшись на незримую неодолимую преграду.
Нет, он потревожит его покой. Ему ли, жившему проклятой жизнью столько лет, не знать, как тяжело забыться сном, когда в голове твоей постоянно идёт битва и чужеродная сила сводит с ума. Пусть спит, пока может, теперь он будет ждать его пробуждения.
Его потерянный мальчик. Его молодое беспечное зло.
«Теперь в этом доме на одного без вести пропавшего стало больше», — с улыбкой подумал Эдмон и осторожно, стараясь не побеспокоить Альбера случайный касанием, прислонился к стене. В прорези меж занавесок мелькала изумрудная дубовая крона, сквозь которую пробивался новый день. Незаслуженное чувство покоя заполнило Эдмона с головой.