***
Живительная слизь обволакивала тонкие ребра и впалый голодный живот, проникая в глотку и легкие, наполняя их до предела влагой и горечью. Выдох — красно-черная жижа вытекает наружу, растворяясь в ограниченном пространстве утроби, вдох — зеленая слизь вперемешку с покинувшей организм чёрной попадает в рот, просачиваясь дальше в тело. Дышащая жидкостью тварь недовольно ворчит: процесс питания был нарушен. Слизь вокруг неё более не обновлялась и загрязнялась отходами её жизнедеятельности. Когтистые руки шарят в поиске непонятно чего, натыкаясь на плотную, но слишком тонкую, органическую пленку. Они отдергиваются в страхе повредить её. Сколько уже прошло «времени»? Сколько еще ему питаться «ничем»? Он не испытывает ничего лишнего, кроме разве что необузданной жажды, заставляющей его контролировать дыхание и самые незначительные движения. Мать хрупка, а он силён для неё, слишком силен: надавит здесь на сердце — она умрет. Температура вокруг плавно повышается — тело его сосуда проснулось. Он чувствовал, как в венах и артериях медленно толкалась чужая кровь... Его матерь исхудала без еды и с ним в себе и ей почему-то было больно в последнее время. Но она молчит, не ревет, не говорит, не стонет, не двигается. Он не знает, что делать. Он существует, ожидая сигнала к действию. «Еще чуть-чуть, матушка, и я появлюсь», — мысленно шепчет еще не рождённая тварь. Он следовал своему чутью, животному инстинкту, более сильному и правильному, чем его мысли и ум. Для него это было интуитивно понятно, но неправильно для внутренней разумной сути. Матка бездействовала и молчала: она не говорила, потому что забыла свой язык; она не отвечала, потому что не слышала мысленного голоса своего дитя, ведь люди совсем не умеют «слушать» других; она не кричала, потому что «её» здесь больше не было. Она была давно мертва, погребенная под неподъемным грузом безумия. Тварь знала, благодаря чтению памяти остаков разума, что когда-то она принадлежала смуглокожим людям, подданым Моргота с далекого востока, но была продана оркам за несколько туш эльфов, с которых люди хотели снять броню и оружие, а также по старому поверию скальп для оберега. Новые хозяева не стали церемонится с ней: сначала они тщательно подготовили её тело, заливая через глотку зелья и варева, чтобы размягчить её органы и ослабить разум; потом, как только её живот достаточно вспучили изнутри этой мерзостью, ей начали приносить сырое мясо; а когда мясо стало сладким, уруки начали скопом «играть» с ней. Через месяцы такого питания и жизни, она раздулась до огромных размеров, потеряв всякую человечность и былую женскую красоту. Она стала маткой — матерью новых легионов армии Моргота. Она выжила после падения в Ад, убила всех напавших на неё тварей глубин и укрылась во тьме, забившись в первую попавшуюся щель и застряв там уже навсегда. Но странный ужасающий, даже такое чудовище как она, плод в ней рос с невероятной скоростью. Он был прожорлив и очень жаден... Сколько же прошло времени с того момента, когда Нечто колдовало над ней и поместило это внутрь? Может месяцы или уже года? Последние мысли девушки были о вылилеиной жалости к собственной судьбе. Сейчас существовала лишь её память, расщепленная и расколотая, но дух её был слишком открытый и уязвимый для внешних воздействий, поэтому уже не мог существовать как прежде. Как только её сердце остановиться — пустую душу пожрет тьма отстойника Твердыни Ужаса. Плод неожиданно заволновался. Его тело почувствовало холод обволакивающий ноги. Это могло означать только одно: его сосуд умирал. Он принял решение быстрее, чем могло показаться. Уверенность текла по венам лавой, давая силы ослабшим от недоедания мышцам. Сердце матки остановилось через несколько десятков минут, к этому времени дитя выпило всю слизь вокруг, прикусывая до разрывов пленку, отделяющую его от внутренних органов. Он оборвал пуповину и вцепился клыками в плоть, пожирая все, что попадет в глотку. Изгрызая матку изнутри до костей, он желал выбраться, насытиться теплой массой и вздохнуть «воздуха», щекочущего ноздри. Голод не утихал: быстрое переваривание пищи и хороший метаболизм способствовал ускоренному обмену веществ и их усвоению в организме. Дитя долго сдерживало свою жадность ради матери, но сейчас ему ничего не препятствовало в утолении первоочередной потребности всех живых существ: она все равно уже мертва. Слабые новорожденные мышцы разрывались от резких и сильных движений и хваток, но тело латало и укрепляло ткани, быстрее, чем болевые сигналы доходили до ошеломленного от всех ощущений мозга. Когти выцарапали путь наружу через брюхо исхудалой матки. Плоть резко вырвалась из живота поеденного изнутри трупа, выталкивая потоком внутренностей новорожденное тело во тьму. Некоторое время его легкие больно выблевывали влагу, разбавляя обступивший со всех сторон мрак сипом и визгом. Мягкие когти в отчаяние скребли землю, пытаясь найти опору и уменьшить боль. Глаза стали фокусироваться в абсолютной темноте на покрытом липкой грязью теле: скелетообразное существо с огромным неестественно выпученным вперед животом. Еда. Он полз к ней, приникая к лужам крови, всасывая в себя все, до чего мог дотянуться измененный человеческий рот, из-под губ которого неожиданно выглянули острые клыки. Сколько еще понадобилось времени, чтобы обглодать её кости, высосать костный мозг, расколоть черепушку и, в конце концов, пожрать её полностью, он не знал. Он ел всё — тело желало всего и он давал ему это, пока был в силах. Жира и мяса, по сравнению с изначальным количеством, в матери было немного. Вынашивая дитя, она истощила себя до предела, поэтому и умерла. Новорожденный лег в окружении оставшихся изглоданных костей, пытаясь отдохнуть и осознать происходящее, осознать себя и реальность. Это было ошеломляюще непривычно и странно… существовать. Тишина, столь обманчивая тишина... В своё время глазами матери он видел, как внизу, в самой глуби, шныряли сотни землероек в поисках пищи, поэтому такая тишина ничего хорошего не могла предвещать. Он знал, что отпугнуть таких существ, мог только страх перед более сильным противником… нет, не «более сильным», а «чудовищно сильным». Но он не был силен настолько, чтобы сотворить подобное одним своим присутствием. Сип вырвался неожиданно, смешиваясь с болью в каждой клетки тела и страхом. Все вещества, способствовавшие притуплению боли, медленно отхлынули от мозга. Руки и ноги все ещё были слабы, но чудовище все-таки попробовало встать на четвереньки, а потом и на обе ноги, последнего сделать не получилось даже с -надцатой попытки — с непривычки колени шатались и подгинались, заставляя его предательски упасть без поддержки твердой опоры. Боль от падений была ужасной, будто сотни иголок воткнули в каждую косточку, поэтому он решил осмотреть себя, сидя на земле. Он думал, что будет похож внешне на человека, ведь его мать была им. Но он… он... был монстром с человеческими чертами. Изогнутые как у диких животных ноги, покрытые белым слоем кожи и маленькими острыми, как шипы, наростами, в некоторых местах даже переходящие в ромбовидную затемненную чешую. Ногтей не было ни на руках ни на ногах: их заменили такие же белые, как и кожа, когти, причём на руках они были гораздо больше и толще, напоминая лезвия. Ближе к животу кожа розовела, становясь мягкой и нежной, но все равно плотной. У него был небольшой серповидный хвост, похожий на маленький отросток. Новорожденный давно обрезал свою пуповину, зализав появившуюся рану, как подсказали инстинкты. Гибкость позволяла это сделать. К счастью, по-животному облизанное место быстро зажило через... время. (Он не мог определить время здесь, в кромешной тьме) Хотя люди ведь её отрезают и зашивают? Воспоминания были такими смутными… все было так, потому что матерь не знала деталей этого «процесса», а ее память давала лишь смутные подсказки. Руки были покрыты мелкими рыбьими чешуйками и уплотнениями на костяшках и сгибах. Как только уплотнения доходили до груди, шеи и ушей, то начинали теряться в коже, оставляя лицо открытым и слишком светлым. Он не мог посмотреть на него, лишь ощупать и почувствовать большие наросты на лбу и скулах, а также бровях, ресницы, глазные яблоки, мягкие губы с редкими царапинами и… скрытые под ними клыки. Они прятались под слоями плоти во рту. Он не мог вспомнить, как называлась эта часть кожи у корня зуба… слова совсем не шли в голову. Проведя рукой по голове, он понял, что волосы были короткими и черными, покрытыми слизью, перемешанной с черной кровью матери. Новорожденный взял прядку и засунул в рот, посасывая облепивший и немного подсохший сироп из крови и кусочков плоти, оставшийся после его трапезы. Было до безумия вкусно! Он был девочкой, как матушка, о чем свидетельствовали рельефные черные наросты на месте груди и половые органы. Этот факт сильно его обрадовал. Он мог называть себя «женщиной», не «оно», как бы его назвала матушка из воспоминаний. Но... это было название пола, а не его собственное имя. «Имя… Людям даруют имена при рождении «родители», но я не человек, будет ли правильно выбрать имя для себя? Может если я полукровка, мне можно? Матушка была человеком. Это хорошо, точно хорошо... ведь нет ничего плохого...», — путанно думало темное создание. Для неё определение собственной расы ничего не значило, хотя она и пыталась доказать себе обратное из-за чужих воспоминаний. Она была такой какой была, не понимая всех проблем своего существования и принятия другими разумными существами её сути. Люди никогда в жизни не приняли бы такую тварь, а многие орки точно стали бояться нечистого собрата из-за силы и облика. Все это привело бы её к изгнанию и смерти. Забившись в самую узкую щель в пещере, новорожденная чутко задремала. Чувства немного поутихли, но шок от все еще поступающей информации органов чувств не собирался проходить, навалившись с новой силой из-за полностью оступившего адреналина; шум в тишине бил по ушам, как звон колокола, глаза слепило от тьмы — настолько они были чувствительны к рассеянным подземным мраком лучам, несуществующего для глубинных чудовищ светила, запах улавливал сотни ароматов сырой земли и крови в волосах. Нужно было время и сосредоточенность, чтобы привести себя в порядок. Имя она так и не смогла выбрать. К счастью, это не было проблемой пока существовали местоимения «мне», «я» и подобные от первого лица. Она подумала, что, возможно, ей подойдет что-то вроде «Ахерон» или «Лерайе»: демонические имена для демонической сущности, ведь кто она, если не «монстр»? «Я должна осознавать это, так ведь? То, кем я являюсь, зачем я здесь... Я должна знать это? Должна? Но почему я не знаю? Кто-нибудь скажите мне.... матушка… что же.… Что мне делать дальше?»***
Секунды-минуты-часы-дни слились в один речной поток исследования и изучения окружающей среды и самой себя. Она начала с того, что познала свое тело: силу ударов, ловкость, доступную скорость, гибкость, реакцию. Она хотела знать об этом, одна из причин было рождение, которое могло нанести непоправимый урон, способный в будущем дать о себе знать. Все было в порядке, к счастью, даже лучше, чем в порядке... Все ещё недостаточно развитое тело уже сейчас открывало множество возможностей, (настолько идеальным во всех смыслах оно было) одна из которых была охота. Добыча еды — приоритетная задача, ведь голод до сих пор безумно мучил её органы изнутри, сворачивая внутренности в узлы. Это выматывало не сильно. Совсем; контроль чувств и движений был самым важным еще в утробе. Она ведь не хотела убивать матушку. За эти недели-месяцы змеиная мягкая чешуя покрылась плотной пленкой, которая вот-вот должна была отпасть, заменяясь на новую кожу-броню. Она ждала этого дня, думая обо всем на свете, ведь хотела стать сильнее и смертоноснее, но для этого нужна пища и опыт. Особенно последние. Познавание едва понятного мира через призму чужих воспоминаний, почти не давало ей шанса стать такой, какой она могла быть, а не такой, какой была носительница памяти. Хотя она и стремилась думать сама, не опираясь на чужое восприятие, но все равно неосознанно делала это. Она была хищником. Охотником. Совсем не человеком. Но она считала, что не стоит губить в себе все людские черты... Как теплый пластилин в руках мастера принимал форму, так и она собирала свою собственную индивидуальность из чужой. Но времени на более приемлемую заготовку требуется гораздо больше, чем могло казаться. С другой стороны, память матки не давала всей информации о мире, ведь, во-первых, она принадлежала низшиму классу, (какой странный термин! И откуда в её голове-памяти эти словечки?) во-вторых, все её знания основывались на «летописях» и легендах, когда-то рассказанных ей её отцом и матерью жо рабства. Так что новорожденной оставалось познавать его самостоятельно. Мир вокруг был враждебен и мрачен. Здесь не было света, кроме редких грибов, забившихся в щелях в стенах, способных к люминесцентному свечению. Они были ужасно мерзкими на вкус и вызывали повышенную тревожность, но, к счастью, съедобными — в памяти были фрагменты, когда орки жрали их как легкую закуску. Правда, у них грибочки вызывали приступы сильной ярости и особой кровожадности, после которой ближние страдали от мук, пришедших от пыток и глубоких ран. Похоже, они все-таки не совсем приняты к употреблению, но это было неважно, пока она могла поедать их, не заботясь о серьёзных последствиях. Это был источник пищи, один из самых безопасных для добычи. Посеревшая кожа окончательно слезла через несколько дней, заменяясь цветом на черный эбонит. Все тело зудело и чесалось до кровавых царапин — грубые наросты выпирали и росли из кожи с огромной скоростью, но через пару часов все прекратилось также, как и началось. Запасы питательных веществ, энергии и органической массы закончились. После метаморфозы, есть хотелось нестерпимо, как никогда прежде. Грибная кладка в родном гнезде была вылизана до корней. Легкая для добычи пища в ближайших пещерах закончилась, поэтому она решилась на риски. Зацепившись за край пропасти, маленькое чудовище свисло головой вниз, вглядываясь в глубь абсолютной тьмы внизу, сотканой из каменных перестуков и дальних глубинных криков тварей и рабов, работающих далеко в шахтах. Она видела и слышала на немыслимые расстояние вперед, даже не осознавая и сотой части полученной информации: слишком молодо это тело. Она собиралась на охоту. С первого неопытного взгляда кто-нибудь мог сказать, что здесь не было ничего живого. О, нет… здесь было огромное количество жизни. Подземный отстойник Ангбанда буквально кипел жизнью самых причудливых и уродских форм, сплетенных в единую экосистему. Мерзопакостные паразиты, хищники-одиночки, сотни тысяч гулей-землероек, гигантские черви, копающие новые ходы, пауки размером с машину — все это было едино. Все это было озлоблено. Все это было искажено. И она была частью этого. Клокочущий огонь разгорелся в её груди — она захотела быть бóльшим, чем кто-либо здесь был.