[НЕСУЩИЕ СМЕРТЬ ПАДУТ НА КОЛЕНИ!]
Едва слова Правой Руки Моргота отразились эхом от грубых стен, как наступила тишина... Лишь миг, лишь совсем немного... Подземелья пришли в движения резко, волнообразно, яростно нестерпимо к любым изменениям, которыми стали Аталантэ, Аракано и Майтимо, покидающие безграничные своды Ангбанда. Их дорога была кривой и неправильной, как и все грубые постройки, выбитые в камне вокруг. Уровней и скрытых ходов Темной крепости было не счесть: безграничный отстойник, где плодились чудища; залы рождения с гигантскими чанами; несчётное количество кузниц и шахт; скрытые поля, где майар выращивали злаки и плоды; сети жилых помещений и мастерских и многое, многое другое... Гигантский город под землей! Неправильный, нелогичный, неестественный... являлся злокачественной опухолью, медленно высасывающий из Арды все соки и цвета... Некогда прекрасный мир становился пустотой. Земля гудела и вибрировала от топота и гомона, но это нисколько не страшило беглецов. Орки, подгоняемые огненными плетями своих господ, шли след в след. К несчастью преследователей, одних мелких гоблинов и уруков было недостаточно, чтобы остановить продвижение охотницы и её спутников по туннелям хоть на миг. К счастью для беглецов, Балроги не бросились в погоню, ограниченные собственными огромными телами и маленькими ходами, которые выбирал Сонм, но за ними направился кое-кто иной... Тхурингветиль, госпожа всех летучих тварей Твердыни Ужаса, Красная Чародейка, первая Вампирша, Кровавая Упырица... Саурон не мелочился и был уверен в мощи Темной Крепости... Погоня нагоняла их. Многоголосый волчий рёв и писки упырей разбавил слитый в кровавой каше путь Падшей: любимых псов Жестокого уже спустили с цепей. Оставалось совсем немного до мига, когда майар, принявшие облик волков и кровопийц встретятся с поднявшейся из глубин Бездной! Красная Чародейка ринулась в бой. Слитным кровавым пятном, она впилась в глотку одной гончей, прижимая ее к полу, но звонко возопив от боли, отступила: вместо крови — чернильный яд, что жжет страшнее огня! Кислота! Теперь сама Охотница вмешалась в кровавую бойню. Она не сдерживалась, облачившись беспощадно в боевую форму, изничтожая свое хрупкое тело эрухини на части. Теперь Саурон отчетливо чувствовал присутствие кого-то могущественного непозволительно близко к себе, когда Падшая скинула свою личину. Он не понимал кто перед ним, что перед Его Взором... Вампиры и упыри Чародейки напали на них, ломая клыки о сталь. Аталантэ не отступала — никто не выживал перед разрываемой пространство силой Пустоты и Черного Пламени. Этот огонь, вспыхнувший из груди Охотницы, не знал об углях, и заставлял гореть, лобызая своими острыми язычками, даже металл. Магия резонировала и густела вокруг когтистых ладоней и у сердца Охотницы. Пустота вырвалась из клети её рёбер с безграничной жаждой крови; но эта алчность была лишь следствием присутствия Внешней безграничной Тьмы в ней, лишь частичкой Кумы, что когда-то подчерпнул Мелькор в поиске Огня из самой Пустоты. Переламывать хребты и вырывать сердца из массивных туш псов Правой Руки было хорошей забавой для Падшей, особенно ей нравилось чувствовать на себе его яростный взор сквозь тонны камня и металла. Опаляющий взор огненного ока! Жалкие псы и упыри ничего не могли сделать существам не просто созданным для убийства, но отточившими себя веками совершенствования на этом поприще до абсолюта, хотя некоторых из её гончих все же настигали серьезные раны, но ничто не мешало им вновь восстать из темноты... Однако, нагоняющее бедствие заставило прийти Аталантэ в себя: кровавая вампирша вновь явила себя, врезаясь в строй теней. Когда-нибудь её клыки и когти будут обломаны, но не сейчас и не сегодня... Охотница поспешила открыть им новый путь, выломав железную дверь. Сонм звал её туда, хихикая глумливо, низко и неприятно задорно. Аракано последовал за ней по пятам, неся впавшего в частичное забытие от усталости Майтимо — слишком тяжело он переносил затяжную погоню; старые раны открывались и кровоточили, сознание и понимание происходящего ускользало. Аргон лишь единожды обернулся на Тхурингветиль, чтобы заставить землю прийти в движение: своды земных недр рухнули на головы преследователей, отделив охотников от жертв. Глаза эльфа темнели все больше и больше с каждой секундой. Он будто становился чём-то другим... Визг разочарованной вампирши потух в камне как и многочисленные писки её детей — огромных летучих тварей с перекошенными крысиными мордами. Может быть когда-нибудь Они обрушат не только этот потолок, но и всю крепость вниз... «Они скоро будут здесь», «Это лишь малая преграда для мощи Балрогов и землероек», «Поспеши, эльф! Решай!», «Немедленно, уведи их!», «Надо жертвовать чём-то — брось свою ношу», «Непозволительно быстрая смерть для ублюдков!», «Призови чудищ!», «Беги!», «Он лишний! Мешает!», «Спаси нас...», «Сражайся!», «Сотряси эти соводы нашим бессмертным полчищем! Выпусти нас!», «Крови!» Нолдо скривился от переполнявших его голосов и прокричал Охотнице до того, как она скрылась за очередным лестничным пролетом: — Аталантэ, бери его и уходи! Тени уведут вас!... Их нужно сбить со следа! Падшая кивнула, согласившись с решением защитника, и стрелой метнулась обратно. Она усмехнулась бы, если была способна на это в такой форме: каким-то тварям Ангбанда не поймать Аракано, ведь схватить руками тень ещё ни у кого не вышло! Охотница покрепче перехватила из рук эльфа искалеченного Нельяфинвэ, окончательно потерявшего связь с реальностью — слишком для его изможденного тела такие переходы и скачки. Она осторожно укутала его, будто дитя, плотной и нежной тканью, сотканной Тьмой, и прижала его к себе, прикрыв своими гигантскими крыльями. Падшая приняла менее заметный облик, оставшись, однако, все таким же изуродованным Искажением существом, чей лик лишь лицом и формой тела напоминал эрухини. Оглянувшись на смотрящего ей в спину Аракано, она кивнула ему и скрылась в очередных переходах. Око Саурона жгло, но уже не дитя Бездны, что скрылось в видимом пространстве, а Аргона. А море голосов в его голове шептало все громче, все невыносимей. Эльф недолго постоял, готовясь к битве и бунту. Он должен был пустить Саурону пыль в глаза.***
Кончик острой стали въедается с огромной точностью в горло упыря. Тот хрипит и задыхается собственной кровью, выблевывая ошметки плоти. Аракано все равно, что чёрная и едкая жидкость выливается на него как ушат воды сверху вниз. Он не закрывает глаза при виде той боли, которую причиняет другим, но ему нет дела до стонущих и кричащих вокруг, как нет дела до тех, кто умрёт от его руки в будущем. У подданных Моргота нет будущего и прошлого. Они — пустое место, без памяти, без сожалений. Орудия без великого смысла существования. Им не нужна жалость и скорбь. Аталантэ удалилась на достаточное расстояние, чтобы он мог больше не беспокоиться... Хотя кого он обманывает — эльф сам не знал, ибо чувствовал, что по-настоящему переживал за неё. «Что если она встретит майар?» — души вопросами изнутри грызли его сосуд и были в своем полном праве. И что же ему делать? Чувствовать её волнение, жажду и медленно расцветающие желание увидеть его... Эльф вытирает кровь с глаз и вглядывается в лица вокруг, те отвечают ему горьким ледяным взглядом... Такие разные и непохожие друг на друга. Мертвые. Гончие последовали в бóльшей массе своей за сосудом сонма, неся смерть всему живому. Но только высвободив часть бессмертных, Аргон смог осуществить задуманное: иссушенные люди, эльфы, гномы, орки и иные существа подняли мечи и заполнили центральные ходы Ангбанда с единственной целью — навести смуту, поднять бунт. Пусть Твердыня Ужаса вспомнит их! Как они сражались, как умирали и как страдали! Пусть древний мрак содрогнется под их натиском! Пусть этот отвратительный мир под землёй запомнит их! Хоть на миг! Аракано отступал, потому что уже сделал то, что от него требовалось. Часть сонма и гончих, которая решила остаться, примет на себя гнев и кару Крепости Врага Мира, а они тем временем отступят так далеко, как только смогут. Аракано нагонит свою Судьбу.***
Огненные Демоны душным пламенем Удуна подавляли мятежные души в центральных залах и путях. Многие майар пели, сковывая души в оковах или погружая их в благословенный сон, ибо чтобы остановить бессмертные злобные души призраков, простой материи было недостаточно. Кто бы мог подумать, что расцвет бунта пойдёт из северных, самых глубоких пыточных Твердыни Ужаса? Что те, кто там погибли, примут столь безумный и столь опасный образ для всех? Где же была правда? Откуда на самом деле появились эти чудища и призраки? Не ясно, но понятно, что все началось с тюрьмы. Благо, что весть о ещё не расследованной до конца резне не дошли до шахт: рабы поддержали бы безумные души и попытались сбежать, используя вместо оружия собственные тела. Впрочем, эти вести хоть и с запозданием, но дойдут до обреченных на тяжкий труд и мрак созданий, но они уже ничего не предпримут. Обессиленные существа без надежды. Саурон выискивал источник сил, который почувствовал и узрел, но находил лишь сотни дорог ведущих в абсолютно разные стороны. Обрывающиеся на середине в тенях или вовсе покинувшие Ангбанд следы, не дававшие каких-то определённых результатов, ни к чему не приводили. Ни запахов, кроме крови сына Нельяфинвэ, который видимо все же сбежал, ни намеков на присутствие знакомой мощи его Владыки поблизости. Но даже так, Жестокий понимал, что эти следы множились, разделялись, будто множество существ имитировало присутствие падшего Короля Нолдор и кого-то иного... Создание Мелькора. Неприемлемо. Саурон не мог оставить все как есть. Это был горячий след, но тот, кто это сотворил, уже сбежал, пользуясь их смятением и первоочередным подавлением сопротивления остатков. Так кто же ты, бросающий вызов, нашими же силами?***
Падшая чувствовала, что вот-вот ослепнет: кривые ломанные линии лучей резко проникли в её глаза и дошли до ошеломленного информацией мозга. Ореол пламени от факелов по сравнению с этими редкими и жидкими лучами Анора, был ничем, абсолютно ничем... Этот яростный свет, почти не просачивался сквозь густые черно-серые облака пепла над Твердыней Ужаса, но он действительно слепил её. Сколько раз он был отражен от поверхности пещер? И все равно слепил! И так сильно! Прикрыть, сморгнуть накатившую слизь с глаз, и по новой опять и вновь. Глаза все же пришлось закрыть... Привыкать к чему-то новому иногда бывает сложно. Колкий воздух стелился по вымощенной черным камнем дороге, шершавым овечьим пледом укрывая землю. Ледяной поток накатывал на ступни ничего не понимающей Падшей и игриво покусывал её пальцы и лодыжки. С морозом она встречалась впервые, ведь на дне Ангбанда всегда царил жар и властвовала духота. Охотница сменила облик на человеческий и укутала Нельяфинвэ в плотные ткани получше, хотя она знала, что эльфы никогда не страдали от холода. Но лучше уж излишек, чем недостаток. — Уже близко, — тихо прошипела охотница, привлекая внимание Майтимо на руках. Нести его было сущим пустяком: худой, тощий, проклятый, — Это... холод? Охотница заметила, что рыжеволосый сморщился, как изюм, будто от приступа боли или отвращения. Он что-то попытался сказать, но дитя отстойника ничего не поняла из его сиплого бреда на эльфийской речи. Его слова для неё, как и её для него — загадка, путанная и нелепая. Разные языки, разное понимание мира порождало неспособность общения между ними. Не хватало Аракано, который смог бы поговорить с собратом и со своей спутницей. Не хватало проводника, не хватало связующего звена между ними. Несколько гончих плавно проскользили вперёд на разведку пути. «Это свежесть горного мороза. Не бойся неба, Аталантэ, иди вперёд», — проговорил по осанвэ Аргон, делясь своими чувствами: грусть и ностальгия. Падшая бодро встрепенулась, погружаясь и вникая в натянувшуюся между ними нить. Внутри неё приятно грело ощущение чужого присутствия. Чувства, наполнившие её было сродни антониму одиночества, что-то совсем противоположное, дружеское, делающие её единым с другим разумным. Друг, компаньон, родственная душа, семья. Охотница с большим энтузиазмом ринулась вперёд, не обращая внимания на муку эльфа на руках. На её маленьких ладонях Майтимо казался таким совсем уж неказистым и большим. Благо, хоть уже не вырывался... Ландшафт мира резко изменился с теплого, душного и тесного на холодный, колкий и равнодушный. Туннель и дорога впереди будто обрывалась порталом в другой мир и, истинно, так и было. Ангбанд с его тварями действительно остался позади... Так далеко за их спинами, что они могли выйти на открытое пространство и ринуться прочь. Но охотница отбросила эту мысль: слишком велик риск попасться на глаза летучим и иным тварям... Они рисковали каждое мгновение. Ангбанд был близок — не стоит обманывать себя. Падшая остановилась, всматриваясь в узкий проход — он напоминал одну из тайных троп в отстойнике, по которой им удалось выбраться наружу. Может так и было? А может и нет... «К Морготу!» — в сердцах подумала она. Белая ледяная масса волной прикрывала выход, образуя пушистый завал. Младшие гончие ринулись из теней наружу, пробивая тушами мешающий сугроб. Залаяв точно домашние псы, они зазывали свою Госпожу следовать за ними. Однако, Падшая не сдвинулась с места, завороженная видом нового. Казалось, теперь её больше не беспокоила боль в глазах. Дуновение потока воздуха принёсло ей новые слова и понятия. Ветер. Глубокий вдох. Игривый, смешной, свободный, сдерживаемый только земной твердью и безграничной водой. Он опутывал пространство сетями и путами, внимательно наблюдая за всем происходящем в Арде. Снег. Выдох. Серебряный лёд, мерцающий отражением миллионов звёзд, падает с небес, где в вихрях стихий был рождён. Творение Мелькора, Ульмо и Манве. Неповторимый, лёгкий, мимолетный он проживал свою короткую жизнь в полете от неба до земли, где в конце погибал от тепла и преображался в другой свой вид. Шаг, шаг, шаг, ещё вперед... Снег сковывает её ноги, но не чём-то неприятным и отнимающим жизнь, а жутко знакомым и понятным. В её природе было осознание крайности температур, включая аспект абсолютного холода, но в столь незначительной степени, что она была неспособна влиять на холод, как и создавать его. Огонь был ей ближе всего, поэтому Аталантэ использовала Чёрное Пламя, являвшиеся абсолютом высокой температуры. То-что-пожирало-все, то-что-не-оставляло-пепла. Осознание брало свои корни от того, что дал ей Моргот в Творении и то, что пробудил Аракано, разделив пополам мощь чудовища с ипостасью эрухини. Нельяфинвэ вывернулся из хватки Аталантэ, которая позволила ему упасть в сугроб. Эльф зашарил покрытыми шрамами руками по снегу и, едва неуверенно встав, упал. Он не мог вновь привыкнуть к столь яркому свету... Снег не принял его в ледяные объятия полностью — только по щиколотку, да по кисти. Прикрывшись плащом от колких снежинок, эльф с поддержкой младшего воплощения сонма смог, наконец, выйти наружу. Рождённая в Бездне лишь смотрела ему в спину. «Дурной эльф», — мельком подумала Падшая, сделав последний шаг на снежную равнину. Эльф застыл и не двигался. Он судорожно вдыхал холодный воздух, выпуская пар из горящих лёгких. Ослепший Майтимо крепко сжимал руки до боли, чтобы кожа обвела контур всех тонких костяшек, чтобы боль от впившихся в ладонь кривых ногтей отрезвила его разум. Но он не чувствовал боли. Он едва мог смотреть на небо, стоя на коленях. Он не верил, что выбрался, не верил, что ещё жил, не верил, что его спасло это существо. Он резко понял. Что хотел умереть и очнуться от этого кошмара. Аталантэ, почувствовав что-то странное, дёрнула нолдор за руку, развернув к себе. Пустой взгляд. Нельяфинвэ сжался словно испуганный зверь и схватился за голову, заговорив слишком быстро и обрывочно, чтобы его можно было понять. Прожив в той клоаке наполненной страданиями и муками, эльф забыл кем он был. Он знал и помнил, что был «Нельяфинвэ, первым сыном Куруфинвэ», но потерял осознание того, кем являлся, с кем был связан, кто был его другом... Он не мог осознать себя в полной мере. Даже потяжелевшей от эмоций связи с Аракано не нужно было, чтобы осознать чего просил бывший раб. Да какое же освобождение может возжелал этот эльф? Конечно, смерть! Что легче всего! Но позволить ему покинуть свое хроа Падшая не могла. Аргон против — ясно как день. Живые были для неё не более чем редкостью, ценностью, объектом наблюдения и изучения. Несомненно, разумные интересовали охотницу своим внутренним миром, своими историями и действиями. Но она не дорожила их жизнью, в обычном понимании, и могла спокойно убить, если бы они её попросили. Прямо как сейчас... Жизнь — форма существования, не более, не менее. Несмотря на все это, она ценила её по-своему извращенно. И сын Куруфинвэ будет жить. Если бы здесь был её друг, он бы сейчас поджал губы, слушая то, что говорит его кузен в бреду (он уже поджал губы, вслушиваясь в то, что слышали тени и Аталантэ; он так спешил к ней, но под оком Саурона дороги его стали длиннее). К счастью, Падшая не понимала ничего: ни мольбы, ни жалости. Она, вдруг изменившись в лице, вдохновенно посмотрела на свинцовые небеса. — И как... как вы можете смотреть на это небо? Оно же будто сейчас свалится прямо на голову... Сколько простора... Головокружительно! — выдохнула с трепетом к миру воплощенному прошептало дитя Бездны, чувствуя как слезятся ее глаза, — Это все потрясающе, и ты, эльф, готов променять этот мир на мнимое спасение даже не попытавшись преодолеть страх? Майтимо замолк, замкнувшись в себе. Пребывающий в непонимании и боли, он лишь умножал ужас своей памяти в сотню раз, вспоминая то, что с ним делали. Она не понимала... Не понимала, что эльдар живут воспоминаниями плохими и отвратительными, хорошими и великолепными; что они ничего не забывают, как бы отчаянно этого желали; что эльдар со временем погружаются в то, что когда-то испытывали. Она не понимала их скорбь по былому: что мешает эльфам быть счастливыми как люди здесь и сейчас? Не способные к глобальным изменениям, но все еще самые прекрасные из Детей Всесоздателя. Холод начал колоть иглами руки и ноги, по сосудам и венам подступая к её сердцу. Чушь. «Согрей себя своим пламенем», — прошелестел в её голове Аргон, что она сразу и сделала, разогнав кровь в организме, — «Аталантэ, не дай ему погибнуть. Я скоро буду рядом.» Связь будто тлеет и истончается между ними, а Падшая лишь холодно смотрит на лежащего в окружении снега Нельо, не желавшего теперь и двигаться с места. Почти труп. Исполосованное шрамами синюшное лицо с заплышим глазом успело немного исцелиться от свежих ударов орков, но даже так эльф был не просто бледен и истощён, он был мёртв как духовно, так и телесно. Падшая знала, что отчаяние, вырвавшиеся сейчас наружу с криком-мольбой, было лишь началом его поиска ответа на вопрос: надо ли жить дальше? Но её холодное отношение это нисколько не умоляло, ей было не очень интересно, чем закончится эта история, хотя бы потому, что она знала ответ. Эльф потерял всякую красоту и наполненность жизнью. Серый, трупный цвет кожи, не такой как у Аргона, чью кожа имела больше чёрного, переходящий в венозный фиолетово-синий; кожанные наросты и ямы шрамов по всему телу стягивали кости до предела; ни единого живого места... Она все ещё чувствовала вязь заклятий, крепко держащих его фэа в хроа. Потерявший сейчас даже свой тлеющий огонек в глазах, Король Нолдор... Там на дне, у эльфа был смысл сражаться и держаться до сих пор, но теперь, когда его спасли и он оказался на свободе, Нельяфинвэ не мог жить, как раньше, не мог дышать, не мог говорить. Точнее не хотел. Идея его спасения кажется Охотнице с каждой секундой все более раздражительной и утомительной. Уж лучше бы они спокойно покинули Ангбанд без лишней шумихи, теперь им придется разбираться с постоянным преследованием. Она же решила, что это дело Аргона... Аталантэ лишь надеялась, что Моргот не заподозрит Бездну в сегодняшнем бунте, но она даже не представляла, что будет думать её тёмный создатель об этом всем... Проще было перелистнуть это событие, как страничку книги, что падшая и сделала.