Правда неизменна

После Тобита фальшивое имя кажется ему ещё более неподходящим. Ему, правда, никогда и не нравилось имя “Краули”. Просто оно оказалось лучшим вариантом из всех, что пришли ему в голову. Оно висело на нём, как мешок, как сделанная впопыхах одежда, ушитая на несколько размеров в одних местах, слишком широкая в других. Оно было практичным. Полезным. Описанием, и ничем более. Но после стольких лет он наконец понимает, что не может больше его терпеть. Не может терпеть то, как оно притирается к его старому имени, вызывая неприятный зуд, будто пытаясь натянуть на его ноги слишком маленькую обувь. Он некоторое время пытается ходить под другими именами, но ни одно не подходит ему так хорошо, как данное Ей. То, которое он поклялся никогда не использовать. Потом он пробует Кроули. И он никогда до конца не понимает, почему, но оно чувствуется правильным, словно принадлежит ему. Словно он возвращает себе часть своей сущности. Он не обязан быть демоном, ползающим у Её ног, но также не обязан быть и Её покорным Целителем. Это не помогает успокоить боль внутри, но, по крайней мере, даёт что-то полностью своё, что-то, за что можно зацепиться. Что-то, отделившее бы его от имени, которое он не может оставить позади. И это делает его... свободнее. Так, что он может уверенно стоять на земле, как не стоял с момента, когда Люцифер рассказал ему о Великом Плане. Вскоре после этого он слышит о человеческом рождении Божьего Сына. Он тут же подписывается на все возможные и невозможные обязанности, включающие искушение, разрушение планов и вообще любое взаимодействие с Её божественным отпрыском. Перед самим собой он оправдывает это жаждой получить невероятно большую оплату за предприятие, но, правда, это всего лишь оправдание. Всё же, он читал Великий План. Он знает, что этот мальчик — просто ещё одна из Её жертв в многолетнем пасьянсе, в который Она играет с миром. Он не удивлён, когда Ад соглашается дать это задание ему. В конце концов, большинство демонов эгоистичны, а нахождение неподалёку от Божьего Сына почти гарантирует уничтожение. Сначала он соблюдает дистанцию, и сначала всё протекает спокойно. Он мелькает в его жизни, никогда не взаимодействуя напрямую. Его сердце обливается кровью каждый раз, когда он видит ребёнка, такого юного, такого невинного, с такими древними, невыразимо грустными глазами. Он никогда не знал Иисуса в Раю. Общение с тем было привычным делом для Люцифера. Он всё равно знает, что тот знал о Великом Плане, даже больше, чем тот же Люцифер со своей запрещённой копией Её слов. Кроули интересно, что он сейчас думает о Плане, когда стоит на Земле, каждый день движущейся вперёд, медленно, но верно приближающей его к мучениям. Но он не будет спрашивать. Особенно пока тот ещё ребёнок. Наоборот, Кроули делает всё возможное, чтобы удостовериться в том, что у мальчика счастливое детство. Ничего слишком выделяющегося, он не хочет, чтобы его заметили. Но он чувствует отчётливое отсутствие в воздухе ангельских аур, и не находит ничего плохого в паре счастливых случаев, произошедших с семьёй, в нескольких игрушках, оставленных там, где из сможет найти умный паренёк, в клиенте, чудесным образом изменяющем своё решение и передающем своё дело семье Иосифа, а не её конкурентам. Когда Иисус подрастает, оставаться в тени становится сложнее. Несколько раз его почти замечают, когда мальчик становится достаточно взрослым, чтобы действительно начать искать. Но первый раз, когда он разговаривает с Божьим Сыном, всё равно становится неожиданностью. Он смотрит, как Иисус и его смертные братья строят дом, когда всё случается. Он думает, что хорошо слился с толпой, притворяясь слепым, сидя с группкой нищих, выпрашивающих деньги. Вокруг его головы обернута грязная тряпица, закрывающая глаза. Но, несмотря ни на что, пятнадцатилетний Христос поднимается, когда его братья решают отдохнуть, оглядывается и направляется прямиком к Кроули с явным намерением что-то сделать. Демон замирает, надеясь, что его не обнаружили, неспособный сбежать, не рискуя своей маскировкой. Иисус встаёт прямо перед ним. «Кроули, да?» - спрашивает он, Кроули под повязкой даже моргает. «Ну, да. А откуда..?» «Откуда я знаю твоё имя? Я знаю имена всех детей моей Матери.» - Он протягивает демону руку. Кроули пристально смотрит на неё, не в силах ответить надлежащим образом. - «Пойдём,» - говорит Иисус. - «Нам нужна ещё пара рук, чтобы поднять эту стену.» «Я, э...» - ему сложно найти подходящие слова как на арамейском, так и, честно говоря, на любом другом языке. В первый раз за его долгую, очень долгую жизнь язык действительно его подводит. Иисус улыбается и приседает, опускаясь до уровня глаз Кроули. - «Всё в порядке,» - говорит он. - «Я знаю, что ты такое.» - Он осторожно протягивает руку и убирает повязку, дожидаясь момента, когда глаза демона приспособятся к яркому свету. «Тогда... ты знаешь, кем я был?» - Это не самая элегантная формулировка вопроса, но ему нужно знать. «Знаю,» - подтверждает Иисус. - «Ты хотел бы, чтобы я называл тебя Рафаэлем?» - Он спрашивает это так, словно уже знает ответ и лишь хочет понять, знает ли его сам Кроули. Демон качает головой. - «Нет. “Кроули” пойдёт.» Божий Сын вновь протягивает руку. - «Тогда пойдём, Кроули. Давай построим дом.» Никто не упоминает глаза Кроули, пока он с Иисусом. Он предполагает, что эта семья видела уже достаточно Райских чудес от старшего сына, чтобы странный мужчина с глазами змеи не стал для них в новинку. Их больше волнует то, насколько хороший из него работник, чем какая-то мелочь, как необычные глаза или привычка шипеть. В первый раз за много-много лет его радушно приветствуют. Не терпят, не считают удобным напарником по полезному соглашению, лояльным соперником и просто единственным существом, так долго бывшим неподалёку. Его приветствуют. Как друга. Почти как часть семьи. И это кажется ему прекрасным, хотя и жжёт саднящие раны в его душе, так сильно желающей привязаться к кому-то ещё хоть раз. Наконец, Иисус поднимается и бросает взгляд на Кроули. Бессловно приглашает следовать за ним, отходя в сторону. «Ты не обязан за мной приглядывать,» - говорит мальчик, когда их не может больше слышать его семья. «Я знаю,» - отзывается Кроули. - «Просто подумал, что кто-то должен. Не похоже, чтобы твои вкладывали в это много усилий.» - Азирафаэлю приказали держаться отсюда подальше, он знает, так что предполагает, что всем ангелам сказали оставить Её сына одного на Земле, чтобы он сам прошёл свой человеческий путь. Что было, конечно, полной дурью. Кроули уже снял троих низших демонов, шесть чертей, двоих Лордов Ада и особенно решительного суккуба, все из которых пожелали наложить руки на Божьего Сына, пока он не стал достаточно сильным, чтобы смочь защититься. У меча, выкованного для защиты Азирафаэля, появляется всё больше работы, а по Аду распространяются слухи о неизвестном Архангеле, защищающем юного Христа. Кроули смешит то, насколько высоки ставки на личность этого Архангела. Пока что он ставит деньги на Микаэль и Габриэля, при этом делая всё возможное, чтобы оставлять намёки на присутствие одного из них, где предприимчивые демоны смогут их найти. Иисус смеётся. - «Я передам Ей, что ты это сказал.» «Пожалуйста. Не надо.» - Демон не может скрыть эмоции в голосе, резкую, обжигающую боль злости и потери, ненависти и отчаяния, и спрятанную глубоко внутри, сломанную, безнадёжную тоску. Его собеседник прерывает их медленную прогулку, останавливаясь и бросая на него взгляд. «Знаешь, Она ведь тебя не ненавидит,» - говорит он, словно его слова совершенно не выбивают землю из-под ног Кроули. - «Наоборот, я думаю, она очень даже тебя любит.» Кроули рассыпается своим разбитым смехом, горьким, как кожура лимона. - «Ты поразишь меня, если я скажу, что, мне кажется, ты лжёшь?» - спрашивает он. «Нет,» - Иисус пожимает плечами. - «Я никогда и не ожидал, что ты мне поверишь. Просто подумал, что тебе нужно это услышать. Чтобы, возможно, когда-нибудь ты смог бы понять.» «Малыш,» - откликается Кроули, в чём-то ожидая божественной кары за то, что назвал так юного Христа, - «Я — демон. И очень даже уверен, что это — точное обозначение “того, что Она ненавидит”.» «При этом сегодня ты помог мне построить дом,» - спокойно констатирует его спутник, глядя на него теми слишком-старыми глазами. - «Ты создавал игрушки для меня, когда думал, что никто не видит. Ты хранил всех нас, когда моя семья была вынуждена бежать в Египет. Ты и сейчас заботишься о том, чтобы у детей в этой деревне была еда и место для ночлега. Ни один из этих поступков нельзя назвать демоническими, правда?» Теперь пожимает плечами Кроули. - «Не то чтобы у меня были другие занятия. Тем более, никто другой и этого не сделал.» - Он останавливается, потом осознаёт, что именно только что признал, и морщится. - «А если ты когда-нибудь кому-то об этом расскажешь, я... я удостоверюсь, чтобы песок в той пустыне, где я должен буду тебя искушать, нагреется достаточно, чтобы обжечь тебе ноги.» Иисус растерянно моргает, потом смеётся. - «И это — лучшая угроза, которую ты можешь придумать?» Кроули морщится сильнее. - «Ты — ребёнок. Я не буду мучить ребёнка.» «Ребёнок?» - спрашивает Сын Бога, вставая прямо перед Кроули и заставляя посмотреть прямо в эти невозможно древние глаза. В его голосе звучит божественное знание, грани реальности трескаются от Её святой силы. - «Я существовал дольше, чем свет. Я наблюдал за твоим созданием, и за твоим Падением. Я — Её Мир и Её Сын. Её обещание миру спасения. Я един с Ней и Её Духом. Когда Она говорит, говорю и я. И когда я утверждаю, что Она не ненавидит тебя, я делаю это вместе с Её голосом и Её разумом.» «Её обещание спасения?» - повторяет Кроули, отводя взгляд от вселенной, видимой им в глазах этого ребёнка. Потом он тихо смеётся и качает головой. - «Верь во что хочешь, малыш. Но для некоторых из нас нет спасения.» - Он знает, что звучит резко, но попытки скрыть что-то бессмысленны. Не от таких глаз. Он не думает о только что сказанных мальчиком словах. Это не может быть правдой. Если бы Она не ненавидела его, она не дала бы ему Пасть. Мальчик кладёт руки ему на плечи, и Кроули вновь встречается взглядом с невозможными глазами, удивлённый чужим прикосновением. - «Ты — часть Её Плана, Кроули. Ты прочёл Её слова. Невозможно отрицать, что именно это Она планировала для тебя. Но это не означает, что Её сердце не болело, когда Она изгоняла тебя из своего света.» Кроули хочет расхохотаться, отвести взгляд, отвернуться и уйти прочь. Но он не может. Не может отмереть. Пленник Его древних глаз. - «Если Ей настолько не всё равно, почему Она вообще придумала этот План?» - спрашивает он, его голос дрожит от напряжения, вызванного таким взором. Тишина внутри кричит, ноющая, пустая, вечная. - «Почему Она ушла?» Иисус не отстраняется от боли в его голосе. Единственным указанием на то, что он вообще её заметил, становятся его руки, сильнее сжавшие плечи Кроули. - «Она делает всё своими путями. И даже я не всегда знаю, почему.» - Одно мгновение он снова звучит как ребёнок, немного потерянный, непонимающий. Потом он улыбается, его глаза становятся ясными, и Кроули видит в них юношу, мудрого не по годам, но смертного. Человека. - «Её План станет понятным в нужное время,» - убеждает он демона, потом опускает руки и отступает в сторону. Кроули почти падает на землю от облегчения, от возможности не стоять больше под тем невероятно мудрым, печальным взглядом. Но он заставляет себя стоять ровно. - «Да, ну, можешь передать Ей, что я невысокого мнения о Её Плане. О принесении в жертву детей, которые никогда не делали ничего плохого.» К счастью, Иисус больше на него не смотрит, вместо этого обращая свой взгляд на Луну. Ночь ясна, и Кроули может разглядеть наверху некоторые из своих звёзд. - «Ты имеешь в виду Потоп?» - мягко интересуется мальчик. - «Или себя?» «О, Потоп, конечно,» - смеётся Кроули. - «Я знаю, что я сделал, что так Её взбесило. Я хотел знать почему. Знал же, что не должен был читать чёртову книгу. Но прочитал. Мой вопрос... мой вопрос в том... ведь всё, что я сделал, было записано в Плане. Так что Она знала, что я доведу себя до Падения, и всё равно позволила это. Позволила просто бродить по свету, задавать вопросы, пытаться добраться до кого-нибудь Выше, чтобы мне назвали хоть одну чёртову Хорошую причину, по которой я должен был пожертвовать собой ради людей. Я был проклятым, в прямом смысле, идиотом, втянувшим самого себя во всё это.» - Он пинком отправляет камешек вниз по дороге, с удовлетворением слушая, как тот прыгает по земле. - «Просто задавал вопросы.» - Он вздыхает. - «Всё, что я делал, кроме как всеми силами пытаться выполнять данную Ей работу. Что, было так плохо, хотеть узнать почему?» - шипит он себе под нос и пинает ещё один камень. Этот издаёт хороший, ярко выраженный стук, ударяясь о забор. Он раскрывает слишком, слишком большую часть себя. Но при этом не может остановиться. «Ты жалеешь об этом?» - спрашивает Иисус. - «О вопросах? Падении?» Кроули мотает головой. - «О вопросах? Нет.» - Он правда не жалеет. И всё ещё не понимает, что в них было плохого. Всё было бы настолько проще, если бы Она просто объясняла, чего хотела. - «О Падении... каждый день.» «Почему?» «Кроме потери Её Любви?» - уточняет Кроули. Его собеседник молча кивает. Демон раздумывает над ответом. Он должен быть простым. Он должен больше всего оплакивать потерю братьев и сестёр. Но даже с пустотой, визжащей внутри, там, где раньше были их голоса, это неправда. - «Я не... я не уверен. Но... у меня был кто-то. Другой ангел. Я сам толком не осознавал это, но тогда полюбил его. Особенно полюбил. Больше, чем кого-либо. Больше, чем Её.» - Он может признаться в этом мальчику рядом с ним, сыну плотника, проповедующему любовь выше всего на свете. Он вздыхает и проводит рукой по волосам. - «Не знаю, может, частично из-за этого я и Пал. Ей никогда не нравилось... братание разных рангов.» «Ты всё ещё любишь этого ангела. Особенно,» - отмечает Иисус, всё ещё глядя в небеса. Потом бросает на Кроули весёлый взгляд, направленный чуть в сторону. - «И не лги. Я тут же узнаю, если солжёшь.» «Я...» - Один миг Кроули рассматривает возможность всё равно солгать. Но это бессмысленно. Не Ему. - «Да. Он... сам особенный. Он не холоден, как все остальные. Он заботится обо всех, он добрый, он... он сводит меня с ума тем, каким рассеянным может быть, в какие проблемы способен попадать. Ты знаешь, в прошлом году мне пришлось вытаскивать его с чёртовой арены? Он каким-то образом попал в тюрьму в Риме и его приговорили к участию в гладиаторских боях! Ты можешь себе представить? Его? В боях? Я потратил полжизни, беспокоясь об этом сумасшедшем, и вторую полжизни, выпутывая из проблем, которые он себе нажил!» - Он знает, что его речь совершенно бессвязна, но начав, не может или не хочет остановиться. - «Его бы развоплотили дюжину раз только за последнее столетие, если бы я не вмешивался. Он просто... Я даже не знаю. Он слишком сильно верит в человечество.» «А ты — нет?» - спрашивает мальчик рядом с ним. Сейчас они оба проходили по полю. Кроме их голосов единственным, что прерывало тишину, были животные и порывы ветра, шевелящие пшеницу. - «Никакого оптимизма по поводу того, что эти люди сделают со Знанием, данным тобой?» «Ни капли,» - бесцветно отвечает Кроули. Губы его спутника дёргаются и он понимает, что был пойман на лжи. «У Неё есть план,» - через мгновение говорит ему Иисус. - «Но иногда мне кажется, что Она просто хочет узнать, что они сделают с ней. Свободой воли.» Кроули обдумывает это. - «Может быть,» - он пожимает плечами. - «Но это уже не имеет никакого отношения ко мне. Я здесь, чтобы просто вызвать немного хаоса.» Его собеседник вежливо не высказывает вслух правду. Что хаос необходим в поиске самоосознания. Дальше они идут в молчании. Кроули был бы не против него, если бы не тишина в его голове. Сейчас ему больнее, чем когда-либо за последние тысячелетия, когда он стоит рядом с этим мальчиком, олицетворением Её любви. Тишина пронзает его, цепляется за стены, построенные им вокруг самого себя, угрожает разрушить их и вновь сломать его, превратить в низкое, ползучее существо, недостойное ничего, кроме как быть раздавленным под Его ногами. Было бы настолько проще, если бы он мог Его ненавидеть. Если бы мог ненавидеть Её за то, что Она сотворила. Он задаётся вопросом, ослабла ли бы от этого его боль... Потом демон возвращает своё внимание звёздам. И через некоторое время заговаривает. «Я и тебя имел в виду,» - с болью говорит он, достаточно тихо, чтобы мальчик мог притвориться, что не услышал. - «Тобой Она тоже жертвует.» Иисус не смотрит на него, и он благодарен ему за это. Он не уверен, что смог бы выдержать ещё один взгляд тех древних глаз. «Жертвование ли это, если я его выбрал?» - спрашивает мальчик. Кроули не может на это ответить. Иисус утешающе пожимает сжимает его плечо, потом отворачивается и направляется обратно на свет деревни. Кроули же всю ночь проводит в том тёмном поле, пытаясь найти правильный ответ. *** Пятнадцать лет спустя Кроули находит его в пустыне. Он уставший, худой, грязный и ужасно обезвоженный. Он выглядит, как мертвец, бумажной толщины кожа, сквозь которую слишком ярко проглядывают кости и то, что осталось от мышц. Кроули решил бы, что он мёртв, если бы не решительность, с которой он всё равно переставляет ноги. Так что демон щёлкает пальцами и создаёт бурдюк с водой, протягивая его Божьему Сыну. «Держи,» - он с самого начала выходит за рамки сценария, он знает, но не может не делать этого. Когда-то он был Её Целителем, и его желание исцелять никуда не исчезло. Да и, в конце концов, как он должен искушать кого-то, кто умирает от обезвоживания? Запавшие глаза Иисуса резко открываются, такие усталые, древние, человеческие, и он слабо улыбается Кроули. - «Ты должен...» - он кашляет, потом хриплым голосом повторяет, - «Ты должен...» - Он не может выдавить слова, застревающие в сухом горле. «Да, я знаю, что должен сделать,» - отзывается Кроули, держа обеими руками бурдюк и поднося его к губам Христа. - «Мелкими глотками,»- предупреждает он. - «Никакой пользы не будет, если тебя вырвет.» - Он осторожно использует небольшое демоническое чудо, чтобы ускорить его восстановление. Вряд ли кто-то будет отслеживать их, не когда он должен искушать самого Сына Бога. «Вот.» - Он отступает, с удовлетворением чувствуя, что вода в достаточном количестве вернулась в организм мужчины. - «Теперь я смогу искусить тебя как следует, не волнуясь, что твоё тело всё испортит.» В древних, понимающих глаза сверкает веселье. - «Знаешь, это ведь должен быть тест,» - говорит он, и голос его теперь, когда в горле не хрустит песок, звучит намного лучше. Он всё ещё выглядит усталым, у Кроули чешутся руки от желания убрать его усталость, создать ему пищу и укрыть от ярко горящего солнца. Его кожа обожжена, частично покрыта волдырями, и совесть ранит ту часть демона, принадлежавшую когда-то Её Целителю, не позволяя просто стоять и не пытаться ничего исправить. Он, конечно, не может переступить определённую грань, он должен следовать сценарию, хотя бы чуть-чуть. Но это не значит, что он не может сымпровизировать. «Знаю,» - повторяет Кроули и щёлкает пальцами. На земле между ними появляется камень, и он всматривается в него, чтобы не поднимать глаза на слишком худое лицо. - «Ты ведь не собираешься превращать это в хлеб, да? У тебя ни крошки во рту не было за последний месяц. Честное слово, я не уверен, почему твоё тело ещё живо.» «Если моя Мать пожелает, чтобы у меня была еда, Она предоставит её,» - отвечает Иисус, на что Кроули закатывает глаза. «Конечно, и так же, как она предоставила тебе воду. Или это,» - он опять щёлкает пальцами, и в его руках появляется зонт, достаточно широкий, чтобы заслонить их обоих от солнца. Божий Сын улыбается. - «Именно. Она отправила тебя.» «Я здесь, чтобы тебя искушать,» - почти огрызается демон. - «И я точно не целитель, отправленный Самой Богиней, чтобы спасти тебя из пустыни.» - Он хочет быть, не говорит он. Ведь он знает своё место. «Нет?» - спрашивает его спутник. Кроули замирает. - «Нет,» - отвечает он, резко и горько. - «Больше нет.» «Тогда почему поделился водой? Укрыл в тени? Она не просто так выбрала тебя, чтобы меня испытывать. Демон мотает головой, отказываясь взглянуть ему в глаза. - «Я согласился на задание из-за оплаты,» - отрицает он. «Лжец,» - хмыкает Иисус, в его словах, простом утверждении, не звучит ни капли упрёка. Кроули наклеивает на лицо ухмылку, делая вид, что это слово его нисколько не ранит. - «Виновен, ваша честь. Так что давай продолжим уже, ладно?» - Ему не нравится то, как выглядят ожоги на спине Иисуса. Они точно заражены, их нужно прочистить, и лучше раньше, чем позже. - «Точно не хочешь превращать в хлеб? Не думаю, что Она поставила бы тебе в вину одно чудо, особенно после того, как ты провёл сорок дней, блуждая по пустыне, чтобы доказать Ей свою преданность.» Он сердито сверлит взглядом песок. - «Хреновый способ обращения со своим ребёнком, кстати.» Его собеседник придвигается ближе, глубже в тень огромного зонта. - «Хлеб — не самое важное в жизни,» - сообщает он, вставая на камень, вызванный Кроули. Демон пожимает плечами. - «Не обязательно хлеб. Что угодно с нужными питательными веществами подойдёт.» - Он мельком бросает взгляд на лицо Иисуса и видит, что тот наблюдает за Кроули с грустной улыбкой. - «Или ты мог бы, не знаю, просто... взять вот это.» - Он достаёт из кармана небольшую буханку хлеба с изюмом. - «Подарит тебе сил на тот пункт плана, по которому я буду показывать тебе все царства мира.» Слишком горячие руки берут хлеб, разламывая буханку надвое и протягивая половину обратно Кроули. - «Разве я не говорил, что Она отправит еду, если решит, что так нужно?» «Не думай, что я кукла, которую Она дёргает за верёвочки,» - возмущается Кроули. Потом хватает хлеб и зубами отрывает кусок. - «Я здесь, потому что Внизу сказали, что кто-то должен быть, а назначили именно меня. Я прочитал Её сценарий, но не думай даже, что я делаю хоть что-то из этого для Неё.» «Я так и не думал,» - спокойно отвечает Иисус. Он не притрагивается к своему хлебу. После нескольких мгновений тишины Кроули шипит и, пальцами отрывая ещё один кусок хлеба, засовывает его в руку мужчины. - «Ешь,» - отрезает он. - «В нём достаточно витаминов, чтобы ты не распластался на земле, пока я не закончил.» «А что,» - спрашивает его собеседник, принимая кусочек хлеба. - «Ты делаешь здесь, если не следуешь Её плану?» «Я здесь, чтобы тебя разубедить,» - объясняет он. - «Может, я и впутался в Её Великий План, но это не означает, что ты должен. Ты всё ещё можешь сказать Ей, чтобы она забыла про всё это, оставила тебя в покое, пропустила всю часть истории со смертью в агонии и прогулкой по Аду. Сделала бы кого-то другого своим жертвенным агнцем.» Иисус раздумывает над его словами одну секунду, даже больше времени, чем ожидал Кроули. К тому же, он ест хлеб, отчего чесотка в руках Кроули, помнящих старые привычки, хотя бы ослабевает. - «А если бы я сказал, что попросил этого?» - мягко спрашивает он. - «Что согласился сыграть свою роль, до последней точки её зная?» «Я бы назвал это бредом,» - хмыкает Кроули. - «Никто не может просто ввязаться в такое и попросить, Подпишите меня на невообразимейшую боль, пожалуйста.» Божий Сын смотрит прямо на него. - «И всё же, если я правильно помню, ты знал о Её плане. И хотя ненавидел Её за Её действия, всё равно выбрал искусить Еву.» Кроули вглядывается в пустыню, несогласный встречаться взглядом с древними, знающими глазами. - «Это другое. Это — не для Неё, это для них. Людей. Чёртовых неблагодарных идиотов.» - Сколько раз он стоял на той стене с Азирафаэлем, глядя вниз на людей, интересуясь, кем они потом станут? Как часто они проходили по Эдему и замечали людей, неизменно любознательных, исследующих свою территорию? Он помнит вопросы в глазах Евы. Так много вопросов. И у каждого из них ответы, которые ему было запрещено давать. *** Азирафаэль встречает его у Врат, глаза расширены и тревожны. - «О, слава Богу. Я так рад, что ты пришёл.» - Он проводит Рафаэля вглубь Сада. - «Я не знаю, что делать, а ей, бедняжке, кажется, больно. Не знаю, что бы я делал, если бы не смог дозваться до тебя.» Рафаэль хмыкает. Теперь он чувствует боль одного из людей, женщины, и с каждым шагом его силой она ощущается всё сильнее. Жалящая, резкая боль, обычно сопутствующая разбитым коленям. - «С ней всё будет хорошо. Ничего серьезного,» - убеждает он своего друга. - «Не волнуйся так сильно.» Они находят её неподалёку от ручья, она морщится, но в то же время касается любопытными пальчиками кровоточащей ранки на ноге. Слыша их шаги, она поднимает глаза и улыбается. «Здравствуй,» - говорит Рафаэль, переходя с Енохианского на язык, более привычный людям. - «Я слышал, ты неудачно упала.» - Он опускается на колени рядом с ней, не обращая внимания на грязь, пачкающую его белые одежды. Азирафаэль стоит рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу. «Больно,» - Ева показывает ему своё колено. Там расположена глубокая царапина, прямо под коленной чашечкой. Рафаэль глубоко вдыхает и позволяет исцеляющей энергии наполнить его руки. «Всё в порядке,» - уверяет её он, ожидая, что она испугается, но она только наблюдает за ним большими, пытливыми глазами. - «Сейчас я всё исправлю.» Она не вздрагивает, когда он дотрагивается до её колена, не отшатывается от прикосновения, как делают небольшие животные. Он сосредотачивается, и ярко-голубое свечение его способностей спускается с его рук, покрывая царапину. Он желает исцелять, и свечение исцеляет, сращивая кожу, после чего взлетает обратно в его руки. Ева дотрагивается до места, где находилась рана, пробегая пальцами по восстановленному колену, осторожно царапая его ногтями. - «Как?» - удивляется она, всё ещё неуклюже выговаривая слова. Ей нет и одного дня, но она уже исследует Сад. Рафаэль улыбается ей, чувствуя прилив нежности к этим новым существам. - «Я — целитель,» - объясняет он. - «Я был для этого создан.» «Ты можешь меня научить?» - спрашивает Азирафаэль, и Рафаэль, поворачивая голову, замечает надежду в глазах смотрящего на него Начала. - «Мне кажется, мне стоит знать, как это делать, если я буду направлять их,» - указывает он. Архангел ещё больше расплывается в улыбке. «Принеси цветок,» - распоряжается он. - «Любой подойдёт.» «Цветок?» - Азирафаэль растерянно хмурится. Рафаэль смеётся. - «Ну, не буду же я учить тебя исцелению на ком-то, кто чувствует боль, правда?» «Ох. Нет, не думаю, что это было бы хорошей идеей,» - соглашается Азирафаэль. Он возвращается с маленьким белым цветком, который бережно несёт в мягких руках. Видя приглашающий жест Рафаэля, он садится подле Архангела на колени. Рафаэль осматривает цветок. Жёлтый в серединке, увядающий до чисто-белого на кончиках лепестков. Плюмерия, так Она его назвала. Цветок новых начал. - «Теперь,» - говорит он, устраивая цветок на земле перед ними. - «Тебе нужно почувствовать жизнь в нём, узоры этой жизни, которые у него должны быть.» - Он дотягивается до Азирафаэля и сжимает его руку, придвигая ту ближе к цветку. «Ничего не чувствую,» - через мгновение признаётся Азирафаэль, глаза плотно закрыты в попытке сконцентрироваться. - «Как будто ничего и нет.» «Смотри,» - говорит Рафаэль и вновь тянется к нему, теперь, однако, всем своим естеством. Дотрагивается до ауры Азирафаэля, потом ждёт его разрешения. Чувствует вспышку радостного одобрения, и переплетает друг с другом их сущности. Этого недостаточно для настоящего объединения разумов, но в самый раз, чтобы он смог направить ангела, показать, как выглядит исцеление. Сущность Азирафаэля тёплая, радушная, словно прочная стена, скала, за которую можно уцепиться, которая не поддастся яростному прибою. Он никогда до этого не ощущал чего-то настолько прекрасного, и ему приходится всеми силами сдерживаться, чтобы не окунуться глубже, полностью смешивая сущности, пока не оказался бы в объятиях тёплого света. Он мельком задумывается над тем, что чувствует ангел, и Азирафаэль ловит эту его мысль. И он тут же скорее ощущает, чем видит образ, переданный ангелом — начинающаяся буря, яркие вспышки и рождающиеся звёзды над тихо рокочущими водами океана. Он отправляет волну смеха обратно по связи, после чего позволяет умиротворению Азирафаэля успокоить и его, успокоить бурю внутри, чтобы они оба смогли сосредоточиться. Он опускает их руки, чтобы касаться лепестков. И вот они, жизненные узоры, место, где у цветка должен быть стебель, где должны вырасти корни и листья. Рафаэль направляет объединённую силу, вливая её в существующий цветок, и дальше, в прорехи в узорах. Азирафаэль ахает, когда сила обволакивает узор, а потом, как они чувствуют, узор сдвигается под их руками. Сила течёт свободнее, наполняя цветок, потом переливаясь в пустую часть узора, пока он не оказывается настолько заполненным, что вот-вот, кажется, переполнится. Под их руками корни вгрызаются глубоко в землю, широкий стебель отрастает, чтобы поддержать цветок, по нему раскрываются маленькие листья. Узор завершается. Он отзывает их силу, и с неохотой разрывает связь. «О, Боже.» - Азирафаэль смотрит на него, невинные большие глаза над восторженной улыбкой. - «Это было...» «Это было.» - Рафаэль с ним согласен. Он не может подобрать подходящие слова. Он хочет повторить, хочет потянуться, смешать их сущности ещё сильнее, чтобы стало непонятно, где заканчивается один из них и начинается другой, почувствовать окружающее его спокойствие, принести в душу мир и стереть беспокойство, всё сильнее зудящее в нём со дня, когда он в последний раз общался со старшим братом. Он сопротивляется желанию, вместо этого сжимая руку Азирафаэля своей и, наконец, отпуская. Потом он смотрит вниз, на цветок, и в замешательстве хмурится. Растение перед ним уменьшено, на нём — пять тёмно-синих лепестков. Ещё три цветка возвышаются на этом же стебле, словно звёзды в одном созвездии. «Такой я раньше не видел,» - замечает Азирафаэль, с интересом дотрагиваясь до лепестков. «Он новый,» - удивлённо говорит Рафаэль. Он предполагал, что последним, что будет когда-либо сделано в Саду, будут люди, но вот он, под его руками, новый цветок. - «Миосотис.» - Он сразу же узнает его название, так происходит со всеми Её созданиями. - «Незабудка.» - Цветок любви и памяти. «Такой красивый.» - Азирафаэль переводит взгляд с цветка на Архангела. - «Но... мы же неправильно всё сделали, да? Исцеление?» Рафаэль пожимает плечами. - «Не до конца. Но я и не ожидал, что всё пройдёт гладко. В первый раз так никогда не бывает.» Ангел косится на цветок, всё ещё с видимым разочарованием. - «Что случилось в твой первый раз?» «Я, ну... а. Ничего особенного.» - Архангел изучает свои руки, чувствуя, что краснеет. Микаэль никогда не давала и точно никогда не даст ему забыть тот случай. Она думает, что это было уморительным, существо, которое он случайно создал. Азирафаэль улыбается. - «По твоему голосу кажется, что ты не совсем это вспоминаешь. Теперь ты просто должен мне рассказать.» Рафаэль утыкается взглядом себе в колени. - «Я... я создал утконоса,» - бормочет он. - «Попытался излечить утку со сломанным крылом.» «Утконоса?» - Глаза Азирафаэля расширяются. - «Это был ты?» «В свою защиту скажу, что тогда был только неоперившимся юнцом. Сандальфона ещё даже не создали.» Теперь ангел смеётся. - «Но, мой дорогой, утконоса? Я всегда думал, что он был одной из Её маленьких шуток.» «Может, он и был,» - парирует Рафаэль. - «В конце концов, Её пути непостижимы.» - В его голос закрадывается горечь. - «Она сама непостижима.» - Он не слышал Её голоса уже два дня. Не общался с Люцифером намного дольше. Для существа, привыкшего к постоянному Её присутствию, к каждому Её указанию, ко всем небольшим задачам, выполнение которых Она возлагала на него, это время кажется бесконечностью. «О, мой дорогой,» - Азирафаэль протягивает руку, успокаивающе дотрагиваясь до руки Рафаэля. - «Что не так?» «Ничего.» - Рафаэль заставляет себя улыбнуться. - «Совсем ничего. Просто задумался. Знаешь, давай попробуем снова.» - Он призывает клинок и несильно проводит им по своей ладони. Его человеческое тело начинает кровоточить, и он скрипит зубами от острой боли. «Рафаэль!» - ошарашенно восклицает Азирафаэль. - «Что... но что, если я...» - Он беспомощно показывает рукой на цветок. Архангел смеётся. - «Не волнуйся. Чем дольше что-то существует, тем сложнее изменить его узор. У тебя никак не получится случайно изменить меня. Я существовал в таком виде с начала времён и раньше.» - Он почти решает снова смешать их сущности, но в последний момент не решается. - «Теперь. Ты помнишь, как ощущался узор?» Азирафаэль кивает, его глаза не отрываются от тонкой ниточки крови, бьющейся на ладони Архангела. - «Да.» - Он поднимает руку, пальцы касаются ладони Рафаэля. Их обволакивает синее сияние, и Рафаэль смотрит на него, на плотно закрытые глаза, пока ангел концентрируется. Он позволяет сиянию спуститься на руку Архангела, где оно мелко дрожит вокруг раны. Прохладное, успокаивающее, прекрасное. Эти ощущения, Рафаэлю так хотелось бы, чтобы они длились вечно. Но вскоре порез начинает затягиваться, и чуть позже исчезает. Азирафаэль отзывает свою силу, оставляя на ладони Рафаэля лишь тонкую линию шрама. «Ой.» - На лице Азирафаэля светится разочарование, и он проводит пальцем по шраму, отчего по спине Рафаэля пробегают мурашки. - «Прости, я был уверен, что всё сделал правильно. Позволь мне...» Рафаэль отнимает руку, поднимая её вверх, чтобы лучше увидеть блеклую розовую полосу. Она прорывается сквозь линию, которую некоторые люди позже назовут «линией сердца», пересекает линии «судьбы» и «жизни» и замирает у большого пальца. - «Неплохо,» - говорит он, проверяя степень исцеления. - «Для второго раза ты хорошо поработал.» «Но шрам остался,» - возражает ангел. - «Оно не до конца исцелилось.» Рафаэль качает головой. - «Всё в порядке.» - Шрам ощущается, как часть его человеческого узора. Он не сможет его исцелить. Но, к собственному удивлению, он не против этого. Он встречается взглядом с Азирафаэлем. - «Ты хорошо поработал. Я хочу, чтобы ты ещё позанимался этим, пока не научишься чувствовать узор, даже не задумываясь об этом.» Юный ангел, кажется, хочет что-то сказать, но его прерывает зов из глубины Сада. «Это один из учителей,» - сообщает ему Рафаэль. - «Кажется, ты им нужен.» «О, но...» - ангела разрывает между желанием остаться и стремлением угодить всем и каждому. «Иди,» - говорит Рафаэль, поднимаясь и подталкивая его в направлении голоса. Бросив на Архангела последний взгляд, Азирафаэль уходит. А Рафаэль чувствует, как что-то сжимается у него в груди, давя на сердце. «Больно,» - отмечает человеческая женщина, и он подпрыгивает, совсем забыв, что она всё ещё рядом. «Что?» «Больно.» - Она осторожно кладёт руку ему на грудь, туда, где бьется его сердце. - «Здесь.» - Её глаза встречаются с его глазами. - «Почему?» Рафаэль отводит взгляд. - «Я не хочу, чтобы он уходил.» «Почему?» Он моргает, потом смотрит на неё. Она наблюдает за ним теми же большими, любопытными глазами, что не закрылись, даже когда он её исцелял. В ней просто нескончаемое любопытство, думает он, и честно отвечает: - «Не знаю. Мне просто... хочется быть рядом с ним.» Она улыбается, будто получив детальный и понятный ответ на свой вопрос. Потом отворачивается и уходит, оставляя Рафаэля в одиночестве изучать цветок, созданный им и Азирафаэлем. Совсем маленький, но очень красивый, как мерцающие звёзды, видимые с земли. Он представляет поле, полное таких цветов, в котором можно лежать под дневным солнцем. Он взял бы туда Азирафаэля, своих братьев и сестёр, и они сидели бы под деревом, окружённые цветами, смотрели бы на пререкания Габриэля и Сандальфона. Уриэль принесла бы арфу, и уговорила бы Микаэль спеть вместе с ней. Ему интересно, как звучал бы голос Азирафаэля, если бы он запел. А Люцифер... он не может найти Люцифера в этой картине. Прошло так много времени, и он уже не знает, что делал бы в таком случае его старший брат. «Исцелить?» - Голос Евы вырывает его из размышлений. Она вернулась, держа половинки сломанной ветки. - «Исправить?» Он берёт ветку, простирая свою силу, но ветка слишком стара, слишком давно упала со своего дерева. Вся жизнь исчезла из неё, узор ушёл в забвение, и с ним — любая возможность её восстановить. «Я не могу,» - говорит он ей. - «Оно уже мёртвое.» Она хмурится. - «Что такое “мёртвое”?» Он открывает рот, чтобы объяснить, потом вспоминает древо, яблоки, Знание, которое ей нельзя получить. - «Это означает, что я не могу её починить,» - сообщает он. Она смотрит на ветку, потом берёт его руку, переворачивая ладонью вверх и проводя пальцем по новому шраму. - «Мёртвое?» - спрашивает она. «Нет. Не это. Это... другое.» Она с разочарованием в глазах качает головой, пытаясь понять. - «Ты можешь это исцелить?» «Нет. Но он не мёртвый. Он — часть меня.» «Я могу стать целителем?» - Ева задаёт ещё один вопрос, и он бросает на неё удивлённый взгляд. «Думаю, нет,» - наконец отвечает он. Люди, в отличие от ангелов, не могут видеть узоры. Она опять хмурится. - «Почему нет?» Он даёт ей самый простой ответ, на который способен. - «Ты была создана не для этого.» «Тогда что?» - Она хочет знать. - «Для чего я создана?» «Ты создана, чтобы быть собой,» - говорит он. Она не удовлетворена его словами, он это видит. Ни капли. Но он не может дать ей что-то существеннее. Ей запрещено знать слишком много. И он впервые осознаёт, что ненавидит одно из Её правил. Почему людям нельзя знать, ради чего они были созданы? Почему нужно таить от них знание о жизни и смерти, добре и зле? Он не понимает причин, и это он тоже ненавидит. Он хочет спросить Её, хочет встать перед Ней во плоти и Благодати и потребовать объяснений почему. Но Её нет. Он не знает, куда она ушла. И ему нельзя задавать вопросы. Он не менее разочарован и невежественен, чем человеческая женщина. Это он тоже ненавидит. *** Сад всё ещё красив. Частично он ожидал, что красота исчезнет после всего произошедшего. Но война не коснулась этого места. Эдем был избавлен от большей части её жестокости, и одного Падения ангела не было достаточно, чтобы запятнать его совершенство. Даже Падения Архангела. Он почти желает, чтобы этого хватило. Было бы проще, он думает, если бы сад изменился. Если бы он не мог свернуться здесь, на берегу реки, его новую чешую не нагревало бы солнцем, и ветер бы не ворошил небольшой куст тех маленьких синих цветов, которые они с Азирафаэлем когда-то создали. Ева находит его достаточно скоро. Теперь она хорошо знает Сад, знает, когда что-то туда не принадлежит. Он сворачивается в клубок, голова в самом центре колец, а она садится рядом. «Ты — новый,» - говорит она. - «Что ты такое?» «Демон,» - шипит он, но это слово не несёт для неё никакого значения. «Что такое демон?» - спрашивает она. Он медлит. Демоны, как и Добро и Зло, являются частью запрещённого Знания. Знания, принять которое он должен её искусить. «Это — то, что я есть,» - сообщает ей он. «Ты пришёл из-за стен?» - Так много вопросов. Разве она не знает, как вопросы опасны? «Да.» - Он сжимается, желая уползти, но боясь вновь остаться в полном одиночестве. «Что происходит снаружи? С ангелами?» Он удивлённо хлопает глазами, поворачивая голову к ней. Она смотрит вверх, в небо, где последние отблески Войны сверкают в облаках света и молний. Он молчит. «Адам говорит, что это пустяки,» - говорит она. - «Но мы не знаем, что это на самом деле. А я хочу понять.» «Ты не можешь.» - Он не хочет, чтобы его слова прозвучали так резко, но они резки. - «Ты не можешь понять.» Она морщится. - «Но... почему?» «Это запрещено.» «Почему запрещено?» - Он явственно слышит в её голосе разочарование. «Потому что.» - Он прячет голову под кольцами тела. Рядом с ним раздаётся её вздох. - «Ангелы так же говорят.» - Её руки, лежащие на коленях, сжимаются. - «Говорят, что мне не нужно знать. Что это неважно.» «Почему ты хочешь знать?» - спрашивает он. Она с раздражением скрипит зубами. - «Потому что не понимаю. Так много не понимаю. А я хочу знать почему.» «Будет лучше, если ты и не узнаешь,» - говорит ей он, злость и боль проступают в его голосе. - «Задавай слишком много вопросов, и обожжёшься.» «Но почему?» - Она хочет понять. Он тоже всегда хотел. Почему создавать План, чтобы изгонять их? Почему жертвовать им? Почему вести Люцифера к сумасшествию? Почему Ей нужно было создавать всё это, если Она собиралась это просто отобрать? Так много «почему». Так много неотвеченных вопросов. И за них он Пал. - «Я не понимаю!» «Потому что...» - он осекается. Пока он был ангелом, не отвечать на её вопросы было его обязанностью. А теперь, что ж... Теперь его обязанность — её искусить. Но это не обязательно должно стать чем-то плохим. В конце концов, разве плод Древа Познания не должен дарить мудрость? Он смотрит ей в глаза и видит себя прошлого — юного, невинного, задающего вопросы, желая получить ответы, и получающего единственный, вновь и вновь — ему нельзя знать. Поэтому он и взял книгу у Люцифера, прочитал запрещённые строки, потому что он не мог вынести непонимания. Тогда он не получил ответ, скорее всего, никогда и не получит. Но это не должно значить, что не получит она. «Потому что,» - объясняет он. - «Тебе придётся выбирать. Если ты поймёшь, ты не сможешь больше оставаться здесь. Тебе придётся покинуть Сад.» «А что находится вне Сада?» - Ей так хочется знать. «Многое.» - Он думает о звёздах. О полях маленьких синих цветов. Водопадах. Реках, впадающих в моря. - «Много прекрасного.» - Потом думает о демонах. Огне. Обвалах. Клыках огромных хищников. - «И ужасного. Там небезопасно.» «Безопасно — лучше?» - спрашивает она. Он не знает, что ответить. «Если я уйду, Адам должен остаться?» - уточняет она, и он, следя за её взглядом, замечает первого мужчину, стоящего в тени дерева, наблюдающего за ними. «Он должен будет сделать свой выбор,» - отвечает он. «Он останется со мной,» - уверенно говорит она. И она, скорее всего, права. Адам смотрит на неё так же, как он сам, он знает, смотрит на Азирафаэля. Как будто готов последовать за ней куда угодно, если она того захочет. Он глубоко вдыхает. - «Чтобы получить ответы на свои вопросы, тебе нужно съесть яблоко с запретного дерева. Если ты сделаешь это, ты Узнаешь. Но тебе нельзя будет больше оставаться здесь. Тебя изгонят, тебе никогда не позволят вернуться.» Она кивает и встаёт. Он отворачивается, сползая с камня вниз, потом в лес. Он не хочет видеть, что произойдёт, когда она в первый раз откусит от яблока. Он задаётся вопросом, будет ли она ненавидеть его за это? И думает, что будет в своём праве. *** «Ты поступил правильно,» - сообщает Иисус, и Кроули вздрагивает. На мгновение он представил, что вернулся в Сад и вновь увидел, как всё разворачивается. «Ты думаешь?» - сухо спрашивает он. - «Тебе не кажется, что они были бы счастливее, останься они в Саду?» «Я думаю, что они заслуживали выбор,» - отвечает его спутник. - «Я думаю, что выбор и был целью всего этого.» «У тебя есть выбор?» - интересуется Кроули. Был ли у меня? Иисус кивает. - «Я сам выбрал эту роль в Её сценарии.» «И чем Она тебе отплатила?» - горько вопрошает демон. - «Что тебе даётся за разрешение себя пытать?» - Через один щелчок пальцев они стоят на вершине Великого Собора в Иерусалиме. - «Если ты сейчас спрыгнешь с крыши этого здания, Она отправит Её ангелов, чтобы тебя поймать?» Древние глаза встречаются с его глазами. - «Мне не нужно проверять Её,» - возражает Иисус. - «Она отправляет мне защиту, в которой я действительно нуждаюсь.» Кроули смеётся. - «Да ничего Она не отправляет. Я — тот, кто снимал с твоего хвоста демонов, а не какой-то чёртов ангел. Им всем было приказано оставить тебя одного.» Иисус понимающе улыбается. «Нет,» - огрызается Кроули. - «Она не отправила меня. Я отправил себя сам. И я здесь только для того, чтобы попытаться вытащить тебя из этого глупого плана, пока ты не умер в жутких мучениях.» «Ты не можешь убедить меня отказаться от данного мне задания,» - тихо произносит Божий Сын. - «Оно должно быть выполнено, и я рад принять его на свои плечи.» «Не жди, что я поверю, что ты хочешь пыток,» - фыркает Кроули. Иисус пожимает плечами. - «Я не хочу. Но это необходимо. Чтобы дать им шанс на спасение.» «Почему?» - хочет понять Кроули. Вновь тот старый вопрос. И он не ожидает на него ответа, как бы его не хотел. «Я не знаю,» - говорит ему Её сын, на мгновение звуча так же растерянно, как и он. - «Она никогда не объясняет свои действия.» Они в молчании наблюдают за городом, пока небо темнеет. Люди вбегают и выбегают из храма, ручные огни вспыхивают вместе с угасанием солнечного света. Невдалеке от места, где они сидят, проходит семья, молодой отец, обнимающий за плечи свою жену, их дочь, держащая его за руку. «Однажды ты сказал мне, что, как ты считаешь, она позволила тебе Пасть, потому что ты влюбился,» - прерывает тишину голос Иисуса. Демон отшатывается от него, словно его ударили. «Одна из причин,» - соглашается Кроули. - «Это была одна из причин.» «Нет,» - возражает тот. - «Не была. Она никогда бы не заставила тебя Пасть из-за любви.» Кроули наблюдает за молодой семьёй внизу. - «Не надо.» - В его голосе — горечь, гнев и более чем заметный страх. - «И не говори никому. Я не подвергну опасности его из-за моей глупости. «Он в безопасности,» - убеждает его Иисус. - «Он не Падёт.» «Конечно, не Падёт. Он слишком Хороший. Всё ещё любит Её. И... знаешь. Из-за Раф... Архангела. Ты вряд ли сейчас узнаешь, что он в кого-то влюбился. Особенно не в демона.» - Особенно не в меня. Он хочет, чтобы слова вышли резко, но они звучат только отчаянно. К счастью, Иисус не говорит ни слова. Только подступает чуть ближе, пока Кроули не чувствует жар, пульсирующий в его коже. Демон хмурится, позволяя желанию исцелять поглотить его внимание. «Иди сюда. Давай я тебя подлатаю,» - говорит он, осторожно разворачивая Божьего Сына и обозревая его спину под тонкими одеждами. Непокрытая её часть ободрана и покрыта волдырями, так что тот невольно дёргается, когда демон проводит по ней пальцами. «Думаю, те ангелы, которые придут тебе помочь, когда всё закончится, будут очень удивлены,» - бормочет он, выпуская струящуюся по венам целительную энергию. - «Тебе же нельзя использовать чудеса.» «Ну,» - отвечает Иисус, и Кроули прямо слышит в его словах улыбку. - «Я ничего не скажу им, если ты не скажешь.» *** Кроули показывает ему все царства мира. Один щелчок пальцев, и они блуждают по китайскому дворцу. Ещё один, и они стоят в тени огромной пирамиды Гизы. Они проходят по Риму во всём его великолепии и теряются в толпах на базарной площади майя. Земля поражает Кроули даже через четыре тысячи лет. Ему никогда не надоест узнавать про новые изобретения этих умных людей. Правда, думает он, они делают и много совершенно ужасного. Но как только я начинаю терять веру в них, они выдумывают и что-то просто блестящее. «Согласен,» - отзывается Иисус, и Кроули осознаёт, что высказал свои мысли вслух. - «Они на самом деле удивительны.» «Недостаточно, чтобы жертвовать за них собой,» - возражает Кроули, но в его словах уже не звучит былое убеждение. «Мне кажется, вполне достаточно,» - говорит ему Божий Сын. - «У тебя не получится изменить моё мнение, Кроули.» - Он останавливается и, вероятно, видит внутреннюю борьбу, отражающуюся на лице Кроули, так как поворачивается и смотрит ему в глаза. Кроули встречается с тем древним, понимающим взглядом и не отступает. - «Это же Ад,» - бросает он. - «Тебя не будут просто пытать на Земле. Ты войдёшь в Ад. И ты знаешь, что это означает. Вельзевул уже приготовили для тебя камеру пыток. И тебя будут пытать, пока ты не сломаешься, не разобьешься на мелкие кусочки, и ничего не останется, чтобы вернуть Ей в Рай. Это даже не займёт три дня. Белиал готовился к этому с тех пор, как мы получили весть о твоём рождении.» «Я не сломаюсь,» - убеждает его Иисус. - «Я знаю, через что должен пройти. И всё же выбираю это.» «Ты даже не знаешь, зачем Она подвергает тебя всему этому!» - восклицает Кроули, желая протянуть руку и встряхнуть его, но не двигаясь, прикованный к месту этими глазами. В первый раз он задумывается, чувствуют ли себя так смертные, когда на них падает его взор: парализованными, беспомощными. «Я знаю достаточно,» - отвечает Иисус, надевая на лицо маску равнодушия. - «Я сделал свой выбор, Кроули. Он не изменится.» «Тогда я не буду зрителем того, к чему приведёт твой выбор,» - сообщает ему демон. И особенно большим усилием воли исчезает, оставляя Божьего Сына в одиночестве на вершине горы. *** Он больше не наблюдает за Иисусом, даже во время событий, ведущих к его распятию. Но он всё же идёт в тот последний день и встаёт рядом с Азирафаэлем, когда люди приколачивают его к кресту. Раны в глубине его души горят, пока он смотрит. «Ты когда-нибудь встречался с ним?» - спрашивает Азирафаэль, и Кроули почти смеётся. Он провёл большую часть последних тридцати лет, приглядывая за этим человеком, только чтобы беспомощно стоять, пока тот умирает слишком молодым и добровольно входит в врата Ада. Внутри него — полный хаос. Тишина кричит на него, разрывая на кусочки его треснувшее сердце, требуя чтобы он сделал что-то, что угодно, чтобы всё прекратилось. Внешне единственным знаком его боли становятся сложенные в кулак руки, пальцы, вгрызающиеся в плоть ладоней. Он чувствует тонкую линию шрама на правой руке, но от этого ему становится только хуже. Потому что, хотя Азирафаэль совсем рядом, его тёплая и спокойная аура, у Кроули теперь намного больше шрамов, намного сильнее буря внутри. Если Рафаэль мог бы уцепиться за скалу Азирафаэля во время шторма, то буря Кроули лишь снесла бы её до основания. Кроули отворачивается, когда Иисус кричит от боли, когда задаёт вопрос, стучавший в голове Кроули со дня, когда он впервые прочитал Её план. Боже, Боже, за что ты меня покинула? *** Четыре дня спустя они вместе стоят у его гробницы, и с благоговением смотрят, как Божий Сын выступает из неё. Он поворачивается к ним, и Азирафаэль низко кланяется. «Господь,» - приветствует его ангел. Кроули только ухмыляется. «Не думал, что ты выдержишь,» - сообщает он, и Азирафаэль ахает, слыша такие непочтительные слова. Иисус только смеётся. - «Иногда я и сам так думал.» - Потом улыбается. - «Но это того стоило,» - Он смотрит в глаза демона своими, старыми, понимающими и почему-то немного менее печальными, чем раньше. Под его древним взглядом Кроули вспоминает. *** Она сидит подле костра на привале, огненный меч Азирафаэля рядом с ней. Адам спит, прислонившись к ней, голова на её плече. Она держит на руках сына, её живот уже округлился — она ждёт второго ребёнка. Она выглядит счастливой, несмотря на потерю Её любви, несмотря на изгнание из Сада. Он, оставаясь в тени, смотрит, как она укачивает малыша. Потом Ева поднимает взгляд и смотрит ему в глаза. Он замирает, ожидая, что она поднимет меч и отгонит его прочь. Вместо этого выражение её лица смягчается, она улыбается ему. «Спасибо,» - говорит она. Он удивлённо шипит, отодвигаясь глубже в тени. - «Тебе не сссстоит меня благодарить.» «Стоит,» - твёрдо отвечает она. - «Именно из-за тебя я получила знание.» «Именно из-за меня тебя вышвырнули из Сада,» - шипит он. Ева кивает. - «Ты дал мне выбор. И я выбрала знание, а не невежество.» - Она проводит рукой по волосам своего ребёнка. - «Тогда я не знала, что такое любовь. Я не могла знать, пока не познала её отсутствие. Но теперь...» - Она вновь встречается с ним взглядом. - «Теперь я знаю, что такое любовь. Я знаю, как любить. И знаю, что меня любят в ответ.» «Она любила тебя,» - говорит он ей. - «Она оберегала тебя в своём Саду.» «Она оберегала меня от выбора. Даже от самого знания, что я могу выбирать.» «Ты была счастлива,» - возражает он, не понимая, почему она не ненавидит его за это. «Я не знала, что такое счастье,» - отвечает Ева, и он осознаёт, что сегодня ни разу не видел, чтобы она нахмурилась. Она больше не огорчена. Какие бы ответы она не получила, их оказалось достаточно. - «Теперь знаю. То не было счастьем. То было... спокойствием. Удовлетворённостью, я думаю. Но это,» - она указывает на своего ребёнка и своего мужа, на маленький лагерь, поставленный ими, медленно превращающийся в их дом. - «Это — счастье. Моё счастье. И за это я тебе благодарна.» Он не отвечает. Но думает, что, возможно, всё же поступил правильно. *** «Да,» - соглашается Кроули, когда воспоминание рассеивается. Теперь он ощущает какую-то лёгкость в воздухе, как будто что-то, бывшее совершенно неправильным, неожиданно превратилось в совершенно правильное. - «Да, мне кажется, стоило.» Иисус кивает и поворачивается к ангелу. - «Азирафаэль, Страж Восточных Врат. Я много слышал о тебе.» «Господь?» - удивляется Азирафаэль, и Иисус протягивает руку, заставляя его вернуться в вертикальное положение. Кроули придвигается чуть ближе, совсем чуть-чуть, чтобы его рука касалась руки ангела, давая понять, что он рядом, и чувствует, как часть страха Азирафаэля исчезает. «Всё не так безнадёжно, как может казаться,» - говорит Божий Сын. - «Ты не один.» Азирафаэль кивает. - «Я знаю.» - Он бросает взгляд на Кроули, на его лице светится особенная мягкая улыбка, которой демон раньше не видел. Потом он спохватывается, и улыбка исчезает, превращаясь во что-то более нейтральное. «Заботьтесь друг о друге,» - просит их обоих Иисус. И уходит прочь. Ангел секунду стоит на месте, потом поворачивается к Кроули. - «Ну что,» - говорит он, нерешительно улыбаясь. - «Обед?» Демон отвечает не сразу, задумавшись, пытаясь определить, что же означает выбор. Он думает, со слабым удивлением, что теперь может выбирать. Что уже делал выбор, и не раз, последние четыре тысячи лет. И, возможно, это не делает его менее проклятым, не ослабляет резкую, острую боль внутри, но это — не ничто. По крайней мере, за это можно держаться. «Кроули?» - уточняет Азирафаэль, в первый раз произнося его новое имя. Звук этого имени на его губах возвращает на место что-то ещё, также делая неправильное правильным. И впервые более чем за четыре тысячи лет Кроули позволяет надежде поселиться в его сердце.