Sickick Who Needs Keyboards
Дым забивает лёгкие, смешиваясь с десятками парфюмов и сигарет; кальян, стоящий за диваном в вип зоне, добавляет вкрапления горького шоколада в общий микс, разбиваясь на десятки необходимых вдохов для заполнения легких хоть как-то. — Чонгук, если прямо сейчас ты не выпьешь это дерьмо, я залью его тебе в глотку насильно, — орёт на ухо, словно резаный, Хосок, грубо держа за загривок и прижимаясь ко лбу своим. Его глаза безумно расширены, и Чонгук даже не уверен, что это от общего возбуждения атмосферой, а не чего-то ещё. Он же уже ему говорил. — Хён, я на таблетках, мне нельзя. Но хер бы там кого это волновало. Хосок смотрит так, что кажется, будто все лекарства сейчас полезут обратно; а может, он просто на это рассчитывает, а у Чонгука хорошее воображение. — Я дважды повторять не буду, — и ему плевать на последствия для организма Чонгука. По крайней мере, сейчас. А у Чонгука есть, кажется, очередная история для психотерапевта — синдром жертвы, содолбоебизм — какой на этот раз диагноз? Музыка сменяется на какую-то латино или латино-поп, но Чонгуку уже плевать. Его волосы крепко держат тонкие пальцы Хосока, а к его губам уже прижимается холодный край стеклянного бокала с коктейлем — кажется, «Секс на пляже», который Чонгук вообще-то любит, но не прямо сейчас, когда у его хёна очередной приступ необходимости контроля и подчинения всеми и всех, а единственный, кто настолько долбоёб, что согласился на компанию — пьёт то, что ему категорически запрещено поверх его чёртовых седативных. Кажется, сегодня у него или мозг взорвётся, или он не уснёт минимум дня три после. Хосок радостно улыбается, резким движением отстраняясь от Чонгука — или же отстраняя его самого, резко дергая за волосы. Он громко хохочет и прижимается на секунду к чонгуковой щеке, даже не целуя — скорее именно прижимаясь на мгновение губами, словно в попытке поцеловать, но ещё имея контроль. В голову прилетает стремительно и с одного коктейля, и Чонгук едва не падает, успевая опереться руками о стойку позади; бармен удивленно вскидывает бровь и даже наклоняется, будто в попытке помочь устоять на ногах, но рядом с Чонгуком стоит ржущий громче музыки Хосок с безумными глазами, что обнимает за бёдра и стремительно толкает в самую толпу. Чонгука тут же подхватывают чьи-то тела и руки, и он даже не уверен, что эти касания принадлежат именно ему и ему же предназначались.Rae Sremmurd — Black Beatles (Gucci Mane)
Чонгук не знает, какой гений врубает этой ночью музыку, но за битами некогда популярной песни он просто рад, что не слышит текст. Толпа восторженно воет — видимо, такое им нравится, — и Чонгук закатил бы глаза, но не уверен, что сможет откатить их обратно. Он чувствует руку Хосока на своём запястье и его ор на ухо со слезливыми извинениями, словами, какой же хён еблан, но так похер уже, на самом деле. Чонгук отмахивается от него и говорит (или орет), что лучше не творить дичь изначально, чтобы не пришлось потом жалеть о сделанном и извиняться перед теми, кого задело. Он говорит как-то слишком много и слишком претенциозно, но не совсем отвечает за это — Чонгук вообще редко пьёт и не любит это, а тут ещё и поверх таблеток, с которыми, как говорил терапевт, нельзя. Но Чонгук не обвиняет друга — у того тоже иногда бывают проблемы с адекватностью, так же как и с пропавшим невесть куда психотерапевтом. Ну да к черту. Чонгуку хочется смеяться от того, насколько к черту. Его затягивает толпа, стремительно заворачивая волной куда-то в эпицентр и самый жим к каждому близстоящему и ими к тебе. Здесь намного громче и намного сильнее толчки по танцполу — от двигающихся ли тел или от басов, что долбятся из колонок. Колени подкашиваются, и всё, чего сейчас хочется Чонгуку по-настоящему — опереться о кого-нибудь. Или опереть.Brokencyde — Jealousy
Музыка резко сменяется на какой-то кранкор, и в эпицентре кажется, словно барабанные перепонки сейчас просто разорвёт от зудящих и царапающих нервы нот и хруста фона, отскакивающего по полу волной, что способна снести. Ноги подкашиваются так же стремительно, как и сознание, и Чонгук чувствует, как падает, опираясь спиной о чью-то грудную клетку. Толпа прыгает, словно обезумевшая, и Чонгука качает вверх и вниз по чьему-то корпусу. Он искренне удивлён, что его ещё не оттолкнули. — Вам плохо? — спрашивает на ухо мягкий низкий голос без злобы, и Чонгук хочет кивнуть, но его организм не слушает его, быстро виляя из стороны в сторону, словно всё в порядке. Словно Чонгук действительно в порядке в чьих-то руках, что держат его за бёдра, а он замечает это лишь сейчас. Музыка крутится и смешивается так же грязно, как и запахи и картинка перед глазами. — Вы под кайфом? — спрашивает голос вновь, и Чонгук чувствует, как чужие руки чуть сдвигаются вверх к талии. Это безумие, но под общим безумием хочется ему поддаться. И он качает головой, поворачивая голову и закрывая глаза. Он словно не должен смотреть на другого человека. Словно это что-то изменит. Человек наклоняется к его губам одним ухом; Чонгук чуть задевает холодную сережку в хряще, и сглатывает. Его маленькая слабость. — Друг заставил выпить, хотя я предупреждал его, что я на седативных, при которых... — Нельзя, — заканчивает за него голос, который раздаётся вновь у уха, заставляя вздрогнуть. Едва ли восприятие ускорено или же тот человек просто настолько быстр и понятлив. Чонгук кивает, и он уверен, что это крайне заторможено. — Вам такси вызвать? И стоит кивнуть, но организм настолько опьянён чужой близостью и голосом, что совершенно не поддаётся адекватности, отчаянно качая головой и прижимаясь к чужой груди теснее. Тело само выгибается в чужих руках, само проезжается по чужому паху, само кладёт руки на ладони незнакомца и само, черт возьми, действительно само, приподнимает и опускает чужие пальцы на свою грудь. Незнакомец удивленно выдыхает на шею Чонгука, и тело вновь и вновь сходит с ума, кажется, желая раствориться в этом чувстве и человеке, и Чонгук собирает свою последнюю адекватность, и разворачивается, поднимая глаза на чужие. Если телу так хочется, то он не смеет ему отказывать. Знать бы лишь с кем. Хоть примерно. — Я Тэхён, — говорит на ухо по виду молодой парень и отстраняется, представая в полной видимости затуманенного разума Чонгука. Сознание отчаянно вопит, что Чонгук может распрощаться с последними отголосками адекватности, потому что перед ним стоит буквально идеал, и это без преуменьшений. Лазеры стреляют по сгустившейся вокруг них толпе, сжимающей их и прижимающей друг к другу, толкая и подталкивая ближе, а неоновые подсветки от стоек для танцовщиц окрашивают человека напротив попеременно фиолетовым и розовым, и Чонгук буквально открывает рот от поражения и прямого попадания в самый центр. До помутнения симметричное лицо с прямым носом и пухлыми губами, кошачий разрез глаз с белыми линзами, чёрная бандана, откидывающая влажные от жара светлые волосы; Чонгук спускается взглядом ниже и рефлекторно, неконтролируемо, жмётся ближе, потому что у «Тэхёна» татуировки на шее и целая россыпь колец по ушам. Басы музыки долбят по ногам так сильно, что Чонгук касается руками чужих бёдер и поднимает взгляд, встречаясь с чужими глазами. — Я надеюсь, ты на самом деле настолько охуенен, как я тебя сейчас вижу. И Тэхён тянет губы в ухмылке, щуря глаза в хитром, каком-то надменном, намеке на самоуверенность. Он наклоняется к губам Чонгука и шепчет, едва их задевая. Горячее дыхание с запахом вишневой жвачки оседает на языке, и Чонгук рефлекторно открывает рот, словно желая почувствовать его ярче. Взгляд Тэхёна опускается с глаз на губы и он ответно приоткрывает их, языком едва касаясь, ювелирно, нижней губы Чонгука. Прямо сейчас Чонгук готов вгрызться в этого Тэхёна и каждую клеточку его тела, и он совершенно не уверен, что это ещё тело говорит, а не уже сознание. — Поверь, — будто мурлычет Тэхён и поднимает взгляд: его радужки точно перекрыли бы зрачки, не будь на нём линз. Чонгук готов поклясться, что это едва ли не самое сексуальное зрелище в его жизни. Губы Тэхёна в каком-то темном тинте, а зная их вкус, Чонгук может заранее сказать, что они прямо сейчас до зуда на коже вкусные — может быть кола. Сладкие губы, вишневый поцелуй, господи, как пошло. — Я буду считать себя последним человеком на Земле, если воспользуюсь тем, что Вы пьяны и просто задушу Вас Вашими же стонами, — рычит Тэхён, и Чонгук сцепляет зубы, скалясь. Кто ещё кого задушит стонами? Он опускает ладони на чужую задницу и сжимает так сильно, что Тэхён прижимается пахом к его, и каждый из них может почувствовать другого и его состояние. Кто кого, Тэхён? — Настолько не уверены в себе? — выдыхает Чонгук ему на ухо, и да, в нем уже говорит не только тело, но вся неразумность. — Тэхён-щи, — и прикусывает мочку, еле сдерживаясь от стона. — Ох, уверен, Вы бы и в более сознательном состоянии были не против, но, — но Чонгук затыкает его, зарываясь пальцами в его светлые жесткие волосы и прижимая голову к своей, почти впечатываясь губами к его. — Я Чонгук, и прямо сейчас давайте забудем, что я не трезв, — и целует, сразу проникая языком в рот. Громкий стон вырывается в то же мгновение, что и язык встречается с холодом титановой сережки в чужом языке. Толпа не обращает никакого внимания на аморальную по нормам парочку, смешиваясь в себе и чужих, двигаясь по ним бёдрами и руками, сжимая их в своей бессознательной вакханалии на границе с защищённой одеждой оргией. Множество тел, бесконечная мешанина вони от кальяна и сигаретного дыма с волос; шумы, басы, вновь касания других; Тэхён, руки Тэхёна на заднице, его язык с сережкой по небу, по губам, по шее; Чонгук откидывает голову назад и чувствует, как его шею прикусывают прямо поверх сонной артерии до боли в сознании и звёзд перед глазами. Чонгук открывает рот и делает полный вдох этого смрада чужих запахов, надеясь отдать Тэхёну должное и вдохнуть в него эту горечь. — Блять, Чонгук, — стонет несдержанно Тэхён, когда резко ловит его рот своими губами и принимается покрывать его челюсть и губы по очереди влажными поцелуями. Чонгуку даже не стоит спрашивать, что именно «блять», потому что всё. Блять и словно блядь. — Вызывай такси, — рычит он ему на ухо, и забирается руками под чужую чёрную футболку, царапая раскалённую кожу Тэхёна. — Ты же не собираешься меня кинуть после?.. — Тэхён не договаривает, и Чонгук смеётся, качая головой и проходясь языком ему по шее, ответно прикусывая. Он вызывает этим хриплый стон до вибрации в горле и не может сдержаться от толчка бёдрами в чужие. — К тебе или ко мне? Они переходят на панмаль, хотя не знают возраста друг друга; просто так кажется верно. И Тэхён целует его ухо, выдыхая в самую раковину «Ко мне», вынуждающее Чонгука закрыть глаза и мысленно поблагодарить-ударить Хосока за его очередной приступ и очередную чонгукову мягкосердечность и согласие составить компанию в этот чертов клуб на самом отшибе Сеула, почти у Ачасан и в каком-то подвале одной из заброшек. Родители уводят своих детей от подобных мест, сами дети рвутся внутрь. Такси приезжает за считанные минуты, в которые Чонгук успевает сказать Хосоку, что он уходит, представить ему Тэхёна и даже дать номер Тэхёна Хосоку по его требованию — просто потому что Хосок не такой и уебок, а на самом деле искренне переживает за друга. Просто методы лечения у него своеобразные, а Тэхён оказывается настолько не плохим выбором, что Хосок даже шепчет Чонгуку на повторе «Охуеть, мелкий, охуеть», проводя по его плечу ладонью несколько раз, возбуждённо подпрыгивая и лыбясь, как умалишенный. Если это не благословение его психотерапевта, то что? Когда Хосок проверяет номер Тэхёна, то тот отвечает тут же с удивленным «Такси?», стоя спиной к довольному донельзя старшему. Почему-то, прощаясь, Тэхён называет Хосока хёном, а Чонгук даже не понимает прикола, на самом деле, зависнув на родинке на кончике тэхёнова носа, которую подсветили фары подъехавшего такси. Даже не особо сопротивляясь желанию, Чонгук клюёт в неё губами, и тут же заливисто смеется, потому-то Тэхён на всю улицу чихает, а парочка у стены, самозабвенно пожирающая друг друга, отскакивают и падают на пятые точки на асфальт. Хорошо, Чонгук запомнит, что чихает Тэхён страшно. Для чего ему эта информация и вообще хоть какая-то информация о нем — Чонгук отмахивается от этих вопросов самому себе.