Таким, как мы, никто уже не поможет

30 Seconds To Mars - End of All Days

Так неуютно рядом с Меглиным Есения ещё себя не ощущала. Разве что в первые минуты, когда он неожиданно появился и взял с собой на первое дело, спустя бесконечное времяпрепровождение в лофте с бумагами и ненавистными бутербродами с сыром. Но даже тогда Стеклова с интересом наблюдала за ним — любопытство молодого стажера к известному сыщику порой сменялось негодованием и откровенным изумлением, но никогда не угасало. Меглин удивлял её все больше, с каждой новой встречей, с каждым разговором. Что же происходило сейчас? Есения медленно вышагивала по широкой аллее, желая оказаться как можно дальше от стен психиатрической больницы, откуда ещё доносились крики перевозбужденных недавним событием пациентов. В висках по-прежнему стучало, и таблетка Бергича никак не помогла в борьбе с мигренью, разве что тремор в руках исчез, и сердце немного успокоилось. Точнее, взяло паузу перед новым забегом, потому что идущий за её спиной Меглин не располагал к лёгкой, непринужденной беседе. Ни свежий воздух, ни чудесная майская погода не могли стереть хмурое выражение с лица девушки, что сунула руки в карманы джинсов и как-то странно съежилась, будто ей внезапно стало холодно. Она напоминала маленького ежа, что приготовился обороняться при встрече с хищником, выпустив все свои иголки. Но ведь в реальности никто не нападал, а иголки Есения скорее направляла внутрь себя, пытаясь хоть как-то защититься от боли, воспоминаний и забытых эмоций. Но при этом, как бы парадоксально это не звучало, Стеклова ощущала себя живой. Впервые, с тех пор, как вонзила нож в его грудь. Конечно, она и после испытывала сильные эмоциональные всплески, особенно когда родилась Вера. И это чувство тоже называлось любовью, но оно все же было другим. Сейчас все ощущения, органы чувств и эмоции были «настроены» лишь на одного человека — мужчину, любовь к которому прорастала постепенно, словно цветок лотоса пробивался сквозь толщу грязной и мутной воды. Чувства молодой, во многом ещё наивной девушки, стремительно разрастались, когда Меглин, шаг за шагом, открывался для неё с новой стороны. Когда его грубость и отчужденность становились ей понятны, и не ранили так, как в первые дни знакомства. Это чувство постепенно трансформировалось из предсказуемого восхищения своим учителем и желанием подражать во что-то взрослое. В привязанность, влечение, желание быть рядом и сделать его жизнь чуточку легче, чем она была. И жалость, безусловно, имела место быть, потому что спустя несколько месяцев она увидела в Родионе маленького ребенка, что остался один на один с этим миром и со своими демонами. Ребенок, у которого так беспощядно отняли материнскую любовь. Ребенок, который никогда не был избалован деньгами и вниманием, как большая часть её одногруппников. Ребенок, которому пришлось слишком быстро повзрослеть и считаться с этим миром и теми обстоятельствами, в которых он оказался, не по собственной воле. Меглин выработал свой жизненный кодекс, и подчинялся только ему. Но не разучился любить при этом, просто проявлял это по-своему, по-Меглински — через помощь «нашим». Есения навсегда запомнит, как он заботливо покупал Софье Зиновьевне её любимый торт, или с какой мягкостью рассказывал про Славика, что похищал подростков и «заботился» о них, преследуя лишь благие цели, в его понимании. Как хотел забрать себе попугая с места преступления, со словами «кто ещё пригреет сироту». Как тяжело ему было отказать Пиночету, когда тот просил поговорить с Бергичем о лечении током. Как «был против» манипуляций Субботника, и радовался, словно ребёнок, когда нашел Стеклову живую в багажнике машины. Хоть Меглин и пытался тогда это скрыть, но его приподнятое настроение сложно было не заметить. Как пришёл на её день рождения, преступив через себя и свои принципы. Как до последнего улыбался, хотя в глазах ясно читался страх, когда ему пришлось лечь к Бергичу, а Есения держала его за руку. Как грубо крикнул на неё, заставляя вернуться в машину, перед внезапным появлением в их доме Стрелка. Даже когда говорил про её же мать. Парадоксально, но Есения совсем не злилась на него за то, что он сделал. Ведь ей самой пришлось выполнить такую же просьбу позже. И она понимала, что бывают такие ситуации, когда самый ужасный исход — самый необходимый и правильный. Есения шумно выдохнула, прислушиваясь к шороху за её спиной — может, Меглин передумал идти следом? Конечно, нет. Он был предан Бергичу, и не стал бы нарушать его просьбу. Родион мало к кому прислушивался, но Вадим Михайлович всегда был для него исключением, что в прошлой жизни, что сейчас. Мужчина шёл неспеша, намеренно оставляя расстояние между ними. И дал Стекловой возможность побыть наедине с собой, что сейчас оказалось как нельзя кстати. Ну, ты и идиотка, Есения! Бросила ребенка и домашние дела, чтобы приехать сюда и узнать хоть что-то, а когда появилась идеальная возможность поговорить, трусливо сбежала! За неделю она набралась храбрости лишь задавать вопросы о нём, но никак не говорить глаза в глаза. Причудливое чувство — любовь. Такие разные формы она принимает, даже если речь идет об одном и том же человеке. Особенно если речь идет о мужчине. Возможно, появление таких ярких чувств к человеку, что был старше в два раза, можно было списать на её возраст — не встречались еще в её жизни подобные сильные переживания. Школьные влюбленности — да, любовь — нет. И именно Женя помог ей почувствовать эту разницу, ведь он всегда нравился Стекловой, с первого курса. Но все это было как-то поверхностно, по-детски, когда зубы не так сводит, а коленки и вовсе не дрожат при встрече. Хотя это все про влюбленность, не любовь. Но что такое любовь, объяснить Есения не могла. Но явно ощущала её присутствие в воздухе, когда слышала тихие шаги за спиной. Точнее, её внезапное появление, после двухлетнего отсутствия, когда вместо себя она прислала тупую боль, что поселилась в висках и груди. Интересно, в жизни Родиона были подобные ощущения? И если да, то к кому? К её матери или к ней? А, может, к ним обеим? Значит, не стоит так драматизировать, и истинную любовь можно испытать отнюдь не один раз в своей жизни? — Там дальше тупик. Есения замерла на месте, только сейчас заметив, что давно сошла с асфальта и шагает по узкой тропинке, в сторону высоких деревьев. Стеклова резко обернулась, хмуро взглянув на Родиона — он прервал её рассуждения, а значит, придется теперь возвращаться в реальность и пытаться с ним говорить. — Забыл, у тебя же карандаш есть. Справишься, — усмехнулся Меглин и достал сигарету. — Я пыталась помочь! — Ты пыталась самоотверженно совершить глупость. — Ты меня не знаешь, — с особой злостью вдруг произнесла Есения. Ведь этому Меглину неизвестно, кем была девушка в прошлом. Что она уже не раз рисковала своей жизнью, причем, иногда это случалось даже по его вине, а иногда — ради него. Что за полгода стажировки её пытались задушить, сбросить с самого верха недостроенной высотки, заколоть отверткой, зарезать на модельной фотосессии и застрелить из ружья. Что она неплохо оборонялась с помощью карандаша, остановив как минимум двух маньяков. Есения много раз имела дело с психами, и училась не быть жертвой, беря уроки у самого Меглина. Но почему все вокруг вдруг об этом забыли, посчитав, что она способна быть только домохозяйкой и мамой? Меглин выдохнул сигаретный дым, глядя ей в глаза: — Не знаю. А должен? — Давай вернемся, — девушка быстро прошла мимо озадаченного Родиона, намеренно задев его плечом. — Ты на себя злись, не на меня, — мужчина двинулся за ней, швырнув сигарету в сторону, — что не так? — Ты. Ответ только в тебе, — Стеклова ускорила шаг, решив согласиться на отдельную палату у Бергича и побыть последний час в одиночестве. Все-таки она совсем не была готова к разговору. К разговору с новым Меглиным, который работал в психушке, помогал усмирять буйных пациентов и даже курил теперь какие-то слишком крепкие сигареты. Меглин, который видел в ней обычную, недалекую девушку с красным маникюром и на каблуках, не способную дать отпор очередному психу. Она не принимала его. Не хотела ничего рассказывать или что-то доказывать. Она скучала по Родиону из прошлого, но кто этот мужчина — Стеклова уже не знала. Лишь тешила себя глупыми надеждами после их встречи, впустив старые чувства в сознание. Не любовь сейчас витала в воздухе, она себя обманывала. Любовь осталась там, в лофте. Вместе с его пальто. Частично в глазах Веры. А сейчас на душе было горько и отчего-то хотелось громко кричать. — Стой, — Меглин быстро нагнал её, и схватив за локоть, заставил повернуться к нему лицом, — ты же поговорить сюда приехала. Так давай, начинай. — Я вижу тебя второй раз в жизни, — прошептала Есения, почувствовав, как глаза защипало, — тут и говорить не о чем. Родион глубоко вздохнул и внимательно всмотрелся в лицо девушки, как будто выискивая там ответы на свои вопросы: — Давай попробуем. — Тебе это зачем? — Есения высвободила свою руку, затем обхватила себя, будто пыталась обнять. — У меня только ты и осталась. И психушка эта, — он быстро кивнул в сторону своего нового «дома», затем снова заглянул в растерянные глаза Стекловой, — ну че, поможешь? Есения быстро закивала, смахнув пустившуюся в бег по щеке соленую слезу. Именно сейчас она не могла описать своих чувств. Как и отказать ему в этой просьбе. Меглин медленно зашагал вперёд, жестом предлагая присоединиться к нему. Стеклова глубоко вздохнула и двинулась следом. — Кто такая Вера? — кажется, Родион долго искал тему, с которой было бы лучше начать эту «дружескую» беседу. Запомнил все реплики Бергича, чтобы потом расспросить подробно Есению. Только вот выбрал то, что оказалось болезненней всего. — Моя дочь, — Стеклова нервно сглотнула, чуть не произнеся «наша». — Давно ремиссия? Он думал про мнимую болезнь Есении, а она о том, сможет ли когда-нибудь познакомить Веру с папой. Пусть и другим, но папой он от этого быть не перестал. — Достаточно. — Достаточно, чтобы выйти замуж и родить. Это обнадеживает, — кивнул Родион, — сколько ей? — Десять месяцев. Вдруг мужчина остановился, задумчиво глядя себе под ноги. — Родион? — Значит, твоя ремиссия длится года два уже, не меньше? — как-то подозрительно прищурился он. Есения промолчала, всеми силами отгоняя от себя надежду на то, что Меглин начал что-то вспоминать. — Кто мы друг другу? — Пациенты Бергича, — внезапно охрипшим голосом ответила девушка. — Нет, — усмехнулся Родион, — я уже не спрашиваю, что тебя — такую молодую и красивую привлекло в том, кто в отцы годится и бухает как не в себя. Но ты сказала, что Бергич сообщил тебе о моей смерти. Что после замуж вышла. Как-то слишком все быстро, не находишь? И ребенка тут же родила. При этом оставляешь дите с няней, мчишься в психушку, от которой должно в холодный пот бросать за километр, и говоришь, что спишь плохо последнюю неделю. Я достаточно аргументов привёл? — Мы… Мы работали вместе, — сдалась Стеклова. — Ну, что ты за человек такой, — недовольно произнес Меглин, устало вздохнув. Затем резко шагнул к девушке, обхватил руками её лицо и поцеловал. Так же дерзко, своенравно, но страстно, как в её день рождения. Есения меньше всего ожидала подобных действий, хоть и мечтала об этом с момента их встречи, потому отреагировала вполне естественно — тут же оттолкнула мужчину, залепив при этом пощечину. Меглин в ответ на это лишь улыбнулся, потирая покрасневшую часть лица. Стеклова возмущенно смотрела на него, жадно хватая ртом воздух. Будто она несколько километров пробежала, а не целовалась только что с любимым мужчиной. — А говорила, не нравлюсь тебе. Когда Родион через предложение выражался знакомыми фразами Есене снова хотелось залепить пощечину, но уже себе. Это всего лишь фразы, они ничего не значат. И уж точно не дают шанса на то, что он что-то вспомнит. — Не нравишься. Хуже, — выдохнула Стеклова. Затем повторила его же действия, и прильнула губами к его, снова ощущая покалывание бороды и привкус табака. Опустила руки ему плечи, крепко прижимаясь всем телом. Родион не был удивлен и не пытался её остановить — его ладонь опустилась на её талию, слегка задрав край футболки. Прикосновение теплых пальцев к коже вызвало новую эмоциональную волну, которую Стеклова теперь ощущала не только жаром в груди, но и знакомыми покалыванияни ниже пупка. Второй рукой Родион медленно провёл вверх по спине, шее, в ответ на что из губ девушки вырвался едва уловимый стон, затем выхватил карандаш из волос, резко сделал шаг назад, прижимая острый предмет к её тонкой шее. — Двойка, — Меглин тяжело дышал, его голос хрипел, но он был абсолютно сосредоточен на своих действиях, — ты же утверждала, что умеешь психов останавливать. И второй раз облажалась. Быстро придя в себя, Есеня нервно сглотнула, ощущая, как грифель уже плотно вонзился в кожу, но не спускала внимательного взглядя с Меглина. Ей некогда было обдумывать, что это было — внезапное возвращение памяти или просто уловка, чтобы вытянуть из неё информацию. Стеклова лишь резко ударила по болевой точке в руке, и когда Меглин потерял контроль, ловко заломала ему руку, заведя её за спину и с силой надавив, отчего он согнулся и издал нечто похожее на вопль. — Убедила, — прохрипел он, пытаясь выпрямиться, — а со стороны и не скажешь. Стеклова самодовольно улыбнулась, отпустив мужчину. Затем подняла с земли карандаш и спрятала его в карман джинсов, удивляясь тому, как этот предмет многое для неё сегодня сделал. — Манипулировать поцелуем — это подло. Меглин криво улыбнулся, потирая ушибленную кисть: — Ну, тебе ж понравилось. Видел, что понравилось. — Я в твоих уроках больше не нуждаюсь. Только спустя пару секунд, как Стеклова это произнесла, до неё дошло, что она снова дала Родиону подсказку. — Уроках? — Не важно. — Ещё как важно. Стеклова спрятала лицо в ладонях, заглушив тем самым вырвавшийся, наконец, из её груди крик: — Это так сложно понять? Она снова посмотрела на мужчину, ожидавшего разъяснений: — Твою мать, Родион! Если ты всё вспомнишь, значит, станешь прежним! Если станешь прежним, значит ляжешь обратно к Бергичу! Я не смогу второй раз тебя убить, ты требуешь от меня слишком многого! Меглин молчал, глядя как до Есении постепенно доходит то, что она сейчас сказала. — Так значит, это ты была? — он указал рукой на свою грудь. Стеклова промолчала, только шмыгнув носом, но слезы все равно было уже не остановить. — За что ж ты меня так любишь? — А нужна причина? — выдохнула девушка, не пытаясь спрятать глаза от его внимательного взгляда. — Так дело не пойдет, — внезапно раздался голос Бергича, сутулая фигура которого приближалась к ним, — я оставил Есеню, чтобы она в себя пришла. А ты довел её до истерики за полчаса! Врач строго посмотрел на Меглина, который, казалось, не особо его слышал — он отвел взгляд в сторону, медленно проведя рукой по лицу. Затем шумно выдохнул, сделал шаг назад, отвернулся и закурил. — Как дети малые, ей Богу, — Бергич встал рядом со Стекловой, — я наблюдал за вами из окна — то милуются, то дерутся. Вы как взрослые разговаривать умеете? — Мне можно уже ехать? — Конечно, нет! — с вызовом ответил врач, — как голова? — Не понимаю. Я устала. Очень. Бергич с какой-то отцовской заботой осмотрел девушку и кивнул. — За руль одной я тебе сесть не разрешаю. Попроси отца тебя забрать. — Как я объясню ему, что я здесь делаю? — Придумай что-нибудь! Он и так все поймет, — Бергич бросил быстрый взгляд на спину Меглина, что задумчиво выпускал дым изо рта, и медленно зашагал прочь. Стеклова уже двинулась вслед за врачом, но резко остановилась, услышав тихое: — Есеня. Она уже и забыла, что соврала ему про имя при встрече.