Глупые письма

Это конец. Мосты соединяющие здравомыслие и желания были окончательно сожжены дотла еще в тот момент, когда Шото на свой страх и риск решился вновь придти на с виду невинный адрес, отправленный на его телефон с неизвестного номера, когда вновь пошел туда один с тайной надеждой на то, что это не еще одна уловка или что-то в этом роде и когда вновь при виде горящих неистовым светом глаз, уставленных на него, не смог атаковать или хотя бы повернуть назад. То самое хладнокровие в глазах пропадает с каждым новым шагом, направленным к нему, ноги постепенно подкашиваются, а сердце отбивает бешеные ритмы в груди. Безумные противоречивые чувства одолевают его каждый раз как в первый, и он старается противится им, закрывая глаза от дурманящего его наркотика, пытаясь отбиться от ни капли не нежных прикосновений, но постепенно сдается, когда оказывается вжатым в очередную холодную кирпичную стену какого-то дома. Хочется остервенело кричать, пока покрытые глубокими ожогами руки скручивают его, не давая и шанса на побег, а потом и непозволительно медленно расстегивают верхнюю часть костюма с ехидной улыбкой. Сжимая свободную руку в кулак и подпирая ей стену перед собой, Шото хотел снова закрыть глаза и провалиться в окончательное небытие, но наперекор своему здравомыслию он просто с холодной ненавистью и долькой желания смотрел на того, кто поглотил его целиком и полностью одним своим существованием; кто пленил до не позволения сладким голосом однажды и намеревался держать в собственных руках всю оставшуюся вечность. Чувство собственного ничтожества вперемешку с безысходностью постепенно уничтожали Шото, а сладостная нега предвкушения внизу живота, наоборот, дурманила своим неповторимым очарованием.Во рту как-то незаметно уже орудовали пальцы, смачиваясь и шутливо ловя язык, пока из-за шума в ушах услышать очередные насмешки в самый край уха было практически невозможно. Единственное, что можно было разобрать из отрывков фраз и многозначительной улыбки — скоро будет сладкая боль и горькое удовлетворение. Но Шото не успел отреагировать на осознание сказанного, как чужие челюсти с силой сжались на его предплечье, оставляя после себя алеющий след от укуса. Казалось, Шото все-таки закричит или хотя бы попытается вырваться, но, увы, жар во всем теле еще вначале отнял у него все силы на сопротивления. Он даже не был уверен, смогут ли ноги удержать его, и есть ли у него вообще голосовые связки. Поэтому единственное, что он смог выдавить из себя, так это скупой скулёж, что тут же растворился в белом шуме. Место укуса все еще пульсировало, пока твердый объект с силой обтерли об пятую точку, вызывая дискомфорт и легкую дрожь. Игрушка — иное быть не может, и Шото с силой зажмурил глаза. Ему не хотелось смотреть, как ее смазывают его собственной слюной. Также, как и не хотелось принимать тот факт, что чувства его безумны, ненормальны, но так сладки во все многочисленные разы; что он толком не задумывается, кто мог отправить ему голое сообщение с адресом кроме как Даби, а сразу идет на встречу; что он всегда может сбежать. Но почему-то не сбегает. Почему-то, несмотря на все противоречие он продолжает терпеть, и, даже тогда, когда вторая рука оказывается на свободе, а ремень его костюма настойчиво пытаются расстегнуть — он лишь ждет. Кажется, Шото и вправду стал безумен. . .