***
Чуя был несправедливо хорошеньким, сидел посреди гостиной и широко улыбался, когда все и его сестрица Кое-передавали ему выпить напиток за напитком, поздравляя его с тем, что он пережил мафию — и, что еще более важно, Дазая — в течение целого десятилетия. Он принимал каждый последующий напиток, который ему вручали, но потягивал только часть из них. Виски пить он не закончил, и когда Озаки принесла ему бутылку Петрюса, сказав, что копила на нее для него, Накахара абсолютно загорелся. Достаточно сказать, что единственным другим человеком, который получил целый стакан этого напитка, была сама Кое, а все остальное забрал никто иной, как рыжик. В течение часа было тихо. Осаму был не слишком доволен, наблюдая, как Чуя прислонился к Акутагаве с покрасневшими щеками, и тело парня не было скоординировано. Шатен не мог удержаться от того, чтобы подняться и забрать рыжика из рук Рюноске. — Акутагава-кун. — сказал Дазай, скрывая ревность в своем голосе, потому что он знал, что этот человек рассматривал Чую только как друга. — Я позабочусь о Чибикко. Думаю, тебе следует провести некоторое время со своей сестрой. Она пряталась в углу всю ночь. Брюнет пристально посмотрел на него, и Осаму почти почувствовал, что его судят. Однако, Рюноске лишь медленно снял руку Накахары со своего плеча, передав его шатену, когда рыжик пьяно хихикнул. Боже, это было чертовски мило. — Обязательно позаботься о нем, Дазай-сан. — осторожно и тихо сказал он, придавая этим словам больший вес, чем следовало бы. Дазай только улыбнулся ему, скрывая недоумение на своем лице, и потянул Чую к столу, чтобы усадить его. Накахара имел очень твердое мнение о том, где он будет сидеть, и отказывался делать это где-либо еще, упираясь пятками в деревянный пол и поднимая шум, пока Осаму не смягчился и не позволил ему сесть на свои колени. — Ты испорченный ребенок, ты знаешь, Чибикко? — с нежностью сказал шатен, обвивая рукой талию рыжика, чтобы удержать его в покое. К счастью, тот не двигался и не раскачивался, так что Дазай, по крайней мере, был в основном в безопасности от возможности возбудиться с Чуей прямо на его коленях. И, хотя идея этого была далеко не неприятной — идеальная задница парня плотно прижалась к его члену, потирая самым заманчивым образом — он знал лучше, что не мог позволить себе такую ответственность. У него не было никакого способа объяснить это, если Накахара заметит, поэтому он не собирался рисковать этим. — Но ты тот, кто избаловал меня. — пропел рыжик ему на ухо, его голос звучал глухо и хрипло, когда его руки обвивали шею шатена. Мужчина нежно хмыкнул, прижимаясь щекой к волосам Чуи: — Полагаю, что да. — самодовольно согласился он, слишком любя эту идею. — Эй, ты знал, что Рю — мой лучший друг? — Накахара бросил на него взгляд, пьяно указывая на темноволосого мужчину через комнату. — Он заставлял меня пить воду, чтобы у меня не было похмелья, и он не заставлял меня ходить. Дазай засмеялся, как над словами рыжика, который предположительно имел в виду, что Акутагава держал его на руках, так и над идеей, что у парня не будет похмелья от того, сколько он выпил. — Он хороший друг, не так ли? — спросил Осаму, посмеиваясь, когда Накахара очень решительно кивнул. — Но я думал, что я твой лучший друг, Чуя. Он произнес имя, как обычно, только потому, что ему нравилось его произносить. В конце концов, оно принадлежало его самому любимому человеку во всем мире. Чуя поднял на него взгляд, с опьяняющей и не менее захватывающей дух улыбкой, и засмеялся, дыша запахом вина и виски. Он резко нахмурил брови, покачал головой и попытался погладить лицо Дазая: — Конечно, но я люблю тебя, так что это не считается. — твердо сказал парень, как будто это имело какой-то смысл. Осаму рассмеялся над ним, поднимая его на ноги. Время вернуть это чудо домой. — Хорошо, Чибикко, давай отвезем тебя домой, чтобы ты мог выспаться. — горячо предложил он, уже направляя Накахару к дверям. Он помахал Кое, указывая на Чую с улыбкой. Она улыбнулась в ответ, хриплый смех упал с ее губ, и она кивнула ему, прежде чем вернуться к своему разговору. Ну, это было проще, чем он думал. Может быть, она наконец-то приняла, что он может быть рядом с рыжиком. — Эй! — резко сказал Чуя, когда они вышли из комнаты и направились к жилым помещениям. Дазай с тревогой посмотрел на него сверху вниз, но не нашел ничего не в порядке, кроме его пьянства. — Да, Шляпная стойка? — сладко спросил он, щелкая по краю шляпы, ненадежно сидевшей на голове Накахары. — Я люблю тебя. — ответил рыжик. Дазай смеялся над ним, притягивая его ближе к себе и продолжая идти к их квартире. — Я тоже тебя люблю, Чуя. — сказал он с любовью, позволяя истинному смыслу этих слов проникнуть в его тон, видя, что рыжик, вероятно, был слишком пьян, чтобы понять это в любом случае. — Ты мой любимый человек во всем мире, и я тебя очень люблю. Накахара на секунду посмотрел на него, а затем резко стукнул его в ребра: — Глупая мумия.***
— Нет, блядь, дерьмовый Дазай, слушай. — невнятно вздохнул Чуя, схватившись за рубашку Осаму, отчего мужчине было очень трудно открыть дверь. — Я слушаю, Чибикко. — смеялся шатен, оттягивая его назад на достаточное расстояние, чтобы набрать код. Чуя споткнулся о порог, когда Дазай жестом показал ему идти, полетев на мужчину, как только дверь закрылась. Его руки неуклюже обвились вокруг талии Осаму, положив подбородок ему на грудь, чтобы удержать равновесие, когда шатен прижал его к себе. — Я люблю тебя. — сказал ему Накахара. — Я знаю. — поддразнил Дазай, смеясь, осторожно направляя двадцатилетнего парня к дивану, аккуратно садясь рядом с ним. — Ты любил меня с десяти лет, и я тоже любил тебя целое десятилетие, Чибикко. Это было правдой. Он любил Чую все те десять лет, что знал его, даже если он по-настоящему влюбился в него только в последние три года. — Как ты такой умный и такой глупый в одно и то же время? — пробормотал рыжик, с трудом пробираясь сквозь заплетающийся язык. Дазай чувствовал себя прикованным его взглядом и казался почти неспособным двигаться, когда Чуя толкнул его на спину и подполз, чтобы оседлать его. Это было… вероятно, не хорошо. Если Накахара останется там достаточно долго, пьяно ёрзая, у Осаму будет адская эрекция, которую будет непросто объяснить. Почему рыжик настаивал на том, чтобы мучить шатена, как это он делал снова и снова сегодня вечером? — Я люблю тебя. — снова сказал Чуя, падая на грудь мужчины. Его рука неуклюже нащупала рот Дазая, когда он почувствовал, как тот втянул воздух, чтобы ответить ему, и Накахара небрежно приглушил его. — Молчи, глупая мумия, пока я говорю. — проворчал он. — Ты должен быть тихим, потому что я ждал, скажем, пять лет или около того, чтобы сказать тебе, так что ты должен молчать, хорошо? Сердце Осаму на мгновение заколотилось в его груди, но шатен сглотнул свою надежду и просто молча кивнул, стараясь изо всех сил не посмотреть вниз на беспорядок пьяного рыжика, который лежал на нем. — Раньше был слишком молод, но это уже не так. — твердо сказал Накахара, не обращая внимания на то, как у мужчины перехватило дыхание. — Ты не представляешь, сколько… — он икнул. — сколько раз я одергивал себя с тех пор, как мне было лет пятнадцать. Так чертовски горяч, это нечестно… — проскулил рыжик, все еще не замечая, как смертельно Дазай побледнел под ним и дернулся. — И ты тоже такой красивый. Знаешь ли ты, что в твоих глазах маленькие черные и золотые пятна, как будто… — он махнул рукой, смеясь над собой. — Цветная часть, ты это знаешь. — Радужная оболочка. — задохнулся Осаму высоким и напряженным голосом, но слова Чуи все еще были слегка приглушенными. Какого черта он должен был теперь делать? Сердце шатена стучало в груди, легкие сжимались каждый раз, когда он пытался дышать, он сам дрожал от надежды, которая, вероятно, была неуместна, отчаянной надежды, что рыжик все еще захочет этого утром, и что это был не просто пьяный бред. Дазай просто хотел поцеловать Накахару, притянуть его ближе и, наконец, почувствовать вкус его губ, как он жаждал годами, но он не мог этого сделать, пока Чуя был пьян. Он нуждался в нем трезвым, чтобы он смотрел в эти кристально-голубые глаза, пока Чуя будет говорить, что любит Осаму, что хочет его. Но он не мог перестать слушать. — Да, это. — хихикнул Накахара, слегка поглаживая щеку Дазая. — И у тебя тоже красивый ротик. Я хочу поцеловать его, но я знаю, что ты не дашь мне. — он сделал паузу, поморщившись. — Хотя все в порядке, потому что я все еще люблю тебя, и не имеет значения, как ты любишь меня, пока ты находишься рядом, поэтому мне не нужно тебя целовать, потому что я знаю, что ты подумаешь об этом плохо. Не потому, что я парень или что-то в этом роде, а просто потому, что это я. Сердце Осаму разбилось от мысли, что рыжик когда-либо верил, что он мог думать о нем что-то грубое. — Но в любом случае, ты действительно глупый, но ты также очень умный, и ты действительно горячий, так что быть глупым хорошо, если ты горячий. — сказал Чуя неопределенно, и Дазай не смог удержаться от смеха. — И я люблю тебя, несмотря ни на что, даже если ты глупый и старый и не слушаешь меня, поэтому я должен был сказать все это. Шатен уставился на макушку рыжика. Рука, которая закрывала его рот, теперь нежно поглаживала его щеку. — Чибикко… — начал он слабо, задаваясь вопросом, насколько вероятно, что он галлюцинирует все это и что его внутреннее желание подпитывает его прекрасный мираж. — Я… — Хей. — внезапно сказал Чуя, наклонив голову, чтобы он мог посмотреть в глаза Дазая. Его щеки покраснели от алкоголя, на его лице появилась широкая улыбка. — Я сказал, что хочу поцеловать тебя, верно? Горло Дазая было настолько сухим, что он почувствовал, как внутри что-то щелкнуло, когда он сглотнул: — Да. — слабо прошептал он. Потому что, хотя Осаму не мог поцеловать этого человека, потому что рыжик был пьяным, если Накахара поцелует его, наклонившись и сжав их губы вместе, то шатен не мог быть обвинен в том, что позволил себе такой малейший поцелуй, чтобы почувствовать вкус, не так ли? — И ты знаешь, что я люблю тебя. — усмехнулся Чуя, снова икнув. — И ты любишь меня, даже если это не то же самое. Но это было, это было именно оно, и Дазай очень хотел сказать ему это, доказать ему, что это правда, и никогда не позволять ему уходить. — И я действительно очень пьян. — хихикнул Накахара. — Значит, я не запомню это, наверное, да? Мысль об этом привела к болезненному сжатию сердца Осаму. — Вероятно… — с трудом выдавил он. И, черт возьми, он был на грани слез, разочарован, полон надежд и напуган. Разочарован, что он не мог ничего сказать, что Чуя, возможно, даже не вспомнил ничего из этого. Надеясь, что он имел в виду именно то, что его действительно любит, как сам шатен любит его. Боясь, что произошедшее не правда и ему все это приснилось. — Значит, ты будешь единственным, кто помнит это, так что это твоя ответственность. — Чуя покачал головой, разочаровавшись в этом слове. — Твоя задача — помнить это за нас обоих, теперь, если ты хочешь, хорошо? Только если ты хочешь, и если ты хочешь, ты должен. Какого черта он не захочет помнить это? Он никогда не смог бы забыть слова Накахары, его голос, его глаза, даже если бы все они были невнятными и не в фокусе от того, насколько он был пьян. Его брови нахмурились в замешательстве от того, что рыжик пытался сказать, а затем осознание ударило его. Чуя говорил ему, что если он хочет этого, он должен что-то с этим сделать, потому что даже если сам рыжик вспомнит, он не сможет сказать это снова. — Я запомню. — пообещал Дазай дрожащим голосом. Он посмотрел вниз, улыбаясь — наполовину грустно, наполовину обнадеживающе — когда понял, что Накахара вырубился, тихо посапывая на его груди. — Я буду помнить каждое слово, которое ты сказал. И я сделаю тебе завтрак завтра, настоящий завтрак, без крабов, и я поцелую тебя и скажу, что я тоже тебя люблю, и когда ты будешь смущен, я буду повторять это снова и снова, пока ты мне не поверишь. Проще было сказать подобное, когда эти прекрасные блестящие голубые глаза не смотрели прямо в его душу, но его горло все еще было напряженным, в голове скакали противоречивые эмоции. — Я люблю тебя, Чуя. И так как он полностью планировал вернуть Накахару в свою постель на следующее утро, как только его похмелье покинет его, он и взял их обоих спать в свою. Даже в аду не было никакой возможности, чтобы рыжик выскользнул через его хватку. Не в этот раз.