Покажи мне горизонт

      «Малахитовый», — подумал Дейдара, глядя на лес, проносящийся за окном поезда.       Летнее солнце медленно опускалось за горизонт, оставляя на небе яркий янтарный, сравнимый с крепким заваренным чаем, отсвет. С каждой секундой зарево становилось всё насыщеннее, гуще, красочнее и сейчас походило на рубиновое, огненное. Под конец, на мгновение перед вечерними сумерками, небо окрасилось в глубокий тёмно-алый, гранатовый цвет, служивший кульминацией всей палитры, но уже в следующую минуту представляло собой обломки обсидиана*, до краёв наполнявшие небосвод. Деревья потеряли свои изумрудно-зелёные краски и привычные очертания, сливаясь в некий размытый силуэт, походивший на один огромный морион**. День подошёл к концу.       Дейдара восхищался закатами. И это восхищение шло вразрез с его пониманием восхитительного. Он считал, что красота — это искусство, а искусство — это взрыв. Нечто неожиданное, сильное, дерзкое, но вместе с тем блестящее, пронзительное и невероятное. То, что разрушает привычные представления, нарушает душевный покой и полностью очаровывает, вызывая внутренний диссонанс при мысли, как такое могло понравиться. Навсегда остаётся, пусть где-то на периферии сознания, ослепительным воспоминанием.       И Тсукури изо всех сил старался сделать свою жизнь искусством, пытаясь остаться в памяти окружающих мимолётной бурей, ослепительным всплеском, ядовитым воспоминанием, которое невозможно забыть и вывести из организма. Дейдара вызывающе выглядел — длинные платиновые волосы, жирно подведённые глаза и яркая одежда — и так же себя вёл: спорил с преподавателями, ругался с одноклассниками, дарил самодельные бумажные цветы прохожим, рисовал кривые, но яркие граффити на стенах городских зданий, пел во весь голос, идя по улице. Он громко кричал и смеялся, легко обижался и злился, но быстро остывал. Терпеть не мог лицемерие и фальшь, поэтому говорил людям исключительно правду, какой бы неприглядной она не была, и улыбался искренне, из-за чего довольно редко, потому только единицы это видели. Но оно того стоило, ведь его улыбка — чистейший благородный опал*** в свете холодных лучей зимнего полуденного солнца — по яркости могла сравниться с Капеллой.       Плевать, что некоторые люди злились и отводили раздражённый взгляд при упоминании его имени. Ненависть тоже реакция, считал парень, а также одна из самых сильных эмоций. Ему было всё равно, как вызвать интерес у других, какие бессмысленные, но громкие поступки совершать. Он просто хотел, чтобы его заметили. Запомнили. Больше всего в жизни Тсукури боялся бесследно исчезнуть; умереть, не затронув ничьё сердце; навсегда закрыть глаза, зная, что не нашёл ни в одной душе своего отражения.       Дейдара — вспышка, живущая моментом, цель которой запечатлеться в родословной вечности.       Ещё одна привязанность, идущая вопреки его идеалам, — любовь к камням. Он любил их за блеск, твёрдость, мистические свойства, в которые безоговорочно верил, но главное — за красоту. За вечную красоту. В моменты, когда Дейдара об этом задумывался, его дыхание тяжелело, а глаза становились пусто-сосредоточенными. Когда человек размышляет о вечном вопросе или предается философским рассуждениям, с ним происходит то же самое: он уходит в собственные мысли настолько далеко, абстрагируясь от всего и не замечая ничего вокруг, что сам удивляется, какие глубины имеет его сознание. А потом, почти дойдя до сути проблемы, он отвлекается на что-то внешнее и выпрыгивает из своих размышлений. Состояние, будто резко достали из самой Марианской впадины, мгновенно пропуская через толщи воды, — неожиданно видишь привычную картину мира, но уже другими глазами, идя на берег и оставляя на нём следы глубокой воды, поток остатка концептуальных мыслей. Разве можно после такого смотреть на мир обычными глазами, один раз увидев его с другой стороны?       Вот почему он любил камни. За приятную дрожь при мысли, чем они по сути своей являются. Таинственность и незнание вгоняли в лёгкий ужас, но он почти сразу заменялся интересом. Магия в образце примитивности; пропасть, заключённая в грубую, обыденную форму; отражение его бессмертной души в бездушной безделушке.       Дейдара опустил усталый взгляд на руки, уже по привычке протирая серебряный ободок кольца****, красующегося на указательном пальце правой руки. Кольцо имело кармезиновую оправу, где крупный камень обрамлен более мелкими, которую крайне редко используют современные мастера из-за сложности изготовления. В украшение был закреплён крупный чёрный оникс — не слишком дорогой камень для ценителей, но самый дорогой камень для Тсукури. Кольцо служило напоминанием о матери — человеке, которого он любил сильнее всех остальных. Любил до сих пор, несмотря на то, что прошло уже почти два года с её похорон.       Жизнь зло над ним пошутила. Мальчик справил свой пятнадцатый день рождения, на который получил это самое кольцо, а через две недели получил известие о смерти самого дорого человека. Болезнь пришла к его матери так же неожиданно, как и некролог. Он ясно видел, как она перегорела внутри, как из её когда-то искристых глаз летел пепел обречённости. Это ведь тоже вспышка, правда, Дейдара? Она прожила свои последние две недели ярче, чем все годы до этого, так почему же ты не рад за неё? Она воплотила твою мечту, но почему же ты плачешь, солнце? Почему тебе настолько больно? Больно до порезов на теле в порыве истерики, до нервных срывов, до черствых психологов, которые не могут ощутить и половину пропасти на месте твоего сердца. И чему же это тебя научило? Лишь наступать на горло отчаянию и скалить зубы в попытке улыбнуться, не ставя под сомнения правильность собственного мировоззрения.       Тсукури оттащил с края бездны такой же идейный дурак, как и он сам. Сасори Акасуна, немного замкнутый брюнет с гордыми глазами, был его соседом напротив, но пересекались они только в небольшом книжном киоске на периферии города.

2 года назад.

— «Страдания юного Вертера» Гёте*****, пожалуйста, — просит Дейдара, глядя на библиотекаря впалыми безжизненными глазами. Женщина странно косится на подростка, но послушно идёт за книгой.       Сасори с интересом и некой тревогой поглядывает на парня, держа в руке потрёпанный сборник Агаты Кристи. «Обычно он берёт научную фантастику», — думает про себя парень.       Позже они встречаются в читальном зале, куда приходят вот уже год. Это их место. Они постоянно наблюдают друг за другом, и каждый думает, что остаётся незамеченным. Видя блеск в глазах Дейдары после прочтения какого-нибудь произведения, Сасори бежит к книжной полке за сборником, который Тсукури положил на прежнее место, и берёт его домой, скрупулёзно читая. Занимательно, но Дейдара делает то же самое, встречая мечтательно улыбающегося соседа в обнимку с книгой известного лирика, подмечая, к какому ряду он понёс этот том. Они понимают друг друга лучше, чем кто-либо из их окружения, но в жизни ни разу не разговаривали. Сасори переписывает выделенные Дейдарой цитаты, а Тсукури заучивает стихи, отмеченные Акасуной.       Каждый из них по-своему сильный, но у них одинаковый страх — поздороваться. Это не боязнь знакомств или общества, а боязнь непринятия, разочарования, не оправдание надежд другого. Они слишком дорожат своей «дружбой», чтобы её начинать.       И вот сейчас Сасори уже около четверти часа в открытую пялится на блондина, но тот упрямо не поднимает взгляд. Брюнет подмечает дрожащие руки, осунувшееся тело и похудевшее лицо своего соседа.       И не выдерживает.       Он с противным скрипом отодвигает стул, ловя на себе осуждающие взгляды, и уверенно идёт к противоположному столу. Акасуна вырывает у Тсукури суицидальный роман, бросает на стол «Убийство в Восточном экспрессе» и чётко спрашивает: — Знаешь, кто убил Кассетти?       Остаток дня они спорили и разговаривали обо всём на свете, а ближе к ночи хорошенько напились и пошли на набережную кричать стихи мёртвых кумиров. Сасори впервые за долгое время почувствовал себя живым, а Дейдара почувствовал себя настоящим.       Они провели почти два безумных года вместе. Парни подружились и сильно привязались друг к другу. Как выяснилось, Сасори тоже потерял родителей и прекрасно понимал, в каком состоянии был Дейдара и насколько необходимо из этого состояния его вытащить. Вот только в отличие от блондина, который на себе волосы рвал от боли и захвативших его чувств, брюнет выбрал диаметрально противоположный путь: из лоскутов своей рваной хрупкой души он сделал довольно прочную маску равнодушия и надменности. Для поддержания образа и сдерживания переполняющей его горечи Сасори окунулся в книги и творчество. Его бабушка была самым известным ювелиром в их немаленьком городе, и парень попросил её всему его научить.       И именно брюнет подарил блондину эту красивую зависимость. — Камень есть воплощение безупречности: его красота безутратна, его сущность постоянна, его жизнь вневременна. В этом-то и смысл, Дей, в бессмертности, а не в разовом мимолётном взрыве.       Сасори завороженно рассказывал о физических, химических и магических свойствах драгоценностей, а Тсукури старался подавить тошноту и бешеное сердцебиение. Он парадоксально относился к минералам, и это касалось не только противоречий с его мироощущением.       Блондин не восхищался камнями, а завидовал им: «Вы не представляете, каково это — умирать каждый день, теряя краски, ведь вы сохраните свой свет навечно».       Хотя в глубине души парень знал, что этот опыт пошёл ему на пользу, он бы никогда не признался в этом себе, а тем более Сасори, ибо Тсукури умер бы на месте от победоносной улыбки соседа, узнай тот, что блондин отчасти, но согласен с его взглядами.       И сейчас, сидя в старом поезде, Дейдара готов был выть из-за разлуки и протестующе скучающего сердца.       Однако переезд был вынужденным: после смерти матери их с младшим братом, Наруто, приютил их дедушка, Джирайя, но из-за работы старика им пришлось уехать. Тсукури доучиться в новом городе, забудет единственного друга, найдёт любовь всей его жизни и всё будет хорошо, всё будет по-другому. Так ведь?.. — Тебе надо поспать, — тихо сказал Наруто, вырывая брата из размышлений. В свете звёзд, будто горного хрусталя, рассыпанного по чёрному шёлковому небу, Узумаки казался искусственной скульптурой. И только глаза, цветом в точности как у старшего, были наполнены вечными искрами, энергией и жизнью. Братья всегда ладили, но после общей потери сдружились ещё больше. Дейдара чувствовал ответственность за этого четырнадцатилетнего непоседу то ли из-за способности Наруто влипать в неприятности, то ли из-за того, что он видел в нём отражение матери. Парни были похожи от янтарных волос и васильковых глаз до стихийного характера и любимых песен. Но как Дейдара не пытался найти в себе хоть мельчайшую похожесть на Кушину, он снова смотрел с некой снисходительной завистью на Наруто, что был её копией, при этом любовно поглаживая мамино кольцо на своём пальце. — Слишком уж красивая ночь — в такие не спят, — спокойно произнёс Дейдара, ласково глядя на младшего. — А если я в каждой ночи буду видеть красоту, то что, мне не спать теперь? — Тон Наруто был слишком серьёзный и задумчивый, что заставило Тсукури непроизвольно расплыться в широкой улыбке. — Если находить красоту везде, разве она не потеряет свой смысл? — Не знаю насчёт смысла, но вот сон ты точно потеряешь, — пошутил старший, задумавшись над этой бездумно брошенной фразой до конца поездки.       А вечером следующего дня они уже разбирали вещи в небольшой съёмной квартире.       В последний день августа Дейдара стоял у окна и провожал последний закат своего последнего несовершеннолетнего лета.       «Всё будет по-другому. Так ведь?..»

***

      Тсукури сменил порядка девяти школ и из каждой был выгнан со скандалом. Спустя некоторое время после прихода в очередное учебное заведение, директора включали его в тройку лучших учеников, так как у Дейдары никогда не было проблем с успеваемостью, но вот поведение… Его выходки обожали и ненавидели, и после его вылета ученики делились на два типа: тех, кто облегчённо вздохнул, и тех, кто разочарованно выдохнул.       На самом деле Дейдара был открытым, жизнерадостным и добрым, но не как не сумасшедшим и эгоистичным, каким пытался казаться. Насыщенность и громкость — ключевые понятия его жизни, его мироощущения. Но Тсукури возвёл их в абсолют, до смешного гиперболизировал и теперь не знал, как выбраться из этого глубокого флуоресцентного болота и лишь кричал: «Посмотрите на меня! Заметьте меня!»       Он презирал общество, но ждал его мнения.       И вот сейчас, стоя перед новым классом, Дейдара снова ждал. Ждал реакцию на его длинные волосы, собранные в высокий хвост, на протёртые старые джинсы и простую белую рубашку, на его внезапное появление в выпускном классе. Он надменно всех оглядывал жирно подведёнными глазами и разочаровывался всё больше и больше: одни смотрели на него с интересом, другие — с неприязнью, некоторые вообще не замечали его присутствия. Эти эмоции он видел тысячу раз, и, надеясь на что-то новое, Тсукури немного расстроился.       «Аметисты — одни из самых дешёвых полудрагоценных камней, для которых характерна переменчивость окраски в зависимости от освещения. Весь этот класс — всего лишь горсть аметистов», — Дейдару уже немного потряхивало от раздражения и затянувшегося представления. — …присаживайся, — наконец-то послышался голос преподавателя.       Тсукури давно заприметил место рядом с одним тихим парнем, чей цвет волос напоминал волосы Сасори. В сердце резко кольнуло, но парень взял себя в руки и пошёл к нужному месту.       Проходя между рядов, Дейдара посмотрел на парня, который сидел впереди его парты и встретился взглядом с чёрными, внимательно его изучающими, совершенными глазами.       «Чёрная звезда Квинсленда! ******» — пронеслось в голове у блондина. — Невероятно… — неожиданно даже для себя, одними губами прошептал он и быстро прошёл к парте.       Итачи, парень с глазами-сапфирами, удивился такой реакции, но так и не решился повернуться к новенькому.       А Дейдара во все глаза прожигал спину впереди сидящего Учихи и пытался перевести мгновенно сбившееся дыхание.       «Всё будет по-другому. Так ведь?»