***
Итачи не мог позволить себе плохо учиться. У него были любимые, но очень строгие родители, которые давно уже распланировали его будущее: он выучится на экономиста, встанет во главе компании отца, найдёт хорошенькую жену и продолжит бизнес и поколение Учих. А ближе к тридцати пяти начнёт винить родителей в том, что те не дали ему выбора, в сорок — изменять «хорошенькой» жене и срываться на детей, а в сорок пять — сопьётся или повесится от такой реальности. Вся жизнь как по расписанию. Записывайтесь на уроки тайм-менеджмента. Парень жил мечтами отца, когда у него были свои. Главная их них — музыка. Итачи с друзьями уже год как сформировал группу и даже написал пару отличных песен. Названия коллектива, правда, ещё не было. Они собирались в тесных пыльных гаражах; царапины на старых инструментах маскировались цветными наклейками и яркими рисунками; потёртая репетиционная одежда представляла собой картину из заплаток, нашивок и значков; фальшивые ноты тонули в улыбках и ругательствах; в их голосах и мыслях отражались фейерверки, а в наивных детских глазах плескались сияющие астеризмы*. Они состояли из надежды, кайфа и энергетиков. Они были грёбаной семьёй. Кисаме предложил назваться им «Отбросами», а Итачи предложил ему сходить к чёрту. Они жили прикосновением к прохладным клавишам, ощущением металлических струн под пальцами, взмахом барабанных палочек. А чем жил Итачи? Вдохновением. Нет, это были не крылья за спиной от воодушевления и не сбитое дыхание от гениальной идеи. Это было разложение. Учиха расщеплял, расчленял, дробил свою душу на составные части вербальным лезвием, давая им название. «Определить — значит ограничить»**? Но Итачи было плевать на смысл — важна лишь звуковая организация стихотворения. Он думал о чувствах как об объекте творчества, никогда по-настоящему им не отдаваясь. Смотрел на эмоции через призму описания. Искал не ощущения, а их словесное обрамление. Разбитое сердце? Прекрасно, напишу об этом песню. Отчаяние? Боль? Печаль? Прекрасно, осталось найти рифмы. Радость? Восторг? Счастье? Прекрасно, только выберу тональность. Но это не было прекрасно. «Я столько пережил, дабы однажды это взять на карандаш себе» *** Мог ли он с уверенностью сказать, что хоть что-то по-настоящему чувствовал, в полной мере пропускал через себя? Парень не знал ответа. Он был словно человек, снимающий салют: всё внимание на экран, никакого — на происходящее. Зачем жить моментом, если есть воспоминания? Зачем любоваться самой картиной, если у неё красивая рамка? — Сегодня в шесть у Хидана? — Кисаме лениво перелистывал страницы учебника, в пол уха слушая учителя. — Нет, я немного не успеваю, — Итачи тоже потерял интерес к происходящему у доски и перевёл всё внимание на друга. — Тогда скажи Нагато, а я напишу остальным. Хошигаки достал телефон, а Учиха повернулся назад. Нагато, скромный парень с волосами цвета вишни и излишней худобой, был старым другом парней и хорошим музыкантом. Он совершенствовал тексты Итачи: экспрессию и абстракцию Учихи Нагато заворачивал в красивую словесную подарочную коробку и затягивал яркой лентой метафор и рифм. Писать ему всегда было легче, чем говорить, поэтому все чувства он передавал через бумагу. Однако с друзьями, коих можно пересчитать по пальцам одной руки, парень ощущал себя уверенно и мог не затыкаться часами. Итачи положил левую руку на заднюю парту и сел вполоборота, вдруг встретившись с копной светлых волос. Учиха привык, что за ним, на втором варианте, всегда сидел его друг и сейчас был немного удивлён разрушению шаблона. Дейдара читал, низко склонившись над книгой, не замечая ни гостя на своей парте, ни учителя, ни остальных. — Сегодня встретимся попозже, часов в семь, так как мне нужно будет забрать брата после тренировки. Тсукури резко поднял голову, немного испугавшись чужого голоса, который так неожиданно возник рядом с ним. Учиха поймал взгляд лазурных глаз и хотел уже отвернуться, но блондин не прерывал зрительный контакт — не мог. Дейдара не верил, что ему выпал шанс увидеть очаровавшие его глаза так близко. Ему казалось, что он наблюдает за взрывами сверхновых звёзд в этих чёрных кратерах, что, если к ним на миг прикоснуться, он почувствует на кончиках пальцев холод и гладкость, как от мастерски обработанного камня. А в глазах блондина Итачи рисовал поле незабудок. Он осторожно дотрагивался до светло-голубых цветов, которые нежно покачивались на ветру, следил за игрой солнца на их листьях, проводил пальцами по девственным лепесткам, но не смел и думать о том, чтобы их сорвать. — Без проблем, Ита. Предупреди, если что-то изменится. Голос Нагато вернул их. Вернул Тсукури, у которого на плечах всё ещё покоились призрачные объятия грациозной темноты. Вернул Учиху, до сих пор вдыхающего свежий приятный запах летних цветов. Дейдара снова уткнулся в книгу, стараясь отогнать внезапное наваждение и вести себя спокойно, но румянец его выдавал. — Конечно, предупрежу, — Итачи бросил мимолётный взгляд на горящие щёки блондина и отвернулся.***
Отчаянный крик заполнил небольшую, но уютную комнату. — Это конец?! Нет-нет-нет. Я ведь ещё слишком молод, чтобы умирать, я столько всего не сделал: не покатался на лошади, не прыгнул с парашютом, не переспал с Карин… — Замолчи! — Нет, парень, продолжай! Итачи сидел на полу с бутылкой прохладного мятного лимонада и наблюдал за разворачивающейся драмой. Репетиция закончилась около двадцати минут назад и сейчас все могли немного отдохнуть. Кисаме курил на балконе, Нагато искал чехол для своего синтезатора, а Учиха следил за этим цирком. — Я буду жить? — Прозвучал слабый, безжизненный голос. — Надеюсь, что нет. — К сожалению, да. Итачи не выдержал и громко засмеялся. Он просто обожал эту троицу. Суйгецу Хозуки, парень со снежными, синими на кончиках волосами и такой же хищной улыбкой, как у Кисаме, был басистом их команды. Он захотел поиграть на тонких струнах и взял гитару у их соло-гитариста, Хидана, но порезал палец, сделав глиссандо**** на первой струне, и впал в истерику. Хидан, блондин с зачёсанными назад волосами и единственный совершеннолетний в этой квартире, истерил ещё сильнее. — Я соберу твою кровь со своих струн и наложу на тебя проклятье, — в мелодичном голосе Хидана звучали угрожающие ноты. — Я тебе помогу, — раздался женский голос. — А я всегда знал, что ты ведьма, — подключился Суйгецу. Карин, девушка в толстых очках и с волосами цвета алого пламени, резко затянула бинт на пальце Хозуки, на что тот истошно завизжал. Они встречались, и парень думал, что она должна о нём заботиться, но та же считала наоборот: отношения — возможность официально его калечить. Нагато присел на тумбочку рядом с Итачи и протянул ему кусок тёплой пиццы. Учиха благодарно ему кивнул, откинул голову назад и прикрыл глаза. И как они до такого докатились? Или, правильнее сказать, как они такого достигли? Год назад ему с Кисаме ударила в голову идея создать группу: у Итачи накопилась целая тетрадь стихов к тому моменту, а Хошигаки просто хотелось иметь толпу поклонниц. Они втянули в это дело Нагато, так как он был их давним другом и одноклассником. Долго обязанности распределять не пришлось: Учиха знал пару аккордов на гитаре, у Нагато за спиной было семь лет учёбы на фортепиано, а у Кисаме не было слуха, но было чувство ритма. Через несколько месяцев они познакомились с Хиданом, которого дружно решили прозвать «талантливым раздолбаем» за удивительные способности и их безответственное (не)использование. Парень был старше их на год, — ему было восемнадцать, — и он безумно гордился своей возможностью покупать пиво в любое время. Блондин учился в местном колледже и в свободное время писал виртуозные гитарные соло-партии, так что вопрос, на чём ему играть, отпал сам собой. Спустя ещё немного времени Нагато начал приглашать на репетиции свою сестру Карин, а Кисаме — своего младшего шестнадцатилетнего брата Суйгецу. Парни ни о чём ещё так не жалели. Их родственники устраивали настоящую анархию и сметали всё на своём пути. В те моменты их коллектив переживал не самые светлые времена. Но потом Хидан, как самый старший, решил в это вмешаться. И всё стало ещё хуже. Ребята надеялись, что благодаря участию блондина бесконечный ор и разрушения прекратятся, но их стало только больше, ведь парень был ещё бо́льшим ребёнком. Однако со временем они крепко сдружились, а между Карин и Суйгецу даже появились по-настоящему сильные чувства. Но ор и анархия так и не прекратились. — Кариш, не боишься, что тебя посадят за педофилию? — Наигранно-милым голосом спросил блондин. — Хиди, не боишься, что меня посадят за убийство с особой жестокостью? — В тон ему отвечала девушка. Дальше последовал грохот, а за ним звуки борьбы. Суйгецу кричал слова поддержки Карин и держал лежащего на полу Хидана за ноги, пока та с ненормальным удовольствием его щекотала. — Убивают в собственной квартире! — Послышались предсмертные вопли блондина. — У них одна мозговая клетка на троих, — усмехнулся Кисаме.***
Уже порядком стемнело, но никто не собирался уходить. Хидан жил один и был только рад компании. Карин дремала в объятиях своего парня, Кисаме с Нагато расположились на полу и тихо обсуждали фильм, идущий по телевизору, Итачи пил кофе, а Хидан и Суйгецу устроились на диване и лениво спорили. — Понимаешь, голубые глаза выигрывают, потому что ты не сможешь их сравнить ни с чем ужасным, — устало объяснял Хозуки, — карие — это дерьмо, зелёные — это болото, а голубые? — Твоя ориентация, — возразил блондин. — Согласна, — сонно пробормотала Карин. Парень возмущённо на неё посмотрел, а девушка лишь хрипло засмеялась, сильнее прижимаясь к его груди. «Голубые — это незабудки», — вдруг пронеслось в мыслях у Итачи. Он уже практически спал, когда ощутил мимолётное прикосновение летнего солнца к своим щекам и знакомый тонкий запах небесных цветов.