Изъяны

Ферелден назвали страной собак не только из-за того, что у каждого второго пес водился во дворе, и не потому, что даже на самых приличных улицах Денерима резко воняло мокрой шерстью. На юге и зимы были самые что ни на есть собачьи, лютые и колкие. Пока скелеты разлапистых ив и кленьев гнулись к берегу под суровый вой хуртовины, удерживаясь в земле лишь корнями, башня Кинлоха возвышалась посреди заледенелого озера единственной непокоренной крепостью. Вихри ветра разбивались о ее стены, как волны прибоя, не поддавался ни камень, ни стеклянные витражные арки, и бойницы не пропускали холод, изнутри поддерживаемые чарами. Андрасте велела использовать дар магии во благо, и услужение дара для утепления цитадели — спорный вопрос, но, пока храмовники не стучали зубами в заиндевевших латах, все религиозные и научные умы о столь сложной церковной дилемме предпочитали позабыть. А если великим умам не до того, то детским и подавно — младшие ученики кучковались в спальнях шумными оравами после занятий, кутались в утепленные мантии и наслаждались теплом свечных огней, совершенно не заботясь о погоде за несколькими метрами крепостной стены. Лемиэль и Йован заняли самый дальний и сырой угол еще с ужина и, устроившись за столом с одним подсвечником на двоих, читали умные книжки. Точнее, Йован ковырял затвердевшие капли воска и едва заставлял себя побороть сытую дремоту, чтобы дочитать до следующего абзаца, а Миэль зарылся в учебник так, что над переплетом торчала лишь белая вихрастая маковка. Он внимательно читал каждую строчку истории о Первом Море — давние имена, древние даты и названия неизвестных далеких земель сменяли друг друга чаще, чем главные события. Храмовник у библиотеки, сэр Трантер, обещал, что даст почитать сагу о «Дейне и оборотне», если Миэль расскажет ему наизусть три главы учебника. На самом деле, сэру Трантеру было достаточно и близкого пересказа, но на прошлой неделе за старания он достал эльфёнышу с верхних полок не один том «Легенды о Каленхаде», а целых два. Может, и на этот раз расщедрится? Другие ученики брали книжки свободно и неохотно, косясь с непониманием, но отец говорил, что больше ценится что-то, приобретенное за труд, а не просто так. А раз отец говорил, так оно и было. — Покажи так снова! Момент с уничтоженными гномьими землями стоило повторить: речь тедасских низкоросликов давалась Миэлю плохо, обилие согласных компонировалось слишком странно, и названия королевств не то, что трудно выговорить, не сломав языка, их и прочесть без ошибок невозможно в первый раз… — Эй! Эльфёныш не сразу понял, что обращаются к нему, и вынул нос из книги только после резкого тычка в плечо. Он не успел заметить, как из сырого и сквозного воздух потяжелел в спертый и жаркий — их с Йованом отдаленный островок обступила группка одноклассников: в основном мальчишки чуть постарше и впечатлительные девочки с трогательными глазками — и вместе с собой они притащили ещё два подсвечника, устроив настоящее лето посреди зимохода. Миэль наклонил учебник к себе, спасая страницы от растопленного воска, и вопросительно повернулся к Йовану, когда тот ткнул смелее, уже не пальцем, а всей ладонью под довольное шуршание. Он чаще прятался за партами, по углам часовни и в тенях залов, чураясь лишнего внимания, но иногда, несмотря на ползущие по шее красные пятна и нервную дрожь губ, не в пример храбрел и расковывался, как сейчас. Миэль не понимал, почему это не работает с его другом на занятиях, когда пригодилось бы больше всего. — Говорю, дамы… — на этом слове девчонки захихикали в ладошки, а улыбка Йована задрожала сильнее, в любую секунду грозясь сорваться плохо приклеенным рисунком. — Дамы просят тебя согнуть пальцы, как ты делал вчера! Вперед высунулся парнишка, чье имя когда-то точно говорил Йован, но запомнилось только то, что он ниже Миэля, и что для людей это не совсем привычно. Парень звучно хлопнул по столешнице, и эльфёныш правильно сделал, что придержал подсвечник. Отец говорил, нужно всегда думать наперед. — Так давай, эльфиёк, или уже не можешь? Миэль закрыл книгу и поставил её на пол, у ножки стула, чтобы на неё наверняка ничего не попало, а потом выпрямил тонкие, страшно, ненормально длинные пальцы для его крохотных ладоней. Почему же, он может. Вчера эльфёныш просто размял кисти перед следующим занятием, только не поодаль, как обычно, а посреди коридора. Наверное, тем и привлек зрителей на этот раз. — Вот так? Прохрустев для начала каждой фалангой, он растопырил пальцы одной руки веером, а второй прижал их на два часа к тыльной стороне ладони, выгибая полукругом по косточкам — и этого хватило, чтобы девочки с трогательными глазками с писком попрятались за спины мальчишек. Какие-то мальчишки пытались повторить, но не выходило даже под самые старательные пыхтения и самые упрямые шипения. Другие, в том числе и низкий, снисходительно усмехнулись. — И это всё? Да моя бабушка может так с закрытыми глазами и без второй руки! А дальше? — Дальше не идет, — просто ответил эльфёныш, отпустив пальцы и протянув ладонь низкому парнишке, не обращая внимания на странные пассы Йована в стороне. — Можешь попробовать. Йован пискнул совсем как мышь, выглядывающая иногда из-за статуи Андрасте во время утренних молебнов, но мальчишки уже облепили Миэля и крепко схватили его за руку — так, что и не вырваться. А затем надавили со всей силы, выгибая пальцы в изнанку ладони. И снова. И снова, размашистыми рывками, веселясь. — Мне больно, — Миэль нахмурил брови и вцепился в стол мертвой хваткой, но они не слышали — или не слушали, продолжая играться пальцами, как с косариками, попавшими в паутину детской любопытной жестокости. — Мне больно, — прозвучало с нажимом, но в пустоту. — Больно. Прекратите. Миэль уже почти распластался на столе, стискивая челюсти до судорог, трогательные девочки тревожно смотрели, какие-то мальчики не знали, куда себя деть. А его корчило. Он трещал по швам и облезал болью, будто горел в центре огненной геенны. Ещё немного, и они… Ещё чуть-чуть… И… ХРЯСЬ. Эхо костного хруста заложило Миэлю уши, перед глазами вспыхнул ослепительный белый — как тот, что появляется, если долго смотреть на утешниковское солнце. Казалось, прошло мгновение, но когда к нему вернулось зрение, рядом сидел лишь спрятанный в перекрестье рук и ног нездорово бледный Йован, на полу валялся опрокинутый стол, припорошенный снегом и густыми холодными тенями — подсвечники горели только с центра спальни и к противоположной стороне. А ещё было непривычно тихо. Слишком тихо, как когда все смотрят только на тебя — или на определенную часть тебя. Свору напуганных мальчиков и девочек откинуло поодаль, и там они остались сидеть полулежа, не шевелясь, но наблюдая за Миэлем чересчур пристально. Йован всхлипнул, завыл и бросился к ваннам, и вскоре эльфёныш услышал характерное для опорожнения желудка квакание. Йован смотрел на пальцы — раскоряченные и кривые, как оторванные паучьи лапки. Рука жгла от малейшего движения, оставшись в ловушке пламенного дыхания Гнева, и чем больше жгла, тем сильнее щипал морозом воздух, и брызжущие из глаз слезы, рефлекторная реакция тела, сразу застывали в осколки. Нужно было идти к отцу, пока час не слишком поздний. Отец точно знал, что делать. Миэль поднял с пола учебник и пошел прямо на выход из спален, к той самой точке, где рассеянными полосками дребезжал свет коридорных факелов, ложась на каменную плитку еще более неровными зигзагами. На каждый шаг он сильнее закусывал губу, и, когда приблизился к храмовнику на вахте и открыл рот для просьбы, с мелово-белой губы потекла алая-алая кровь. — Можно пойти к учителю Ирвингу? — Миэль показательно поднял к перекрестью их взглядов выкривленную сухой корягой руку. — Я не знаю, как это лечится. Даже если безымянный сэр хотел что-то проворчать, то не смог — когда палец эльфёныша случайно пошевелился, вместе с тем позеленел от тошноты храмовник, как совсем недавно Йован. Он выглядел моложе сэра Трантера, седина еще и на висках не проступала. Наверное, он всё ещё боялся смотреть на оторванные паучьи лапки.