Изъяны

Для скверны не существовало преград — она поглощала медленно, наслаждаясь агонией умирающей жизни — и потому не оставила ни малейшей отдушины зелени среди черной пустоши. Лотеринг сгорел дотла, сухой и пепельный, но воздух всё равно тянул гнилостной духотой, принесенной из земель Коркари. Морриган раздраженно щелкала жвалами — если бы на них сейчас не напирал шквал порождений тьмы и ворсинки на паучьем брюхе не слиплись от крови, она бы, возможно, больше порадовалась с детства знакомым запахам. Но она предупреждала. Морриган говорила идти в обход, завернуть петлю как можно севернее, но Алистер топал ножками и махал руками, требуя как можно скорее отправляться к брату Дженитиви. Риск для здоровья эрла превращал его из просто дурака в спешного дурака, а Страж лишь потакал каждой его прихоти. Над паучьей башкой просвистела стрела прямиком в эмиссаров череп, сбоку мелькнула тень — и прорвавшийся через линию их защиты гарлочий воин упал без лишнего звука. Морриган разрывала плоть порождений хладнокровным расчетом, сохраняя силы. Не шипеть на прибавление в отряде ей помогала только гордость. Ни кунари, ни рыжая монашка, ни убийца, ни даже старушка из Башни — никто не имел веской причины торчать у лагерного костра, но Страж продолжал набирать в компанию сирых и убогих, словно забывая о существовании слова «нет». Перекатившись ближе к дальней линии нападения, ведьма потратила долгие три секунды на возврат человеческого облика и фыркнула в лицо Стражу, забирая из его рук посох — обронила в паучьем обличии, и как эту корягу еще не растоптали. Страж едва скользнул по ней взглядом — у него было дело поважнее. Он следил за полем боя — клетчатой доской и партией в «Королевы» с Мором. Фигуры тасовались, мешались, пребывали в полном хаосе, но Страж всё равно стремился подчинить их порядку стратегии. Стэна окликнуть назад, к Алистеру на среднюю линию обороны, чтобы создать надежную, непреодолимую для порождений тьмы черту, Лелиана и Винн пока на месте, прикрытие с тыла, для которого пока единственная опасность — это истощение. Ворон сам понял, что делать, его клинки уже щерились лезвиями в тенях прямо за воинами, перехватывая лазутчиков. Морриган… ей давать указания не имело смысла: она вертелась с одного края доски к другому, как буран, своевольна и смертельна. Построение всё равно постепенно сбивалось: твари рассеивали отряд по периметру, но даже так легче. Страж сжимал-разжимал пальцы, металл посоха холодил ладони — теперь не дать им себя окружить в ловушке из тлеющих домишек. Барда на фланги, Дункана отпустить на подмогу вперед, рвать врагов в клочья, Винн ближе к центру, он сумеет защитить. Порождения накатывали воем вьюги — и от её же дыхания, испущенного магическим камнем посоха, стыли льдинами на спасительных полминуты. Этого достаточно, чтобы отбежать в сторону и оглянуться на товарищей снова, но слишком далеко, чтобы предупредить оттесненную ведьму об атаке в спину. В Круге не учили, но секунда, оказывается, длиною в биение сердца. Удар — заклинание скользнуло по губам назубок выученным речитативом. Удар — тварь распяло кристаллами ледяной мины — черными от скверной крови, как угли. Удар — сбоку вожак замахнулся. Удар — секунды не хватило, чтобы поднять щит, и Страж вскинул руку с посохом. ХРЯСЬ. Треск раздвоился, прозвучал изнутри и снаружи, за ним неслышен был короткий сдавленный крик. Посох покатился под когтистые сапоги вожака гнутым сильверитовым червем, Страж резко дернул на себя ладонь и размозженные в кровь и мясо пальцы. Гарлок наступал, иглы булавы во второй раз блеснули заплатками металла в океане ржавой накипи, ход на отступление утерян. Миг — и гарлочий вожак харкнул гнилью перед тем, как упасть перекрестьем на посох. Страж рухнул на колени, всё ещё морщась от тонкого писка в ушах и пряча кусок мяса на запястье. Под мантией трава захрустела коркой инея, раскаленный песок затвердел в каменную землю, словно здесь ступило само Отчаяние. Но когда его на миг накрыла теплая малиновая тень, остро пахнущая пряностями с вчерашнего ужина, внезапно сковавший озноб отпустил, и воздух сам собой оттаял. Горячее брюхо Дункана обжигало леденелые руки, но, размазав сопли по лицу вместе с жесткой черной пылью, эльф благодарно оперся на него и, пошатнувшись, стал на ноги. Сидеть на одном месте было опасно — а еще отец учил, что игрок не имеет права расслабляться до самого мата. *** Припасы разворачивали уже в холмовом тупичке за Лотерингом. Стычка вышла долгой и изнуряющей — они были подкованы Редклифом и Кинлохом, но бой всё равно дался тяжело. Тяжело осели наземь и спутники, сплошь серые из-за прилипшего к коже шара пепла. До него никому не было дела, сначала — воды, смочить пустыню в горле, а потом промыть раны. Все экономно, почти по капле — ручей, что всего неделю назад звенел колокольцем из башенной часовни, омертвел, как болота Коркари. Даже хуже: сгнил, как остатки крошечных фермерских угодий, и усох, как побеги эльфийского корня и веретенки, усеивавшие берег. Оскверненная земля онемела, сохранив лишь призрак жизни. Винн возилась около мечников, что пострадали от напора тварей сильнее всех, и стягивала самые глубокие раны насыщенным светом («Голубой, — сказала однажды Лелиана, — как воды Селестина») исцеляющей магии, а бардессу и Ворона оставила на попечение припаркам, несмотря на очень искренние просящие взгляды. Винн умела отказывать и противостоять самым мощным чарам детского очарования, ворчала, сетуя на неосторожную молодость, — если на миг забыться и представить вместо выжженной травы и выбеленных паучьих скелетов стены лазарета, то все почти на месте, почти как в Круге. Только Страж смотрел на Винн издали, на нее и на всех, еще дальше, чем в стороне раскинувшая запас сушеного корня Морриган. И Йован не стоял рядом, чуть прячась за спину. И Страж сам вправлял пальцы отработанными движениями, судорожно вдыхая через нос. — Помочь? — сверху послышался медовый смешок, но когда эльф поднял голову, Ворон уже ловко извернулся и мягко опустился напротив. — Я вправлял уже столько переломов, что и не счесть, мой дорогой друг, практически профессионал. — Нет. Я сам. Ворон жемчужно улыбнулся, ни капли не расстроившись: — Тогда поговорим о жизни? — Это когда обо всём и ни о чем? — немного подумав, переспросил Страж. Он читал это выражение в сагах иногда, совсем редко слышал от старших храмовников и чародеев в трапезной и предположил, что оно уже полвека как перешло в архаизмы. — Совершенно верно! Как насчет… о тебе? Я излил тебе всю душу еще при нашей первой встрече, а после Тени и вовсе гол и бос перед тобой, но… — Сомневаюсь, что я отношусь ко всему и ни к чему одновременно. Этого невозможно достичь ни физически, ни магией. — Для такого незаурядного мужчины, как ты, возможно всё, — задорно подмигнул Ворон и не смог не рассмеяться тому, как меж пепельных бровей Стража пролегла то ли сосредоточенная, то ли непонимающая морщинка — единственно глубокая посреди полного отсутствия самых крошечных мимических морщин. Указательный палец, размозженный почти в кашу, наконец-то встал на место с противным щелчком разгрызаемого куриного сустава и прошиб нервным импульсом до спинного мозга. Маг не поменялся в лице — сжал-разжал здоровую ладонь и обволок вправленные фаланги исцеляющими чарами. Склонив голову по-птичьи, Ворон невольно засмотрелся на сияние — тускловатое без поддержки посоха и белое, словно южный снег (в тех редких местах, где до него не добрались псы, рыночные торговцы и пьяницы). — Тебе не больно? — Больно. — Надо же, а так и не скажешь! Несчастен тот разбойник, что попытается выведать твои секреты. — Это мелочи… Ты выдерживал боль во много раз сильнее и улыбался. Почему ты удивляешься мне? — Ох, так ты помнишь? Я польщен, — Страж вдруг посмотрел на него внимательно, сверля глазами настолько темными, что любой свет терялся в них, как в скованной льдом горной реке. Сохранить невозмутимость для Ворона — проще простого, но убийца всё же отвернулся, зазря нащупывая под коленями жухлую траву. Берег пустовал что границы Западного предела, а сны… Сны лучше было не ворошить. — Но что мы всё обо мне, условились же о тебе, — чары медленно потухли, Ворон беспечно отмахнулся, отводя разговор в другое русло. — На самом деле, я пришел выразить восторг — мне не каждый день выпадает честь увидеть акт столь чистого благородства! То есть, с тех недавних пор, как я с тобой, шансов всё больше, но тем не менее! Ты… уверен, что оно стоило того? — убийца ненавязчиво кивнул на последний раскуроченный палец. — Тебе ещё посох держать. — Более чем. Отец говорил мне еще с детства, что близких нужно ценить и защищать. Мерзкий щелчок — и заклинание вновь слабо замерцало, и Страж замолчал, подсмотрев коротко за спину Ворону, совсем как мальчишка. Оттуда ленивые перекатывания воздуха несли горький запах припарок, но еще сильнее (потому что источник находился ближе) — кисло-мятный дух втертого эльфийского корня. — Так ведьма дорога тебе, хотя даже не поблагодарила за чудесное жертвенное спасение. — Наверное, — просто согласился Страж, не заметив, что это скорее констатация факта, чем вопрос. — Я… более сосредоточен, когда ей ничего не угрожает. Но если бы на ее месте был ты, я бы помог и тебе, и Лелиане. Только Стэну бы не помог, у него достаточно прочная броня. — То есть, для тебя я тоже дорог? Ворон спросил в шутку, возможно немного натужнее, чем стоило бы, но Страж подозрительно затих, по-своему, по-страшному, будто узнал кого-то среди узких улочек Антивы, где в жаркий полдень запах кожи душил вместо воздуха, а солнца не видно за сплетением бельевых веревок. Но Страж не мог. Не знал, кого искать. — Наверное, — Страж начал медленно, стряхнул запястье, проверяя кисть, и подозрительно вздрогнул, но говорить продолжил ровно, — я не знаю. К тебе все относятся недружелюбно и странно косятся, поэтому не могу назвать нас семьей, в семье все друг друга любят. И я не знаю, можно ли тебе верить — я впервые путешествую с кем-то, кто хотел меня убить. — Ха-ха… ты так обезоруживающе прям. Ты же понимаешь, что так в мире выжить невозможно? — Я не знаю, как жить правильно — за пределами Круга всё намного сложнее, но друзья везде друзья — почему я должен увиливать? И мне будет проще, если ты будешь говорить прямо. Так люди лучше понимают друг друга. Или я ошибаюсь? В толстом горном льду лучи солнца иногда переломляются, слепят глаза, и из-за них всё сложно рассмотреть, кто всё-таки замерз в застывшей реке — дитя или старец. Или это само солнце в моровых тучах. — Да нет… все правильно. Друг, — с задержкой подыскав слова — не самые искренние, но почти, — Зевран растерянно улыбнулся и аккуратно взял руку Миэля в свои ладони. — Позволь тебе всё же помочь.