Разделяя тепло

OST к фильму "Ромео и Джульетта"

При свете лампы лакированная поверхность скрипки блеснула, и смычок плавно лёг на тонкие струны, знаменуя рождение первой ноты. Все собравшиеся зрители умолкли в предвкушении пришествия новой материи в тронутый людскими страстями мир театра. Мелодия скрипки проникала во все закоулки материального, созидая и наполняя смыслом и чувством застывший в благодатном оцепенении зал. Хайд ощутил невесомость. Дрожь прошлась по телу и забилась волнующим трепетом в сердце. Создаваемая музыка была сравнима лишь с высшими проявлениями природой своих чудес, которые, как и нежная мелодия, призывала к жизни лучшие стороны бытия. Чистый и глубокий звук проходил сквозь душу, пронзая её тонкими нитями света, заставляя сознание утопать в нахлынувших образах и видениях, словно пуская на новый уровень восприятия и виденья сущего. Люди в зале раскрывали рты и тонули в переливчатых звуках, чувствуя, как от восхищения к глазам подступает нечто влажное. "Играй, моя Богиня музыки!", - восторженно лепетал Беззаконие, вальяжно расположившийся на крыше рояля за завесой бархатных бордовых штор; он покачивал в такт правой ногой, распологающейся на поднятом колене, и задумчиво смотрел на узорчатый потолок. "Играй, пока не заставишь зрителей рыдать! Играй, пока я не увижу твоё безупречное будущее!", - бормотал он, как в безумном бреду про себя, расширяя возбуждённую улыбку. Последняя нота протяжно, как волчье завывание, растворилась в воздухе, и зал взорвался аплодисментами. Хайд поднялся со своего места, разглядывая горделивым взором свою талантливую хозяйку. У неё было всё, что нужно, чтобы развлечь Жадность ближайшие несколько лет перед своей неизбежной кончиной: красота, ум, дар к игре на музыкальных инструментах, что вносили умиротворение в мятежную душу сервампа, и блестящее будущее, в котором он хотел принять активное участие, чтобы потом вдребезги разрушить его, посыпать острые осколки к её ногам, вонзив их в сломленную самооценку, ведь человеческая жизнь - это ничто, пустое место, всего лишь жалкая, хрупкая пыль, которую легко сдуть одним трезвым, эгоистичным словом. Люди так смешны в том, что считают себя значимыми фигурами на шахматной доске, хотя их место всего лишь рядом с пешками, которые замертво рухнут на следующем ходе. - Вы прекрасно сыграли! - один из мужчин ворвался на сцену, буквально с ходу сбивая тебя комплиментами и букетом благоухающих цветов, которые примкнули к твоему лицу. - Откуда у Вас такой талант? Он щебетал, как возбуждённая, влюблённая птица, отчаянно ищущая себе пару для будущего полёта в тёплые страны. Как иронично - за окном как раз бушевал ливень, нещадно бьющий защищающее от холода стекло, будто с настоящим намерением разбить его и призывать к срочному уходу на жаркий юг. "О нет, будущее музыкальной Богини в моих руках", - с ехидным смешком подумал Лоулес, торопливо шагая к своей хозяйке, намеренно обозначая громкими шагами своё присутствие. "Голубь с фениксом вдвоём в небеса ушли сквозь пламя", - цитировал Шекспира молодой человек, по-собственнически прицепившись к твоей талии. - Вы правы! - фанатично затараторил Хайд, крутясь вокруг растерянной тебя запущенной юлой. - Она великолепна! Прекрасна! О, что за дивный ритм! Богиня да и только! Сплошное наслаждение - быть рядом с ней! - пылко закончил свою речь сервамп, демонстративно упав на колени и обхватив своими руками икры твоих ног, вынудив платиновые глаза мужчины померкнуть под гнётом разочарования до недружелюбного обсидиана. - Ну что ж, кхм... - на лбу незнакомца выступила испарина пота, он нервно и разочарованно потёр толстыми пальцами основание шеи. - Повезло Вам с таким молодым человеком, который искренне любит Вас. Не удивительно, что у такой успешной скрипачки уже есть кто-то на примете. - Спасибо, - скромно и вежливо проговорила ты, опустив голову в коротком поклоне, однако ниспадающие волосы не скрыли привычный зовущий блеск в глазах; Беззаконие всегда удивлялся тому, что твои глаза горят огнём во время разговора с другими людьми - временами ему хотелось уже сейчас залить слишком живое пламя холодной водой, чтобы вернуть тебя на землю. Но он не мог - он тоже, сам того не осознавая, стал пленником твоего тепла. - И за цветы тоже. Они чудесны. Хайд был совершенно иного мнения; он обвёл презрительным взглядом алые, как тёмная и вязкая кровь, розы, подмечая, что они совершенно не подходят к твоему светлому, как грецкий орех, лицу и к глазам цвета чистого топаза, что сверкал голубизной невинного неба, а порой сменялся пасмурным - отдавал немного серым. Незабудки - то, что смогло бы украсить твоё фарфоровое личико, как думалось сервампу. И значение идеально подходило "я никогда не забуду тебя", ведь в последнее время Лоулес зачастую сомневался в том, что хочет причинить тебе вред - ты была чересчур прекрасна в своей жизнерадостности, как совсем ещё юная Джульетта, не подозревающая о том, что смерть настигнет её слишком рано. Или Офелия, что отдала свою жизнь тоже молодой... - Тебе не обязательно играть влюблённого дурачка, чтобы прогнать от меня других, - мягко, без всякого порицания замечаешь ты, когда последний зритель покидает актовый зал, а тяжёлый шторы падают на сцену, погружая её в уютный полумрак - так ты, слегка озябшая, внушаешь себе, что прохлада не проникнет в этот укромный уголок. Хайд почти сразу вернулся к своему прежнему амплуа, отстранившись от тебя, но после таких слов на его губах нарисовалась кривая ухмылка, почти животный оскал, обнажающий миниатюрные кинжалы клыков. Он снова преодолевает расстояние между вами одним прыжком и, захватывая ладонью вьющийся локон твоих волос, несильно зажимая его кулаком, умиротворённо шепчет, принюхиваясь к жасминовому запаху русых прядей: - "Твоя ль вина, что милый образ твой Не позволяет мне сомкнуть ресницы И, стоя у меня над головой, Тяжёлым векам не даёт закрыться?" - Уильям Шекспир, - проговаривает уже заученную строчку из стиха любимого поэта Лоулес, выпуская из рук, как пойманную бабочку, волосы, скользящие по гладкости его ладони ласковой морской волной. Ты отпрянула от него, хмыкнув на его очередную игру, и прижала ладонь к беспокойному сердцу, которое горевало за вампира, что старался строить из себя беззаботного шута. - Тебе хотя бы понравился мой концерт? - не зная, как начать разговор, взволнованно спросила твоя персона. - Классическая музыка - полный отстой! - со скучающим зевком признался Лоулес, плюхнувшись на стул возле фортепиано, и вольготно расположил руки на заигравших клавишах. - Но, когда начинаешь играть ты, (Твоё имя)-чан, она мне почему-то начинает нравиться. Что бы это могло, интересно, значить, хм? - снова возведя глаза к потолку, озадаченно поинтересовался вампир, действительно не находя объяснений своему странному влечению к твоей игре. - Кстати, похоже, нам придётся заночевать здесь, чтобы ты не заболела и смогла прийти на свой следующий концерт. Ты ведь расстроишь поклонников своим поспешным уходом, хе-хе, - Лоулес почему-то ядовито оскалился от этой мысли, но почти сразу же его накрыла некая апатия; он ведь тоже останется без личного развлечения раньше времени. - Эх, лето на редкость дурацкое вышло, даже на подработку не выйдешь из-за того, что моя хозяйка может умереть из-за простого насморка. - Ну, везде нужно находить свои плюсы, - пожала ты плечами, стараясь казаться как можно непринуждённей в этой неблагоприятной ситуации. - Хочешь, я ещё сыграю что-нибудь для тебя? - Оо, скрипачка-чан снизошла до простого ежа вроде меня! - оживлённо воскликнул Хайд, приняв сидячее положение с прямой спиной, ведь доселе он расслабленно разлёгся на рояле, точно на постели. - Давай, удиви меня. С минуту ты думала, а затем почти с боязнью направила смычок к белёсым нитям и в пространство вспорхнули первые ноты. По коже Жадности, который скептично реагировал на твоё представление, прошёлся электрический ток, врываясь в самую его суть. Мрачная мелодия, оставляющая послевкусие меланхолии и светло-печальной грусти, проникла в него почти болезненной вибрацией, вынудив глаза изумлённо округлиться. "Офелия...", - почти простонал он в мыслях священное имя бывшей возлюбленной, протягивая руку к свету лампы, будто там нарисовалась эфемерная раскрытая ладонь белокурой девушки. Эта несравнимо печальная музыка пробудила нежеланную ностальгию, и Хайду на минуту показалось, что ты играешь именно на его струнах-нервах, которые выудили из себя фальшивые, скрипучие ноты, похожие на скрежет звериных зубов. Посторонние звуки полоснули ушные каналы, застилав взор мутящими слезами - горькими, как пепел на корне языка. - Остановись! - почти зарычал Лоулес, не выдержав нападения воспоминаний с горючим и скорбным привкусами. - Эта музыка слишком грустная, я ненавижу такие! Ты покорно затихла, замерла, вглядываясь в изменившиеся черты лица Беззакония: клоунская маска треснула и посыпалась к ступням, обнажая горечь утраты. Хайд успел быстро стереть слёзы рукавом, размазав их по ткани и щекам, поэтому ты прекрасно видела, как на лилейно-бледных щеках вампира слабо мерцала, словно сладкая глазурь на праздничном торте, перламутровая влага. Это покалеченное жестокой судьбой дитя хотелось пожалеть, утешить, прижать к груди и пообещать, что ты не оставишь его, как это сделала по своей глупости Офелия - он успел поведать тебе красивую историю своей первой любви, которая возымела драматический эпилог. - "Каким бы счастьем для меня - Проснувшись утром, увидеть воочью Тот ясный лик в лучах живого дня, Что мне светил туманно мёртвой ночью" - Шекспир, - нараспев произнёс он, повернувшись к тебе спиной, и его приглушённый голос завибрировал глубокой печалью. Атласные стебли цветов в твоей душе, нашёптывающие тебе о нежности в присутствии небезразличного тебе Хайда, внезапно завяли под его горькой тирадой. О, как же ты мечтала, чтобы когда-нибудь из-под скорлупы, которую нарастили слишком ленивое лето и людские обстоятельства, пробились красивые рябиновые перья с огенной каймой по краю, и он смог воспарить с их помощью, радуясь всему, что у него теперь есть. - Прости, что я не Офелия, - поддавшись какому-то неясному порыву, горестно выдохнула ты, опустив голову так, будто на тебе была вина всего мира за то, что он был так несправедлив по отношению к одинокому ежу. Хайд обернулся, ошеломлённо захлопал выразительными глазами в обрамлении густых ресниц и стёр с лица былую тоску, окунувшись в несоизмеримое удивление от той нелепости, что вылетела с твоих уст. - Что...? - Лоулес открыл рот и замер в таком положении, медленно проматывая и переваривая чужие слова. - Что за чушь ты несёшь? Зачем тебе быть Офелией, если ты - это ты, со своей неплохой индивидуальностью? - с какой-то безрадостной усмешкой пожал плечами блондин. - Потому что тебе, по всей видимости, было бы лучше в её компании, - с тенью разочарования промолвила твоя персона. Хайд на минуту опешил, потому что ты частично попала в алый круг на мишени, но он не хотел возвращаться к этому. Прошло уже слишком много времени, чтобы он наивно, как человеческий мальчишка, мечтал о способности воскрешать мёртвых. Пора бы уже возмужать, как ему советовала сестрица Гнев, и смириться с незбежностью. Однако нервный смех всё равно прорвался сквозь плотно стиснутые губы. - "Прекрасное прекрасней во сто крат, Увенченное правдой драгоценной. Мы в нежным розах ценим аромат, В их пурпуре живущий сокровенно", - с символикой пробормотал Хайд, снова захватив в свой плен несколько твоих прядей, чей аромат он вдохнул с напускно кокетливым видом; он принял тот факт, что принцесса больше не с ним и что теперь у него есть другая, по-своему особенная скрипачка, в которой он ценит её естественный запах, как в цветах, что никогда не утратят свой определённый фимиам, даже если им дать имя бывшей возлюбленной. Если он назовёт тебя Офелией, ты всё равно будешь пахнуть, как (Твоё имя). Какой в этом смысл? Он уже смирился со своей новой жизнью. - Я обещал себе больше не привязываться к людям. Их жизнь слишком хрупка и незначима, - пренебрежительно бросил он, усевшись обратно на своё место. - Скрипачка-чан, сыграй лучше что-нибудь другое, более весёлое. А то от этих грустных композиций у меня челюсть сводит зевком. Ты покорно кивнула и, поджав губы, чтобы собраться с духом, заиграла новую мелодию. Полуприкрытые в будущей безмятежности кровавые глаза Хайда приоткрылись; он мгновенно узнал ту музыку, которую ты сыграла для него при первой встречи, хотя и поразился сперва её новой огранке. Воздушная лёгкость и твоя непревзойдённая техника придали исполняемой мелодии неповторимую прелесть, добавив детали, которых раньше не было. Проникновенная композиция просочилась в его сознание каплями обволакивающег, горячего мёда - сладкого и терпкого одновременно. Его накрыла ностальгия, но в этот раз благоприятная и связанная исключительно с тобой: первая встреча в облике ежа, над которым ты по своей врождённой любви к животным радостно кружилась, твои частые улыбки, появляющиеся очаровательные ямочки, лучезарный смех, его необъяснимое умиление над тем, как ты скромно прикрывала рот миниатюрной, как у ребёнка, ладонью, твоя странная страсть к чаю и то, что он зачастую по своей неосмотрительности просыпался в самых разнообразных коробках из-под напитка. И самое главное - вечно горящие при разговоре глаза, которые впитывают себя губкой полученную информацию. Хайд редко находил в своей жизни людей, в чьих зрачках всегда горела заинтересованность; люди по своей природе эгоистичны и предпочитают говорить, а не слушать других, но ты была исключением - могла интересно беседовать, шутить и внимательно слушать, смотря прямо в чужие глаза без лишнего стеснения. Умиротворённая улыбка поневоле расползалась на лице, как бы Беззаконие ни пытался подавить внутренний порыв. Он привязывается с каждой секундой, но сам до дрожи в костях боится признаться в этом самому себе. Заметив, что Хайду понравилось, ты счастливо улыбнулась, закончив игру. - Я назвала эту композицию "Единственный и неповторимый", - решилась признаться ты. - Потому что она напоминает мне о нашей встрече и о том, что я по сей день рада тому, что мы вместе. Хайд непроизвольно расплакался сквозь улыбку. "Единственный и неповторимый...", - он всегда смаковал это сочетание, как мятный леденец, и каждый раз он был новым по вкусу. С Офелией эта фраза пережёвывалась с горчинкой, а с тобой... он почему-то зачастую чувствовал привкус любимого двойного экспрессо, какое хранилось и в твоей личной коллекции - ты даже никогда не ругалась на него, когда он самовольно крал у тебя парочку пакетиков, чтобы выпить и не поделиться с хозяйкой. Ностальгия продолжала налетать с какой-то сладковатостью, как пыль деревенских дорог. А в тебе взыграла привычная эмпатия, с которой хотелось стереть блестящие слёзы с уголков его глаз. Разгадав твой замысел, Хайд настороженно напрягся взвинченной пружиной. - Только не надо играть роль жилетки для моих слёз, - начал отталкивать он твою персону, боясь дойти до той грани, за которой не властвовал разум, отгораживающийся от бесполезной привязанности. - Мне просто в глаз что-то попало. Не лезь, Скрипачка-чан. - Не сопротивляйся, Хайд. Тебе будет легче, если ты раскроешься мне. Я уж точно не буду винить тебя за слабость и постараюсь сделать всё, чтобы ты пришёл в себя. Мы же не чужие друг другу люди, - твой спокойный, убаюкивающий голос лился в его покарёженную душу, исцеляя старые раны и почти подталкивая довериться, точно наивный щенок, который нашёл среди бурного и безэмоционального людского потока единственного человека, который посмотрел на него не как на ничтожество. В его сердце, кажется, вот-вот распустятся розовые розы, однако бушующий за окном раньше времени пришедший сентябрь начал убивать холодными поцелуями цвета в палисадах. Этот холодок, просачивающийся сквозь плотные шторы, вернул его к мысли, что он и сам должен быть, как ледяной ветер - отталкивающий, жестокий, неприступный, возвращающий свободно парящих птиц по небу на холодную землю, ломая их единственную радость - крылья, что несут их к ванильным мечтам. Вокруг него появился дым в тот самый момент, когда твои руки почти прикоснулись к его плечам, и твои пальцы оказались возле колючих игл ежа, который пугливо зажмурился. На миг замираешь, в раздумья шевеля пальцами, но, поджимая по привычке губы, как знак твёрдости, решаешься разрушить его барьеры, вопреки боли. Ладони осторожно опускаются на иглы, похожие на шипы роз, и Лоулес намеренно выпячивает их, чтобы защититься от льющейся через край нежности, способной растопить его ледники. Твои губы дрожат от боли, но руки ты не убираешь, и блондин чувствует, что скоро в его броне найдётся брешь. Всё повторяется как с Офелией... - "Твой нежный сад запущен потому, Что он доступен всем и никому", - цитируешь ты Шекспира, и Беззаконие удивлённо распахивает глаза; он знал, что ты не любила классическую литературу, но лояльно относилась к его избранному драматургу и с его помощью выучила пару его любимых афоризм. Данная фраза подходила как никогда к ситуации: он подпускает к себе всех, но не даёт ключ к главному тайнику, который уже зарос плющем. О, как же он на самом деле мечтал, что когда-нибудь в его жизнь ворвётся другой человек, который не только вкусит душистую кожицу и выпьет приторный сок, но и доберётся до самой сердцевины. А ведь ты всегда угадывала его настроение и шла вперёд, пробираясь через паутину и находя запретный плод. Ему осталось только поддаться искушению и впустить тебя внутрь. Туман рассеивается, позволяя тебе снова увидеть безупречного молодого человека, что застыл, позволяя тебе трогать ладонями его щёки. Твои руки всегда холодны, как у Снежной Королевы, но Хайду они дарят тепло. Недолговечное, глупое и милое, если смотреть с высот горделивых, молчащих льдов - но в конечном итоге побеждающее. Потому что у тепла есть стремления и воля, а лёд - это вечное безволие и безжизненность. Пока в нём будет тепло, он будет помнить только о хорошем. И будет возвращаться к нему, потому что жив. Дыхание от этой мысли перехватило так сильно, что Лоулес не сдержал сдавленного "Аах!". Потом оно несколько раз ударилось изнутри о рёбра, трепыхаясь, словно попавшая в силок синица, и бессильно упало, распластав крылья в последнем слабом и на выдохе: "Да...". Он несдержанно прижался к тебе, точно замёрзший котёнок, оставшийся без матери, покинутый всем миром, но с единственной надеждой - немалодушным человеком, что согласился пригреть его в своём гнезде. Некоторое время вы оба не шевелились, балансируя на тонком проводе неподвижности под напряжением ожидания - оно практически слышимо жужжало в млечном полумраке маленького зала. Потом ты скользящим движением ладони проникла в его волосы, ласково теребя их, как шерсть любимого питомца, а Хайд вздрогнул и вспугнуто перехватил тебя за запястье. В его темнеющих алых глазах читалась неясная тебе мольба. - Я бы не хотел снова влюбляться... - решился на откровения Жадность, и голос звучал его слишком жалобно, отчего твои пальцы на скованной руке опустились, коснувшись его большого пальца, успокаивающе поглаживая его. - Но я не собираюсь покидать тебя, Хайд, - пообещала ты дрогнувшим от эмоций голосом. - Я хочу быть всегда рядом с тобой. Я не смогу заменить тебе Офелию, но... - Офелия уже в прошлом, - глухо прервал тебя вампир. - Просто... человеческая жизнь ведь не несёт в себе никакой ценности. Рано или поздно все умрут. Когда мне надоест... - Я постараюсь всегда удивлять тебя. - Ты и так постоянно удивляешь меня, (Твоё имя)-чан, - сказал он с неожиданно нарисовавшейся улыбкой. - Может, по этой причине я ещё не решился лишить тебя жизни? Твои глаза всегда так ярко горят, что я... невольно любуюсь этим огнём, - он приподнял голову, прислонившись лбом к твоему лбу, и освободил твою руку, вместо этого любовно переплетя свои пальцы с твоими - от этого температура тела нагрелась ещё сильнее. - Пусть они горят всегда и никогда не гаснут. До тех пор, пока в них полыхает пламя, я буду всегда твоим слугой, - это звучит, как какая-то клятва в верности, от которой у тебя всё горячеет. Кажется, что даже кожа рук теряет прежнюю прохладу. А Хайд сжимает твои ладони крепче, ловя себя на мысли, что он всегда ненавидел сухую и грубую кожу, которой ты была удачно лишена. Он любил к тебе прикасаться, особенно, когда ты видела красочные грёзы. Он был рыцарем для Офелии, а теперь станет таким и для тебя - будет сторожить твой трогательный сон и огонь в глазах, который останавливал его вынуть из ножен шпагу. Ему на миг стало стыдно перед собой - за ту великую власть, которую он разрешил возыметь над собой своей хрупкой на вид хозяйке. Но миг миновал и Хайд предался долгожданному покою. Давно у него не было столь счастливых дней... "Знаешь, Скрипачка-чан, кажется, я успел слишком быстро полюбить тебя. Вот прямо сейчас - до одури, до потери пульса... Ха-ха, даже у грустных клоунов бывает удача", - размышлял про себя сервамп, почему-то чувствуя странное веселье, которому не было объяснений. - Значит, если я предложу тебе сбежать от всего мира вместе со мной, ты согласишься? - спросил алоглазый, вспомнив о своём последнем разговоре с Офелией; её отказ когда-то разбил вдребезги его сердце. - Сбегу хоть куда, - уверенно отвечаешь ты. - Я не оставлю тебя, как... - осекаешься, вовремя вспоминая, что будет не лучше сравнивать себя с принцессой, которая променяла счастье на временный мир. - Я сделаю всё для тебя, Хайд. Потому что я не люблю, когда близкие мне люди грустят. Лоулес не верит своим ушам, поэтому поднимает на тебя взгляд, сталкиваясь с решимостью в твоих и расслабленной улыбкой, которой хочется безгранично верить. Он опускает взор на твои руки, всегда холодные, но сейчас непривычно горячие, и робко проводит языком по ранкам от своих игл, слизывая кровь. - Прости за это, - стыдливо произносит он. - Всё в порядке, я не злюсь, - снова улыбаешься, а Беззаконие думает про себя с добродушной ухмылкой: "Я не удивлён, Скрипачка-чан, тебя очень трудно разозлить. Мне очень повезло с тобой после жестокого Ангела-чана". Внезапно, повинуясь порыву, ты обхватываешь ладонями его лицо и притягиваешь к себе, несмело касаясь губами его губ. Обычно ты отстраненна с юношами, но с Хайдом хочется проявлять инициативу, чтобы он поверил в себя и в твои чувства к нему. Лоулес дёрнулся, словно его прижгли каленым железом, и изумлённо воззрился в твои прикрытые веки. Некоторое время он борется с неверием, а затем, повинуясь той давней мечте, обращённой теперь отныне к тебе, а не к белокурому призраку за его спиной, ответно тянется к чужим устам. В нём словно проснулся какой-то дикий и отчаянный зверь, боящийся упустить хоть на минуту заново обретённое счастье: он, одурманенный, жадно вдыхал аромат незабудок - запах невероятной чистоты и невинности, что и голубизна твоих глаз и платья, частично сдёрнутого с плеч. Он цеплял его нетерпеливыми ладонями, цепкими пальцами, захлёбывающимися поцелуями и ему всё равно было мало, всё не вдоволь. В следующий момент сервамп легко оторвал тебя от пола и, сделав несколько шагов, усадил тебя на лакированную поверхность чёрного рояля. На миг ты озадаченно застыла, оценивая необычное ложе. Прохладная поверхность музыкального инструмента соприкасалась с раскалённой плотью и частично будоражила воображение. Через секунду затуманившиеся желанием глаза Хайда вспыхнули диким животным жаром, который напугал тебя, ещё незнакомую с настоящей страстью. Когда Лоулес попытался уложить тебя на спину, ты остановила его, уперевшись ладонями в его тяжело вздымающуюся грудь. - Н-не надо, Хайд... - смущённо пролепетала ты. - Я... ещё не готова. Жадность будто пробивает током и он, бледнея и одновременно алея, виновато опускает голову, считая себя невероятным чудовищем со своими поспешностью и первобытным страхом не успеть опробовать то, что он так хотел с любимой и нежной хозяйкой. Но она как всегда выразила понимание своим добрым взглядом, что у сервампа начало щемить сердце. - Я никуда от тебя не денусь, - вкрадчиво говоришь ты, приподняв его макушку за подбородок одним лёгким касанием пальцев. - Мы ещё много чего успеем, так что некуда спешить. Просто полежи со мной. Хайд послушно взобрался на рояль, оказавшись напротив тебя, и вы оба безмолвно смотрели друг на друга, не обращая внимания на прохладу предмета под вами и волнение воздушных потоков. По стёклам продолжал плестись дождь, и сумерки полностью заполняли зал, окутывая вас, как тёплое покрывало, вопреки холодной погоде. Лоулес, несмотря на твою широкую улыбку, оставался с каменным лицом, потому что до сих пор не мог поверить, что всё происходящее - реальность. Он просто бездумно созерцал, как твои волосы дивными спиралями лежали на рояле, изображая причудливую корону. - Хайд, а ты знаешь, что клетки глазного дна и мозга у человека одинаковые? - вдруг задорно спросила ты. Брови вампира вздрогнули и поднялись, в глазах еле уловимой тенью мелькнула озадаченность. - Ну, я не очень интересуюсь такими скучными вещами, - пожал он плечами, едва заметно приподняв уголок до сих пор горящих губ. - А к чему ты это, (Твоё имя)-чан? - Это значит, что даже просто глядя на тебя, я познаю твою душу и вбираю в разум. Я храню тебя в своём внутреннем бункере, а значит, ты - мой крестраж, - весело добавила ты. На лице сервампа почему-то заиграла глуповатая улыбка. - Ты что, насмотрелась "Гарри Поттера"? - с ноткой иронии хихикнул Хайд, ловя себя на сладкой мысли, что он наконец-то сумел засмеяться с кем-то искренне за несколько лет, которые он провёл в апатии. - Да, немного вдохновилась им, - в такт ему засмеялась ты, накрыв его ладонь своей. Сервамп некоторое время молчал, пытаясь свыкнуться с тем, что с ним происходит. Эта приятная истома дурманила разум. Он наконец-то начал верить в явь и принял её со всей благодарностью, смело прильнув к твоим устам и нависнув над тобой, как облако. На вкус ты была, как берёзовый сок или как неяркий март, что дотлевал за окнами. Еле сдерживая желания исцеловать тебя всю и везде, припадочно припадая губами к твоему телу, Хайд с завидным терпением сминал складки на твоих тонких устах и сильнее надавливал на твои ладони своими. Затем, когда он освободил их, ты закинула руки ему на шею, пропадая в какой-то неназванной бездне, и короткая дрожь сотрясла твоё тело, когда густого электричества в теле стало так много, что оно детонировало в тебе. Лоулес, ощутив то же самое, глухо застонал и тут же крепко обнял обмякшую тебя, прижимая к себе так, будто желая укутать в самого себя, словно в мягкое, родное и невероятно тёплое одеяло. - (Твоё имя)-чан... - начал робко и неуверенно Беззаконие, утыкаясь носом в твою ключицу. - А ты... научишь, как теперь сделать меня твоим крестражем? Не сдержав внутреннего вопля счастья, заливисто смеёшься, что по-настоящему сводит с ума Жадность, и покрываешь мимолётными поцелуями родное лицо, шёпотом обещая, что обязательно спрячешься в его личном убежище. Хайд уверен, что отныне его больше не будут преследовать кошмары с участием Офелии. Теперь у него есть (Твоё имя), которая будет оберегать его сон в своём горячем и уютном бункере. - "О, как я лгал когда-то, говоря: "Моя любовь не может быть сильнее". Не знал я, полным пламенем горя, Что я любить ещё нежней умею" - Уильям Шекспир, - с улыбкой произносит он, теряясь в сказочной эйфории, которую не смоет даже ливень за окном, и понимая, что одна человеческая жизнь для него всё же станет значимой. Он обхватывает твою талию, заставляя тебя навалиться на переднюю часть его тела. Противишься, смущаясь подоной близости, но он лишь хохочет и не думает отпускать тебя, из-за чего тебе приходится смириться со своим неудобным положением. Взяв твою руку в свою, он опускает её на клавиши пианино, сотрясая воздух несколькими протяжными, незамысловатыми звуками. Ты вопросительно смотришь на него, а он отвечает тебе улыбкой. - Давай теперь вместе сочиним композицию под названием "Единственная и неповторимая"? Ответом ему служат незамедлительное согласие, трогательный румянец на щеках и первые ноты в только что придуманной композиции. Сиянье глаз подобно свету, Приятен шорох платья твоего. С тобой на всё нашёл ответы, Как будто поргрузился в волшебство. Позволь мне быть всегда с тобой, Любить и чувствовать покой.