Разделяя тепло

Обитель Цукиямы представляла из себя какое-то другое измерение, совсем иную планету, где благоухала сокровищница экзотики. На улице простирались красочные орхидеи, дымчатые кусты, подстриженные под геометрические фигуры деревья. Гладкая жемчуженная плитка вела к кремово-золотистомут крыльцу в две ступени. Стены, мебель и пол в доме были как свежевыпавшее снежное покрывало, манящее своим противоречущим тёплым бархатом. Вкрапления изумрудных оттенков вносили редкие растения, напоминающие финиковые пальмы и комнатный бамбук. Всё здесь дышало стерильностью, нетронутостью, художественной чопорностью, как если бы ты прохаживалась не по жилому помещению, а по выставке дизайнерских новинок в области оформления аппартаментов. Тонкое стекло огромного окна, распространяющее по утрам {censored} радуги, показывало вид на Токио, который утопыл в сырой дымке. Низко-нависающие дождевые облака, тёмные, как пасти агрессивных церберов, казалось, задевали высокие здания и растекались мутно-платиновыми щупальцами вдоль их стен. Цукияма, за которым следовал царский шлейф элегантности, гармонично вписывался в изысканность обстановки, точно трель мелодичной арфы среди таинственной Атлантики, по легенде в которой обитали юные русалки, любящие резвиться среди музыкальных нот. Совершенство в окружении совершенства. Ты же чувствовала себя как потерянная Алиса, попавшая в страну, где всё изумляет своей необычностью, и упивалась его полуэфемерным образом напополам с разнообразием антуража вокруг. - Mon cheri, восторг, который читается на Вашем утончённом, как апрельская роза, лице заставляет меня благоговейно трепетать, - оценивающе усмехнулся Шу, разглядывая сменяющуюся со скоростью погодных условий палитру эмоций на твоём лике, как изящный портрет с женственной аристократкой. Его тягучий, приятно обволакивающий голос, словно ощутимо обвивающий горячими, как раскалённый металл, руками твои продрогшие плечи, походил на сладкий шёпот змея-искусителя, что прилагал все усилия для твоего полного искушения и доверия в то, что его соблазнения - не просто пустой звук, а настоящая возможность окунуться в более глубокое волшебство, где есть ещё множество запретных плодов, превосходящих по вкусу нектар душистых цветов. Твой взгляд падает на большую полку из красного дерева, где стоят ровным рядом книги различных сортов, точно только что привезённые продукты, манящие запахом сладкого-сладкого сока. Ты, минуя препятствия, балансируя лёгким мотыльком на зеркальной глади озера, вприпрыжку оказалась возле стеллажей и со страстью схватила несколько книг, одержимо вдохнув аромат старой бумаги. Шу, наблюдающий за тобой, точно гепард за чуткой антилопой, неслышно усмехался в кулак, расценивая твои чудные повадки как способ развлечь свою душу, тонущую в потёмках душной скукоты, которую навевали здешние жертвы. - Ах, столько книг! - только и охала восторженно ты, кружась робким вихрем в обнимку с любимыми предметами, что могли скрасить любой вечер своими фантастическими мирами. Ты изящно вертелась, как балерина, заставляя подол воздушного платья приподниматься, словно его тревожил поток воздуха. Шу хотелось, чтобы бесполезная ткань сорвалась с твоей прекрасной плоти, дабы она оголилась - он бы с неземным удовольствием окунулся в это зрелище, как окунаются дважды в одну воду. Просто попробовать тебя глазами - уже стало бы усладой для него. Уселась на кресло, обтянутое алым, как вязкая кровь, бархатом ты также легко и осторожно, расправив, как крылья мягкой голубки, края одеяния - тонкого, как дешёвое кружево. Почти сразу же твои пальцы вспорхнули к переплёту, обласкали его, а затем развернули книгу, открывая уже знакомый, но ещё не надоевший мир. Цукияма, направляющийся к тебе, уловил себя на забавной и несколько садистской мысли: когда ты сидела за книгами, тебя невозможно было отвлечь - ты бы и не заметила, если бы он вонзил свои зубы в твою сочную, как мякоть спелой груши, плоть. Не сразу бы поняла, что позади твоей персоны алчно чавкают твоим же мясом, продолжая загипнотизированно пересчитывать буквы на одной странице. Он мог бы воспользоваться твоей беззащитностью, если бы она по-своему не очаровывала его, как наблюдение за водой - потому что за её переменчивым течением можно было следить целую вечность, теряя счёт скоротечного времени. - Mon solei, Вы снова портите свои прекрасные очи, - два нефрита с сиянием южных, говорливых звёзд, - чтением на ночь, - устало бормочет Цукияма, голося беспокойством, и его вибрирующие ладони опускаются на два хрупких, как китайская ваза, плеча, после чего следует порицательное цоконье и мерное покачивание головой. Пока ты не видишь, рот Гурмана прожёвывает эти слова и сплёвывает на паркетный пол, словно комочки мокрой бумаги, мысленно изгибаясь мучительной тильдой в приступе бессознательного голода. Шу, нервно дёрнув кадыком, выпускает тихий, как шелестение листиков-вертолётиков, вздох. Если твои чудесные глаза, что обрамляли круто изогнутые ресницы, придавая своей темнотой ночи особый шарм твоей неприметной натуре, испортятся, как сгнивший фрукт, он потеряет всякое блаженство, поедая их. О, гуль бы с радостью вырвал их, пока они сверкали, как энергично-живые искры пламени, покрыв лаком, нанизал на тонкую прочную леску, как драгоценные {censored}, и по очереди проглатывал бы, любуясь ещё не потухшим сиянием в зрачках. А если бы он мог чувствовать вкус человеческой еды, то использовал бы советы местных поваров-профессионалов; замариновал их в уксусе и съёл бы, аккуратно разрезав серебряным ножичком глазные яблоки и смакуя под белое вино и скрипичную музыку. Или срезал бы трепетную плоть век, чтобы ты не сумела в ужасе скрыть от Гурмана его идеальное отражение в двух зеленовато-синих омутах истины. - Прости, Шу-кун, никак не могу обуздать тягу к книгам - а у тебя их будто целый сундук с сокровищами, что глаза разбегаются в спешке всё исследовать, - бормочет буквально себе под нос твоя персона, любовно перелистывая сухие страницы, чей мирный шелест звучит как душевная композиция на броском фортепиано, что проникает в душу надёжной стрелой, поселяясь там, как отравленный напиток. - И что же на этот раз привлекло Вас, my swetty reader? - ласково пролепетал Шу, сначало почти невесомо массируя твои плечи, а затем усиливая физический натиск, негрубо надавливая на них, пока пальцы не достигали нежных впадин над выпирающими ключицами. Гурман думает, что было бы прекрасно услышать симфонию твоих белоснежных костей, что были бы совсем не лишены той же дивной мелодичности, что и аккордные стоны рояля. - "Алиса в Стране Чудес", - отвечаешь ты, любознательно, как ребёнок, путешествующий в переплетениях строк, нанизанных на одну невидимую нить, как бисеринки. Шу несколько скептично приподнимает брови, и даже это незамысловатое движение даётся ему с какой-то художественной толикой. Гуль сдерживает невежественный смешок, потому что насмехаться над детскими интересами маленькой леди совсем не тактично - это может ранить её изнеженные, как крем на шоколадном торте, чувства. - Могу ли я узнать, почему mon cheri выбрала именно этот рассказ, прирошенный пылью юношеской ностальгии? - Потому что всё детское под углом взрослого зрения имеет свойство показывать новый смысл детям, что были слепы к тонкой философии и психологии сказок, - поясняешь ты, увлечённо шурша страницами. - Словесные структуры наматываются одна на другую, создавая удивительный и неповторимый орнамент, как морозная роспись на стекле. Символы вытекают один из другого, приобретая новые знамения и алхимически превращаются не просто по прихоти автора, а следуя внутреннему ритму и динамике, стремительному и головокружительному танцу, своей собственной "Escala Palladio", - начала мечтательно бормотать ты, погружаясь в несоизмеримое восхищение этой историей. - А сейчас у меня создалось впечатление, будто главная героиня списана с меня - в твоём логове я действительно чувствую себя, как в Стране Чудес - настолько здесь всё расчудесно. Природно розоватые, как лепестки шиповника, губы Цукиямы сложились в уже привычную усмешку, отдающую трогательным умилением, словно он смотрел на породистого котёнка. Он ассоциировал прочитанную тобой историю с другой Алисой, не принадлежащей перу талантливого Кэрола*. Алиса, о которой он думал, жила в кошмарах, где огромные куклы без глазниц преследовали её с ножницами, что враждебно поблёскивали сталью в блеклом солнце, которое никогда не грело своими лучами - ведь оно тоже будто бы пыталось съесть заблудшую девушку. Там обитали демоны, рождённые чужим больным воображением, и у них были фарфоровые лица, а сами они походили на застывшую, переливающуюся ртуть, что желала заживо поглотить тело главной героини. Стрекозы были железяками, желающими прижечь чужое тело, оставив на нём своё белое клеймо шрама. В Стране Кошмаров героиня не пила мирно чай, беседуя ни о чём с дружелюбным Шляпником - она убегала от бронзовых чайников с алыми, как рубины, глазом, что неотрывно следил за её передвижениями и целился в неё смертельным кипятком. В Стране Кошмаров царили насилие, кровь и чужие внутренности - ассоциация пришла к Гурману, потому что он чувствовал бы себя в этой Вселенной королём вечеринки, который первым бы поймал в свои лапы-сети бедную, потерянную в своих наивных фантазиях Алису. - Интересно, кем бы в этой сказке мог быть ты, Цукияма-кун? - задумчиво протянула твоя персона, сосредоточенно перебирая в голове до мелочей каждый чётко проработанный образ Льюиса. - Полагаю, белым кроликом, который отвёл Вас в Страну Чудес, - подсказал с лисьей улыбкой Гурман, точно Чеширский кот, вечно стоящий за спиной Алисы и нашёптывающей ей правильный путь к разгадке трудной путаницы. Белым, кровожадным кроликом, чьи острые, сахарные зубки должны быть сейчас перепачканы в чужой крови. Кроликом с уже алым мехом, который привёл доверчивую Алису в своё логово, чтобы спрятать её труп от внешнего мира и насытиться им в гордом одиночестве, не показывая мышке Соне и Мартовскому Зайцу свою драгоценную находку. Это он нашёл вкусную девчонку - он и должен попробовать её первый и последний, как законный победитель. - Нет, - сказала ты мягко и осторожно, как {censored}, точно не желая в глубине души задеть своим смелым перечинием самоуверенного гуля. - Ты - мой страж Королевы, который перешёл на мою сторону и уберёг меня от обезглавливания. Шу озадаченно качнул головой, не ожидая подобного исхода, и что-то внутри него странно дёрнулось, впервые загоревшись поистине ребячливым любопытством. - Могу ли я узнать, my dear, почему Вы так решили? - Потому что я кое-что поняла, Цукияма-кун: мир гулей и людей сам по себе частично похож на Страну Чудес. Гули являются проводниками в своё личное, чудесное измерение, где жестокое человеческое мнение о них может измениться, если те станут их проводниками в бездну своей души. И, как и в Стране Чудес господина Кэрола, среди гулей есть те, кто мечтает заковать в темницу нарушителей порядка. Ведь люди - это на самом деле спасители, которые могут своей верой оправдать естественную природу гулей. А ты, что похож на благородного рыцаря, основал контроль над своей кровожадностью, приверженной злой Королевой гулей, и сумел спасти Алису в лице меня от кровавой участи и позволил ей дальше углубляться в свой мир, чтобы она со временем смогла привести в реальном времени достаточно много причин для того, чтобы ваш маленький народ никто не трогал. Шу несколько минут поражённо хлопал длинными ресницами, а на его аристократичном лице отпечатался след благоприятного изумления твоими необычными рассуждениями, которые не были свойственны нормальному человеку. - Sei come un bambino (ит: вы как ребёнок), - добродушно вынес вердикт он, всё же задумчиво поглаживая указательным и средним пальцами чуть острый подбородок. - Почему же? - спокойно поинтересовалась ты, не выражая замершими мускулами на лице желание возмущённо надуть щёки. - Вы всё ещё верите в сказки, которые лишены и капли реалистичности, - с тонкой издёвкой в голосе промолвил Гурман. - Романтические миражи имеют свойство рассеиваться, как песок на ветру, оставляя горькое послевкусие. - Но ты ведь ещё не съел меня, из чего можно сделать вывод, что положительные грёзы имеют также свойство и переноситься в реальность, - гордо сложив руки на груди и в надменной манере задрав нос, парировала ты с триумфальным видом, в отместку насмехаясь над гулем, который посмел сомневаться в силе твоего влияния и своей человечности, которая прогрессировала с момента активного общения с людьми. - No hay nada impossible (исп: нет ничего невозможного). Улыбка-укус на лице Цукиямы медленно сполза, давая возможность в полной мере мучительно прожевать своё поражение. Он взирал на тебя уже другим взглядом: смотрел не как на безнадёжного, забавного ребёнка, а как на достаточно хитрое и продуманное существо, умеющее умело манипулировать им своим женским обаянием, вопреки внешней невинности бесхитростного ангела. Голод, стервозно бьющийся о стенки желудка, прекратил свою бессмысленную борьбу. Вместо этого в рваной чечётке по подоконникам сердце, разогнавшееся до ста миль в час за один вдох, вторило речитативу за окном. Если бы в нём были какие-то запасные тормоза и потайные стоп-краны, то все они отказались бы работать. Механизм запущен, а ключ от главных шестерёнок был утерян после хитросплетений взрослого дитя в твоём миловидном лице. - Forte, - шепчет завороженно Шу, обойдя несколько раз в манере настороженного хищника кресла, на котором неподвижно сидела твоя светлость, и останавливается, с просветлённой улыбкой поглаживая твою правую щёку широкой ладонью, - et tender (фр: сильная и нежная). - Chacun est entraine par sa passion (фр: каждого влечёт своя страсть), - проговариваешь ты знаменитую французскую цитату, описывающую состояние Цукиямы и твоё собственное - потому что от его мимолётного прикосновения всё покорно замирает, всецело отдаваясь ласке. Каждого влечёт своя страсть; твоя привела тебя к безжалостному гулю, который коллекционировал различные вкусы и мечтал включить и тебя в своё главное блюдо. Алиса сошла с ума, влюбившись в своего надзирателя, который должен был отвести её прямо на казнь к Королеве, но потом и сам сбежал с ней, чтобы углубляться в безумие наедине - это ведь гораздо интересней какой-то каждодневной резни. Что сейчас правильно - остановиться, не дать шаровой молнии в его лице с лукавым луком узких губ и виноградными глазами взять над собой абсолютную власть или капитулировать, поскольку он в любой момент мог превратиться обратно в дикое и жадное животное? Потому что стражник Королевы привык видеть кровь, привык купаться в ней, как в утренней ванне, привык самостоятельно проливать её, как капли воды на увядшие цветы. Ты решаешься остаться, потому что мисс Лиддел верит в то, что она сумеет спасти Страну Чудес от разрушений, если будет смотреть опасностям в зрачок. - Да, Вы правы, - проговаривает, отойдя от шока, Цукияма, как-то умиротворённо улыбаясь, будто понимая для себя гораздо больше, чем требовалось. - Тогда, - он садится на одно колено, покоряясь твоей воли, и на секунду опускает голову, поднимая на свою укротительницу выжидающий и преданный взгляд того, в ком она убила жажду убивать, - позвольте мне всегда быть Вашем рыцарем, который будет защищать Вас от более бесчеловечных жителей Страны Чудес, пока тепло из Вашего тела не покинет Вас. - Конечно, - ты, довольная своими трудами, киваешь макушкой. Твои ладони взметаются вверх и плавно опускаются на щёки удивлённого Гурмана, чьё лицо не по собственной воли тянется к твоему. - Нам будет сопутствовать весенний ветер. - Почему же, позвольте узнать, mon cheri? - осведомляется молодой человек, кажется, заранее зная ответ. Но все фибры души жаждут услышать его с твоих дивных уст, которые он мечтает прокусить до бордовой влаги и одновременно залатать рану любовным поцелуем. - Потому что весна олицетворяет любовь, которая живёт в наших сердцах, - объясняешь ты, будто разговаривая с глупым учеником, который на самом деле понимал больше обычного. - Думаете, гули умеют любить людей не как grande (ит: потрясающий) деликатес? Они всего лишь рабы своего желания, а столь субтильные слова по отношению к человеку для них - это просто роскошь, - Шу будто старается отрезвить самого себя от растущей заинтересованности, возымевшей совсем не то направление, которое предполагалось в самом начале. Ты изображаешь усиленную задумчивость на лице, однако в глубине души ответ на его вопрос уже давно завладел твоим разумом, но не спешил раньше времени расстраивать самоуверенного Гурмана. Или наоборот - слишком сильно порадовать взаимными чувствами, которые не разделил с ним Канеки Кен, отринув его нездоровую привязанность? Ты же, напротив, была готова принять одержимость Шу и ответить ему тем же, о чём говорил лихорадочный блеск в твоих глазах. Цукияма узнал его, потому что будто смотрелся в зеркало, в своё зеленоватое отражение - и увлечься не совсем простым человеком в одно мгновение стало таким необходимым и правильным, что он мечтал перестать сопротивляться твоему хитрому влиянию. Принять яд с твоих рук и добровольно отказаться от антидота казалось естественной вещью, без которой нельзя было перейти на следующую черту новой жизни. - Что ж, я докажу тебе, что такое возможно, Шу-кун, подарив тебе частичку своего тепла, от которого ты станешь зависим, - ангельское лицо украшает совсем неподходящая лисья ухмылка, которая всё же привлекла Гурмана гораздо больше. Оказывается, ещё неизвестно, кто здесь хищник, а кто - жертва. Игра становится всё интересней, а сближение всё неизбежней. - Должен заметить, что Вы очень храбры, mia cara, - Цукияма с удовольствием тянется к твоим зовущим устам. - Именно поэтому я позволю Вам зайти чуть дальше, чем обычным людям, чей вкус я должен с аппетитом смаковать. Однако, mi cielo (исп: моё небо), позвольте мне всё же немного попробовать Вас. Знаете, это что-то вроде ритуала, где я хочу полностью обладать Вами - в том числе и Вашей плотью. - Ты не меняешься, - приглушённо смеёшься, но всё же послушно отодвигаешь в сторону пряди, обнажая лебединую шею, на которой соблазнительно пульсировала жилка. - Но я не возражаю скрепить наш союз кровью. Прошу, отведай меня и не разочаруйся, - шепчешь ты, как колдовское заклинание, и почти пугливо жмуришь глаза, ожидая почувствовать режущую боль. Молодой человек, к твоему удивлению, лишь проводит кончиком носом вдоль твоей шеи, согревая её своим дыханием, а затем прислоняется к чужим устам - двум рубинам. Мягкое, нежнейшее касание, сравнимое лишь с соприкосновением крыльев бабочек к плоти, усыпляет бдительность. Цукияме стоит только легонько надавить зубами на нижнюю губу, как та лопается, выпуская алый нектар. Как ни странно, но почти совсем не чувствуешь недомоганий, потому что скользящие по всему телу ладони Гурмана дарят невесомость и отправляют в забытье. Шу переживает острейшую негу от того, как чужая кровь отныне разливается по его пульсирующим венам. Это молодое, благородное и свежее вино, что согревает даже в зимнюю вьюгу. "Hermosa (исп: прекрасна)", - благоговейно шепчет он тебе в раздвинутые губы, в чьих трещинках покоятся узкие линии крови, и это означает, что он готов быть твоим рыцарем и теплом до конца своих дней. Скользишь в смешении тонов, В такт разливаясь тенью красок, Под полушёпот тёплых слов, Под перелив немых соблазнов. Легко касаешься, как пуха, Огнём расплавив сотни вен, Перенасытив форму звуком В костёр летящих перемен.