кто исправит меня сейчас? нырнёт, когда я буду тонуть? спасёт от самой себя, не даст мне утонуть.
С раннего утра Бора копошилась и бегала из стороны в сторону. Шиён, лениво приоткрыв глаза, наблюдала за девушкой, щурясь от яркого солнца. Они всё ещё не купили шторы, потому свет из большого окна неуёмно падал на пространство квартиры и резал шиёновы глаза. Бора сказала, что пойдут на следующей неделе, заодно выберут кровать и некоторые недостающие вещи. При переезде квартира была уже заселена мебелью, но половина, как оказалось, не понравилась Боре, потому девушка отказывается спать на кровати. Вместо этого забирается почти полностью на Шиён, либо же, когда младшая сбрасывает с себя низкое тело, ворчит и спускается на пол. Скорее всего, поэтому Бора такая раздражительная. – Во сколько ты вернёшься? – спросила Шиён, играясь с кружкой в руке, наслаждаясь вкусом приготовленного старшей кофе. Девушка устроилась на высоком стуле, опираясь локтем о стол позади. – Не знаю, – фыркнула Бора, – может через пару часов, может вечером. Всё зависит от того, в каком состоянии мои картины и сколько нам придётся ждать Мунбёль. – С твоими картинами всё прекрасно, – заверила младшая. – Надеюсь. Бора выдохнула, распрямилась, удерживая в руке искомый телефон, что тут же отправился в карман тёмных штанов. Техника завалилась за подушки на диване и никак не хотела находиться. У Боры, в последнее время, привычка ставить на бесшумный, чтобы никто не тревожил. Для Шиён даже удивительно, что Ким столь востребованной стала, стоило только приехать в Рим. Её куда только не зовут, на какие только вечеринки не приглашают – на многие Бора не ходит, предпочитая тихо проводить вместе с Шиён дни, изучая город и местную архитектуру. Вновь застопорилось написание картин, и Боре от этого тошно. Сынён, как и Шиён, говорят часто-часто, что это нормально и спешить некуда. Но это же Бора. Постоянно выводят из себя темы с картинами. Зато с младшей не ссорятся. Шиён вовремя останавливается, если Бора начинает злиться. Просто толкает девушку на диван, забрасывает её одеялом и пледом, вынуждая замолчать. Пусть позавчера они умудрились поругаться из-за ерунды полнейшей, но помирились быстро, а Бора совсем на немного понервничала, что младшая сбежит. Не сбежала. Шиён надулась, включила музыку и вынудила с собой танцевать. – Как закончу со всем, – проговорила Бора, медленно приближаясь к Ли, – прогуляемся у реки? Сегодня довольно тепло, замерзнуть не должны, как в прошлый раз. – Только не заставляй меня слишком тепло одеваться, – Шиён, убрав кружку на стойку, поддалась вперёд и уложила руки на борины плечи. На лице тенью проступила улыбка. Весь образ старшей со спины подсвечивался солнцем, делая её более для Шиён неотразимой. Ли провела указательным по щеке Боры, любуясь оттенком золота едва запечатлённым на коже. Ким без зазрения обратилась в требующую ласку кошку, ластясь к шиёновой ладони. Бора пристрастилась к подобному началу дня; невероятно полюбила вот так – неспешно переговариваться, невесомо касаться. И для неё самое главное – привязаться к безмятежному отрезку времени, когда город просыпается под балконом, в воздухе витает запах шампуня после недавно принятого душа, и каждое прикосновение к Шиён неторопливые, размеренные, при этом не чувствуя застылого на дне желудка беспокойства за последующие секунды и часы. – У реки ветер сильный, – возразила старшая. – А на календаре уже весна, – Шиён усмехнулась, неосознанно придвигаясь телом к девушке. – Это не значит, что погода не может внезапно испортиться. Бора младшей не помешала. Осталась на месте, подставляя лицо для поцелуя. И Шиён поцеловала, торопливо коснувшись губами подбородка. Шиён осталась довольна – чем дальше они уходят от декабря, тем чаще старшая не противится на близкие контакты. Это радует так сильно, что ноет в сердце и Шиён никак взять себя в руки не может, чтобы не становиться чересчур перевозбуждённой всем, и в частности Борой. Вновь как – обрадованный волчонок, что хвостом из стороны в сторону машет, и смотрит большими глазёнками, отражая в зрачках чистоту намерений. Бора от одной её светящейся мордашки ощущает себя будто на уровне неба. Сильнее вдаривает по осознанности, когда видно младшую, вставшую пятнадцать минут назад, с этим её хаосом тёмных волос. Шиён зевает, жмурится и морщит нос, улыбаясь скромно, не разлепляя губ. Девушка восседает на деревянном стуле, намеренно поднимая ноги, чтобы голыми коленками обхватить кимовы бёдра. Удерживает возле себя, придвигаясь на узком стуле, уже готовая заключить талию Ким в оковы. – Ты будешь дома сидеть? – у Боры голос превращается в шёпот, а оторваться от Шиён даже взглядом не желается. Она перебирает пальцами шиёновы волосы у шеи, невесомо проводя по мочке уха. – Да. Сегодня никаких походов в студию. Мне же можно взять выходной? – интересуется; с выразительной усмешкой и небольшим беспокойством. Бора, впритык прижатая животом, невозможно тёплая. Её рубашка чуть приминается и выглядит сочитающейся картинкой – разморенная и полураздетая Шиён, в одной футболке, и любующаяся ею Бора, давно проснувшаяся и собравшаяся на утомительную встречу. После, они с Сынёном зайдут выпить кофе; обсудить что-то, договориться до чего-то. И дома Бору будет ждать Шиён. – Конечно можно, – борина ладонь погружается окончательно в шиёновы пряди. И младшая, убаюканная касаниями, прикрывает глаза, едва опустив голову. – Ты многое сделала. И хорошо постаралась. – У меня сейчас уши загорят, прекращай, – бормочет младшая; но, чтобы Бора прекращала, не хочет. Шиён бы весь день слушала, как её хвалит именно Бора. Она ведь заботливая и чуткая. Притрагивается ласково, смеётся красиво, приятно до безумия. Шиён не первый раз задумывается, что хочет сделать песню исключительно из её смеха, чтобы по ночам слушать, слушать, когда девушка задерживается. Бора некоторые мгновения поглаживает Шиён, и вытаскивает руку, поняв, что вполне может опоздать, задержись в спокойствии, приправленным запахом кофе и средством для мытья посуды. Шиён негодующе мычит, но не останавливает. Лишь падает на Бору, утыкаясь носом в плечо – девушка проделывает эти трюки почти ежедневно. У Ким иногда мнимое ощущение, что испытывает знакомую щекотку на шее от чужого дыхания, находясь вне дома, вне воздействия Шиён. – Удачи тебе, – приглушённо раздаётся от Ли. – Ты будешь у меня супер-супер крутой, да? – Буду, – сквозь хихиканье подтверждает. – И королевой этой галереи. Определённо будешь. – Я и так королева, – Бора фыркает нарочито громко, якобы обиженная возмутительным замечанием. От Шиён даже раздражение улетучивается. Дурашливые повадки младшей, к которым она прибегает специально в нужных ситуациях, действую безотлагательно. Шиён чувствует, когда нужно игриво целовать поверх ткани у плеч – как делает сейчас, – чтобы старшей полегчало от давления. Чувствует, когда нужно шутить, быть озорной, такой – от которой Бора закатывает глаза, тут же поддаваясь настроению. Чувствует, когда Боре требуются касания, объятия и ни к чему не обязывающие поцелуи. Даже страшно, как хорошо Шиён её чувствует. Но это работает к обеим сторонам. И Бора считает их связь – невероятной; дарит что много-много, не сосчитать, как звёзд на небосводе, на голубой небесной сфере в вышине. Раздумывая про особенности их отношений, складываются явные подозрения, что из-под рук Боры рождаться станут исключительно картины на тематику небесных тел и океана. Скорее всего, это именно борин почерк. Отчего-то писать хочется на коже Шиён. – Ладно, я пошла, – твёрдо, но нежно оглашает Бора, отодвигаясь. Шиён распрямляется, заглядывая в глаза старшей, восстанавливая зрительный контакт. Кивает. Ещё раз говорит: – Удачи. Для Боры никогда не пройдёт – хлебать волной чувства от шиёновой улыбки. Младшую желается вечность целовать, обнимать, прижимать к себе ревностным характером и выискивать в её шрамиках новый смысл вселенной, чтобы позднее запечатлеть на льняном холсте. – Не разрушь дом, пока меня не будет, – произносит с налётом серьёзности. У Шиён, редко, но бывает, когда она резвиться под музыку – царапая руки, ударяя коленки и сшибая по пути стулья, вазы и борин мольберт. – Я постараюсь. – Я буду ругаться, если что, – заканчивает Бора тем, что щелкает Шиён по носу. В последнее время младшей подобное нравится; правда, чувствует себя дитём каким-то. Блеск, искрящийся от выражения лица старшей, заменяет возникающее недовольство. Прежде, чем уйти, Бора проговаривает: «Не скучай без меня» и, по привычке, целует Шиён, вжимаясь губами в её губы, едва давая себе распробовать вкус младшей. Именно такие утра не ложью будет обозвать «доброе».\\
Чем себя занять – Шиён придумала сразу же. Она немного побренчала на гитаре, записывая несколько нот в тетрадь, заполненную текстами, где, в основном, незаконченные песни с одним припевом или куплетом; чиркала названия, пришедших мимолётно, озаглавленные связанным с Борой. Старшая по вечерам вынуждает Ли взять в руки гитару и играть по два-три часа, наблюдая за движением длинных пальцев, скользящих по грифу. Шиён раньше же не играла для Боры. Шиён раньше вообще отреклась от музыки, столько погрязла в пучине и накрывшим безумием из-за Боры. Перестраивает свою жизнь, делает комфортной, ищет занятия, чтобы не доставать занятую постоянно Ким, и посредством подобного находит множество идей, благодаря которым к обеим спускается вдохновение. Бора его выливает в картины, усевшись около балкона – отдельной комнаты для студии в этой квартире нет; в этой квартире, в общем, лишь гостиная и спальня. Не жалуется, как и Шиён. Им хватает маленького пространства, заполненного цитрусами, вишней и, как слащавое дополнение, любовью. Шиён выписывает пришедшее вдохновение чёрной ручкой по кремовой бумаге, пишет только ей понятные слова, предложение, сокращённые до неразборчивого. Бора просит расшифровать, когда ради интереса открывает шиёнов блокнот. Шиён ловит странные приступы, в моментах дней, в которые Бора включает написанные младшей треки, и, совместно с этим, девушку целует, не удержавшись. У Боры точно фетиш проявляется подминать под себя Шиён, слушая её голос через динамик телефона. К трём часам дня у Шиён на телефоне воспроизводиться нечто клубное, способствующие резким и ритмичным движениям. Уложив технику на угол стола, Шиён сосредоточенно всматривается в рецепт, проверяя, правильными ли были её действия. В голову взбрело желание приготовить банановую шарлотку. Бора постоянно балует чем-то вкусным, особенно по субботам. Вот Шиён захотела ответить. И очень она верит, что не произведёт на кухне пожар. Бора же обозлиться. Когда её девушка злится, Шиён уж очень страшно становится, хоть она старается затушить начинающуюся ссору. Совместно, Шиён отвечает Минджи на сообщения – они общаются даже чаще, чем было в Нью-Йорке. Отважилась спросить у подруги, когда возникли сомнения насчёт выпечки; Минджи, невероятная Минджи, имеет знания обо всём. Для Шиён это повод удивляться по сей день. На самом деле, главная задумка не столько в сладком, сколько в том, что Шиён намеревается спрятать в тесте. Но её уверенность, что данная задумка хороша, скоро улетучивается. Глупый шаг, и, вероятно, обернётся неудачей. Боре тоже не понравится. Так чего она вообще придумала это сделать. Временами её посещают несуразные идеи. Отступать поздно, шарлотка в духовке, благо без вытащенного с верхней полки в шкафу кольца. Сынён заложил идею в шиёнову голову, а Шиён не выкинула её, как неприемлемую. От девушки вырывается судорожный вздох. – Лучше спеть ей серенаду, нежели… кольцо прятать в шарлотке. Что за тупость! – Шиён сама с себя негодует. До сих пор не избавилась от своей черты той самой, что вещи, очевидные вещи, доходят с опозданием. Счастье, что теперь эти вещи не столь разрушительны. Но зубы Боры покрошить могла эта «вещь». Шиён, не успев спрятать синюю коробочку, разместившуюся недалеко от телефона – вытащила из тайника, до которого Бора точно бы не дотянулась, – услышала, как открывается входная дверь. Подскочила резко, потревожив кружку, с остатками холодного кофе на дне. Она схватила коробочку, сжав в кулаке. Из-за спешки, Шиён не запрятала хотя бы на кухне кольцо, потому сделала единственное – завела руку за спину. Бора тут же появилась из-за стены, звеня ключами. – Всё в порядке? – девушка нахмурилась, внимательно осматривая младшую. – Ты рано, – вырвалось от Шиён. Бора безразлично пожала плечами, снимая пальто и разматывая шарф. – Сегодня почти ничего не сделали. Но, что самое главное, ни одна моя картина не пострадала. Я решила оставить их все в галерее, а то дома места нет. Нужно будет потом снять студию, чтобы загрузить туда все художественные принадлежности. Шиён в ответ осмысленно промычала, воровато оглядываясь по сторонам. Бора знает, что Шиён периодически странная, потому её поведение не потревожило. – Плохо, что у нас места не особо много, – прохрипела Ли. – Меня всё устраивает, – Бора повесила верхнюю одежду и прошла на кухню. Шиён сделала пару шажков назад, подальше отходя. Ей стоило переодеться; стоя в одной коротковатой футболке, что нижнее бельё открывается кромкой одежды, даже на время положить коробочку в складки ткани нельзя. Шиён не дозволено так бездарно спалиться перед чересчур догадливой Борой. Повезло, что старшая чуть уставшая, потому не спешит разбираться отчего она красная, вздрагивает от взглядов и робко теснится подальше. Долго продолжаться не будет. Бора поигнорирует первые секунды, а потом – добьётся правды. Шиён сделала несколько глубоких вдохов и, чтобы показать, якобы всё замечательно, скрестив руки за спиной, выгнулась, опираясь об тумбочку. – Ты что-то готовишь? – учуяв запах, старшая опустилась к духовке, заглядывая через стекло. – Ага. Подумала, и решила тебя немно-ого обрадовать. А ты пришла раньше нужного. – Ну, прости-прости, – с усмешкой Бора распрямилась. – Я уже решила, ты что-то затеяла, а я помешала. – Когда ты мне мешала? – на распев произнесла младшая; задавая ноту заигрывания, она приподняла брови, вызвав у Ким смешок. – Как у тебя получается быть непревзойдённой во флирте, в то же время делать это так фальшиво. – Талант, – коротко отозвалась Шиён. От шиёнова замечания уголки губ Ким поползли лишь выше. Бора, плавными движениями, надвигалась на Шиён, что незаметно напряглась. Коробочка упиралась в поясницу. Шиён попыталась её впечатать в себя, в надежде, что никто ничего не заметит. – Так значит, – начала Бора, в шаге от Шиён остановившись, – это просто что-то вкусное? – Очень вкусная банановая шарлотка. Всего-то, – младшая никогда не была хороша в сокрытии правды. Она проседает сильно в этом навыке, но удерживает голос убеждающим. Сделав паузу и исследуя тело Шиён цепким взглядом, Бора произнесла: – Отлично. И Шиён тихо-тихо выдохнула через рот, почувствовав облегчение. – А то знаешь, – Ким направилась в гостиную, обходя стойку на территории, где обозначена кухня, – мне Сынён мозг сильно засорил. И я подумала, что, вдруг, – на этих словах Бора притихла; она стояла к Шиён спиной, но чётко услышалось, что старшая смутилась, – ты запихнула в шарлотку обручальное кольцо. Ли, очень нервно и наигранно, посмеялась. – Бред, да? – она развернулась к Шиён с неуверенным тоном, хорошо скрытым усмешкой. – Да, бред, – поспешно согласилась младшая, – я бы не стала так банально делать. – Я вот тоже так думаю. Ты бы придумала что-то впечатляющее. Но Сынён и впрямь зачастил про женитьбу, аж треснуть его хочется. Шиён не нашла, как ответить. Бора не потребовала. – Ладно, я пойду переоденусь и расскажу, как прошла встреча. Заодно попробуем твою вкусную банановую шарлотку, – сказав, старшая скрылась в спальне. Шиён, выждав секунды три, рванула к самым высоким полкам на краю кухни, суетливо запихивая коробочку подальше. «Что ж» – подумала Ли, осторожно закрывая дверцу, – «в следующий раз».\\
Бора считает, что самое лучшее освещение наступает на закате – настырные лучи красного и оранжевого продираются на стены квартиры, минуя окна и открытую дверь балкона. У них они выходят на восточную сторону города, отчего, когда солнце садится и не въедается яркостью, как при рассвете, у Боры приходит запал писать. Мольберт хранит сложенным в углу, перетаскивая к окнам, выбирая благоприятное место. Кисть в зажатых пальцах медленно скользит по холсту, с едва нанесёнными линиями силуэта. От ложившихся на тело отцветов приятно коже; не раздирает жарой, как бывало летом, но уже в другой стране. Вчерашний дождь, запах влажности от которого остался витать в воздухе, добавлял неуловимую лиричность происходящего. Бора взялась за картину, реализовать которую желала давно, прокручивая в голове пришедшую идею и не выпуская. Чтобы выписывать на полотне долго томившееся, чуть прикусив губу от сосредоточенности. Волосы Бора, как обычно, скрепила в неряшливый пучок, чтобы не мешались светлые пряди, впитавшие узнаваемый аромат речных прогулок у Тибра. И звёздное небо в Италии отличается. Бора чувствительна к нему. Шиён уже пообещала, что найдёт красивое место для наблюдения за звёздами. Но пока что – младшая была занята, приуроченная помогать Боре с картиной. Застывшая на деревянном низком стуле с широкими ножками. Сидит, засматриваясь на пейзаж засыпающего солнечного города, напротив Боры, её мольберта, палитры с краской и тюбиками масла, стаканчика с кистями, прочно закреплённого на подставке, и склянками с растворителем. Шиён бы хотела любоваться старшей, наблюдать за процессом, исследуя глазами каждый миллиметр творящего искусство тела. Если бы не одно «но». – Не двигайся, – вкрадчиво приказала Бора, взглянув на Шиён поверх холста. – Сдвинешься, я потеряю идеальный цвет. – Бора-а, – взмолилась Ли, чуть приоткрывая рот – Бора сказала держать губы открытыми, чтобы блики ржавого солнца селились на мягкости персикового оттенка (Бора смыла с неё помаду), создавая нужную композицию, – у меня всё затекло. Я не могу сидеть долгое время неподвижно. – Терпи, – тон у старшей негромкий, но режет твёрдостью, от чего Шиён не смеет ослушаться. – Два часа так сижу, – продолжила девушка, не поменяв своё расположение. – Почему ты не выбрала более удобную позу. Вон, нога начинает дрожать. – Ага, я вижу, – хмыкнула Бора, оторвавшись от картины. Проходит взглядом, спокойным и ликующим, по оголённым шиёновым бёдрам. До правой ноги достаёт оттенок оранжевого, лаская коленку. Бора самостоятельно вертела Шиён на стуле, поворачивая, разворачивая, приподнимая голову и направляя в нужное место её ноги, плечи, особенно волосы – рассыпающиеся по узким плечам, совсем немного укрывая ключицы, но в основном – спускаются волнистые пряди по выпрямленной спине. Ким не надоест смотреть на освобождённую от одежды Шиён; высокую и красивую. С глазами равнодушными, прищуренными от яркого солнца, из-за чего радужка светится янтарём. Младшая, лишь восседая на стуле, с трещинками и брызгами краски (у старшей это был столик-подставка для художественных принадлежностей, и она решила, что посадить Шиён именно на него будет превосходной идеей), спустив худые ноги до пола, едва сгибая в коленках, и развернувшись полубоком в сторону окна – переосмысление образа богини в современном мире. Боре обязательно требовалось зарисовать шиёнов профиль. Изобразить пушистость тёмно-каштановых волос, раковину небольших ушей, гладкость бронзовой кожи, на вкус ощущаемой новым гелем для душа – что-то свежее: чайная роза, либо ромашка с мятой. Запах Шиён вовсе заполонил пространство комнаты. Бора жадно вдыхает, выдыхает кратко через нос и неосознанно залипает на видение обнажённой младшей, с краснотой на ушах от своего положения. Картина продвигается преступно медленно. – А ещё мне холодно, – пожаловалась младшая, чуть повернув к Боре голову – это потревожило волосы, вынудив упасть одну прядь на плечо, закрывая вставший сосок. Бора путь волос проследила, наблюдая за реакцией женского тела на смену температуры. Ко всему, у Шиён на руках, выпрямленных по линии талии, где правая свисает, а левая ладонью упирается об стул, показываются мурашки. Бора-то в халате, ей комфортна небольшая прохлада. А Шиён, не первые пять минут расположившаяся точно под струями открытого настежь окна, испытывает затруднения. Ветер не особо сильный, потому Бора не спешит закутать младшую в несколько слоёв одежды, избавляя от возможности заболеть. Когда любуешься произведением искусства забываются любые риски. Бора, с замечания Шиён, ухмыльнулась совершенно развратно, облизнув свои губы. Проговорила, севшим на мгновение голосом: – Ага, я вижу. Шиён вспыхнула. Она, может и уверена в своём теле, в своей красоте и очаровании, не выдерживает долго пристального рассматривания и такой томной интонации. Смущается чертовски сильно. Бора самодовольно причём улыбнулась, а Шиён – раз, и вскочила со стула. Бора ничего понять не успела, как девушка закрыла грудь руками и плюхнулась на рядом расположившийся диван. Бора протяжно простонала. – Ну, Шиён, – старшая встала, проведя выпачканными в масле руками по халату, – это вполне естественно. – Без тебя знаю, – пробубнила Шиён. В ответ Ким проворчала что-то неразборчивой и, прежде чем подойти к Шиён, подцепила палитру с красками и кисточки. Шиён, на миг зажмурившись, не заметила. Она попросила: – Давай на сегодня всё, пожалуйста? Я не ожидала, что когда с тебя пишут обнажёнку, это ощущается настолько неловко. Аккуратно положив взятое на пол, Бора с ногами забралась на диван, одним движением нависая над Шиён. Ли будто и не удивилась вовсе. Открыла глаза, плотнее сжимая руки на груди, и с мольбой обратила взор к Боре. – Сложно быть девушкой художницы? – поддразнила старшая, едва сдерживая смех. – Вовсе нет, – Шиён попыталась чутка показать пришедшее негодование, но ничего не смогла – от слов Боры щекотка внизу живота трепетная. – Почему бы тебе не сфотографировать меня и так писать? – Это не то, – отмахнула Бора, сползая глазами до шеи, застопориваясь на шиёновых руках. Нахмурилась. Сказала: – Не прячься. Я люблю твоё тело и вообще, – цокнув языком, Бора скрепила ладони на шиёновых запястьях, – что я тут не видела? Шиён скомкано проматерилась, беззвучно и в своих мыслях. Когда-нибудь она сгорит в пламени дичайшего смущения из-за вот этой девушки – её девушки – сверху устроившейся. – Бора, это называется сексуальным домогательством, – профырчала Шиён, покорно убирая руки. Стесняться старшую она будет в последнюю очередь. Слишком много было между ними, чтобы Шиён робела под девушкой, запрещая на себя смотреть. Правда – до сих пор не смирилась, какая она, обычная Ли Шиён, в глазах Боры и в её представлении. Вот это как раз – сшибает с ног. От этого – хочется закрыть горящие румянцем щёки ладонями, укрываясь от испытующего кимова взгляда, в котором чётко-чётко читается всепоглощающее обожание. – Не тебе это говорить, – Бора усмехнулась, внезапно наклоняясь низко, так, чтобы носом коснуться шиёнова. Младшая глухо вскрикнула и обиженно надулась. – Ты же знаешь, мне… – договорить Шиён не дают. Бора наслушалась извинений в завуалированной форме, насмотрелась за виноватой мордашкой, прекрасно понимает, правда понимает, что Шиён поносит себя за прошлые ошибки сильнее всех в этом мире. Затыкает младшую. Самым подходящим способом – схватив разговорчивое шиёново лицо и притянув для поцелуя. – Да, я знаю, – Бора вшептывает в шиёновы губы, утыкаясь лбом в её лоб. Глаза сами собой прикрываются, и чувства – те самые, приходящие исключительно из-за Шиён, – пестрят раздражением на губах, отчего появляется желание покусывать до крови. – И я просто пошутила. – Не шути так больше, – мямлит младшая, чуть вперёд поддаваясь. Локтями упирается в мягкую обивку дивана, только бы к Боре близко-близко. – Не нравится? – её дыхание падает на шиёново лицо, отчего младшая смешливо жмурится. – Вспоминаю… Неприятные моменты. Шиён шевелит одними губами, что слова выходят будто апрельским ветром и, в отличие от Боры, глаза держит открытыми, наблюдая за едва дрожащими бориными ресницами. Она хочет провести по ним пальцами, но вместо – укладывает на лопатки, кружит кончиком ногтя по ткани испачканного красками халата и дышать не в состоянии, беспокоясь прогнать наступивший момент. Они с Борой долгое время вместе. Шиён недостаточно. И никогда не будет хватать. – Заменим разговоры делом, – решает за двоих старшая. Шиён намеревается переспросить, что девушка имела ввиду – но Ким подрывается внезапно, искря в глазах озорством, поджав нижнюю губу, что некрепко завязанный халат открывается, укрывая углом шиёнов живот. Скоро Бора наклоняется вбок. Шиён остаётся с интересом наблюдать, как старшая поднимает с пола кисточку, заводя руку над ней, и выглядит невозможно весёлой. – Я тут подумала, – щебечет Бора, нарочито плавно, медленно до мучительного рисуя в воздухе кистью непонятные фигуры. Шиён, снизу вверх наблюдая, заранее предсказывает нечто в духе Боры, читая эмоции старшей в светло-карих радужках, – пока за тобой смотрела. Солнце, – она указывает кончиком выпачканной в желтом на окно, – конечно, явно отражается на тебе, но, – с новым произнесённым словом Бора всё сильнее довольствуется созданному положению и недоумению младшей, – не так, чтобы я была удовлетворена. – О, – протягивает Шиён, облизнувшись, – так тебя нужно удовлетворить? Смех Боры одновременно притворный и саркастичный. – Да. И у тебя это получится. Поэтому, – девушка отклоняется немножко назад, открывая для себя больше шиёнова тела, и цепляется горящим взглядом за родинку меж грудей, – мне нужно довести до совершенства цвет заката на тебе. Пока Ли осмысливает услышанное, Бора юрко примыкает губами к точечке пониже ключиц и отпечатывает горячее, пылкое. От Шиён вырывается приглушённый выдох, схожий со стоном. – Тебе полотна не хватает? – наконец отвечает младшая. – Ты будешь во много раз прекраснее, – она оставляет парочку поцелуев у родинки и на плечах, чтобы заменить свои касания – прикосновениями влажным волокон кисти. Шиён невесомо вздрагивает. – Краска же потом нормально отмоется? – ощущения незнакомые; едва осязаемые, но дразнят нервные окончания. Шиён, неуклюже опустив голову, наблюдает за движением бориной ладони. Она и сейчас водит предметом – выверено. Шиён под ней себя ощущает мраморной статуей, которой позволяют обрести насыщенный цвет. Бора формулирует ответную фразу не сразу. Она, для начала, рассчитывает, что и как нанести на Шиён, какой палитрой, в каких местах. Повторно проходит, с детальной чуткостью, по ней глазами, не забыв провести – от шеи до пупка – указательным и средним, будто пробуя на ощупь фактуру холста. У Шиён от подобного выражения лица проступают новые мурашки; уже не от холода. Бора как будто вышла из типичной эстетичной фотографии, приправленной дюжиной фильтров, изменений в пропорциях и всем-всем. Её, наверное, ваяли из чистого золота несколько месяцев самые лучший творцы, раз девушка настоящая, естественная и живая. Дыхание спирает; и младшая почти всхлипывает от кристального океана чувств, заволакивающего на дно водорослями. И не выдумываются варианты, каким таким чудесным образом Шиён бы продолжала жить без нагловатой старшей и её будоражащих проделок, не прости её девушка. Ким обводит по соскам кончиком, намеренно щекоча чувствительные места, оставляя на месте розового бледные следы жёлтого, и обращает к младшей взор, контролируя её эмоции. Говорит, напоминая ушедшие за осенью события: – Когда ты изрисовывала меня гелиевой ручкой то не беспокоилась, что не смоется. А оно, между прочим, долго сходило. – Зато было красиво, – оправдывается Шиён, не прекращая борины манипуляции, из-за которых тянет внизу живота. У Боры постоянно извращения на уме; и Шиён чувствует всё на себе, если девушке захочется воплотить. И не то, чтобы Шиён жаловалась. Она наоборот в восторге. Но румянец на её щеках, как россыпь туманностей, отчётливо даёт понять старшей, что Шиён, какой бы уверенной и безумно сексуальной не была, продолжит смущаться по любым поводам. Потому Бора не перестанет девушку дразнить. Потому Бора не перестанет девушку любить. – Ты там, только, – выдыхает Шиён, запрокинув голову – Бора просто так манит, одним видом своим, а когда делает такое, говорит такое, Шиён уж очень сложно терпеть и не перенять инициативу, – не делай мне тату с волком, ладно. Бора произносит: «Ладно», не отрываясь от своего занятия. Шиён открыла шею – неосознанно – и борина рука поспешила подняться от груди, до длинной шеи и острой линии челюсти. Она под добавляет тени жёлтым, намечая дальнейшую прорисовку. Шиён дрожит мелко-мелко, с перебоями дышит и внезапно начинает смеяться – легко, хрипло. – Я кисть почти не чувствую, – делится младшая, – но из-за тебя тело, будто в огне. Как ты так делаешь. – У меня точно такой же вопрос. Меж ними атмосфера накаляется, душит изнутри невысказанными словами, что нереально обратить в понятную речь. Они тут, под сердцем. В самой глубине. Струятся по венам, испытываются ежесекундно, отражаются в глазах – зеркалах души, отчего даже цвет радужки на незначительные оттенки меняется. Самое значительно – в касаниях рук, губ, тел друг к другу. У Шиён цветёт улыбка на лице, скромная совсем, её улыбка – так только она может; немного несуразно, немного криво, казалось бы не должно зачаровывать, но оторваться нет, никак. В горле отдаётся стучание сердца, и Бора замирает с толстой деревянной кистью в правой руке. Как много срывается с языка. Признание, восхищение, негодование и бессмыслица. Бора не говорит ничего. Смотрит, смотрит, а Шиён, не опуская уголки губ, прочувствовала всё через дыхание. Не нужны дополнительные пояснения. Они слишком хорошо друг друга изучили, чтобы разоряться на очевидные вещи. Тратить на них время, когда можно – примкнуть вперёд, убрав подальше мешающуюся кисть. Заменить волокна тёплым, влажным и зудящим от недостаточного давления. Сначала – в щёку, слыша рядом резкий выдох и сиплый смешок. Дальше – куснуть губами у той самой острой линии, что вблизи соприкосновения неразумно мягкая, податливая и едва не медовая. И следом, скользя горизонтально, наткнуться на губы. Врезаться почти ударом, навалившись всем весом и пачкая жёлтым обивку дивана. – Хочешь меня зацеловать, прежде чем измажешь в оранжевом? – Шиён очень любит разговаривать в важные моменты, и шептать, щекотать горячим дыханием. Знает, что Бора, ворча и говоря заткнуться, не отпрянет, а продолжит с жадностью трогать. – Конечно, я же не хочу потом месяц ходить как морковка, – капризничает старшая; она бы с удовольствием уложила на рот Ли ладонь, не будь этот самый рот жизненно необходим. Вроде, Бора не собиралась переходить рабочую грань, пока занималась картиной, но её первый недочёт – оказаться впритык к Шиён; и, в самом деле, как от неё оторваться возможно. Когда Шиён намеревается вставить остроумный комментарий, не оканчивая затянувшуюся тему с цветами заката, Бора, с третьего раза, удачно её затыкает, не позволяя произнести ни звука. От кимова напора очень скоро начинают ныть губы. Шиён этим ощущением беззастенчиво наслаждается, перехватывая Бору под поясницу, сминая чуть в пальцах светлый халат, накручивая пояс на безымянный. Прижимает так – точно взлетит старшая, подобно фиолетовому шарику, чтобы взмыть к серым, дождливым облакам. Шиён подурачилась; и, спустя пройденную секунду, отвечает на поцелуй, но не перешагивая невинную пылкость. Они обе не заполнили внутри пустое, образовавшееся место, сродни пропасти или пробоины, от расставания. Бора жажду ощущает. Невыносимую, но утолимую. От неё тяжесть приятная. Ким полностью находит в Шиён опору, укладываясь на неё. Привыкают к упрямым лучам севшего солнца, пусть в комнате ещё не полумрак. Весенние закаты продолжительней, живописней, но и целуются Бора с Шиён неторопливо, влажня друг друга, отчего на губах блики – не разводов красной помады, а отражение палитры охры оттенков. Вполне могут оторваться, когда скроется дневная светила, отдавая владение луне, свет которой прельщает больше Шиён; заявляет, что текста пишутся сами собой, и воздух разряженный намного. – Я стук твоего сердца чувствую, – удивлённо проговаривает Ким, разорвав их контакт; но не оторвав ладони от лица младшей. Поглаживает Шиён у скулы большим пальцем, любовно очень-очень. – Волнуется. Не знаю почему. Ты рядом – а оно беснуется. – Мне кажется, или, – с небольшом заминкой предполагает старшая, – у тебя есть песня… С подобным содержанием? – Есть. Но я не ожидала, что ты запомнила её. – Обижаешь! – шуточно возмутилась Бора, ущипнув Шиён за щёку. Младшая на такое лишь прищурила левый глаз, ничего не сказав. – Я все твои песни очень жду. Конечно я буду помнить. Подобное заявление важнее любых клятв в вечной любви. Их ленивое лежание на диване прерывает дверной звонок. Бора только потянулась к брошенной кисти, чтобы нанести на шиёнову засвеченную кожу новый слой, более видимого, масла. Но Шиён была спасена – Боре в огорченье. – Наверное, нашу еду привезли? – спросив, Ли отпускает Бору, привставая. – Ага, твою ужасную сырную пиццу. – Пицца без сыра – не пицца! – убеждённо изрекает Шиён. Бора, двигаясь вслед за Шиён, оказывается у младшей на коленях. Они не спешат полноценно оторваться, даже чтобы забрать заказ. Бора, урывая последнее мгновение, резко хватает кисточку и мажет блеклым, но щеке Шиён – ничего не оставив; и выглядит при этом безразмерно собой довольной. Шиён, усмехнувшись, смазывает пальцем по месту кисточки и, проверив на наличие, заявляет: – Тебе явно нужно окунуть ещё раз кисть. Иначе я останусь без заката на коже. – Вот поедим, я всё сделаю, – бормочет старшая, надув губы; посчитала почти оскорблением, причём очень хочет воплотить эту идею. – Тем более, – заговаривает энергичнее, – ты и сейчас – вся в ржавчине. – Я в чём? – сквозь смех выдавливает. Трель звонка тем временем прозвучала уже два раза. А борины пальцы нашли путь к правой стороне лица младшей, на которой как раз таки отпечатывается тусклыми следами солнце. – В ржавчине, – чеканит по слогам Бора. – Цвет на ржавчину похож. На мне, наверное, тоже есть. Похоже же? Шиён скептически хмурится. – Я просто соглашусь с тобой. Бора самостоятельно спрыгивает с шиёновых ног. Не пропустив важную деталь – потрепать младшую по волнистым волосам, что были заранее кропотливо уложены, но на сегодня более не предвидится написание с натуры, потому Бора позволила себе это удовольствие. – Ты, как полагается хорошим волчатам, уберёшь мольберт с красками, а я еду заберу? – Бора намеренно применила это сравнение, подмечая, как ластится Шиён к поглаживаниям. – Уберу. Но сначала на балкон схожу, покурю, ладно? Бора разрешает, поспешно убегая к двери, где вовсю трезвонит доставщик. Шиён тем временем находит второй халат в их доме, синего цвета, в кармане которого со вчерашнего дня положенная пачка виноградных сигарет и яркая зажигалка. Прохладный ветер на балконе обдаёт обнажённую кожу, вынуждая плотнее кутаться в ткань. Шиён осматривает свои руки, слыша за спиной, как Бора переговаривается с доставщиком и шуршит пакетами. Шиёновы ладони вымазаны разводами всевозможной краски, от касаний к лопаткам Боры. Действительно – после недолгой работы за картиной Бора вымазывается вся; а Шиён, что всегда рядом и лезет обниматься, перенимает половину доли. Хуже всего отстирывается акрил. Шиён вся окрылённая, но не спешит проверять – прыгая с седьмого этажа. Отвадили от неё окончательно подобные мысли. Закуривая, девушка примерно пятый раз задумывается, что правильнее будет бросить. Для голоса, для спокойствия Боры и просто – избавиться ото всех вредных привычек. С алкоголем ведь покончено. Есть, однако, небольшой секрет, хранившийся в каплях вина на бориных тонких губах в одну из ночей в этой самой квартирке, уже пропахшей растворителем (те несколько красных каплей были упущены на постельное бельё, но никто из них не заметила). Шиён с улыбкой выпускает воздух, вместе с дымом в пасмурное небо. Знает, что находится на своём месте; там, где ей всегда нужно оставаться. Бора, захлопывая дверь и отдав деньги за еду, осторожно складывает пиццу и суши на кухню – весь заказ, цена Шиён за то, чтобы её написали. Она выторговала у Боры вредный ужин и убедила взять пиццу. Прошлый их опыт доказал, что после сыра Шиён не становится отвратительной на вкус. Подмечая, что младшая не спешит вернуться в дом, Бора оборачивается её позвать, но осекается. Она ловит за призрачный хвост резко пришедшую картинку размытыми контурами и в нежной палитре тёплых цветов. Шиён, в тонком халате на голое тело, удерживающая в пальцах сигарету – очередной приступ вдохновения. Младшая определённо понимает, какой эффект произведёт, потому курит к Боре лицом, дозволяя себя видеть на расстоянии. Бора видит Шиён на расстоянии и обязательно чувствует. И не ощущает себя скованной; наконец обретает свободу, пусть совсем в ином виде, в каком думала. – Долго смотреть будешь? – раздаётся шиёнов голос, вырывающий Бору из раздумий. – Хочешь ко мне? Тут город красивый. – Еда подождёт? Вместо ответа Шиён показывает наполовину докуренную сигарету. Покачав головой, Бора ступает к младшей. – Кстати, я нашла хорошее место, откуда видно просто за-амечательно звёзды, – вспоминает Шиён, встречая к себе Бору с полуулыбкой. Она даже руки раскрывает, подальше убрав сигарету, чтобы старшую не обжечь. Обрадованная Бора накидывается на Шиён с объятиями, вжимая девушку спиной в перила. Близко, горячо, что не чувствуется недавно проходящий по коже ветер. Бора сжимает руки вокруг Шиён с такой силой, с таким «спасибо», сказанным безмолвно в ткань халата. Сжимает вокруг руки, и лезет повыше, чтобы смазано поцеловать младшую в измазанную краской шею. Шиён иных благодарностей не требуется. Она тычется немножко уязвимо в борину макушку, позабыв про сигарету; после вовсе выкинув с высоты седьмого этажа. Не требуется вовсе ничего иного. Нужен только: их дом, в котором рядом обнимает и прижимается доверчиво Бора, радостно говорящая про обещанную поездку за звёздами.the end.