Кто битым жизнью был, тот большего добьется. Пуд соли съевший, выше ценит мед. Кто слезы лил, тот искренней смеется. Кто умирал, тот знает, что живет. Омар Хайям
Джонхан отодвигает от себя принесённую с собой чашку, в которой плавает тряпка вымоченная в крови этого солдата, и подтягивает колени к груди, упираясь спиной в дверь своей комнаты и вытирая лицо влажной ладонью. Руки дрожат, и не сразу удаётся заправить растрепавшиеся волосы за уши. Джонхан не любит, когда нарушают его личное пространство. Он врач, умеет абстрагироваться и выполнять свою работу, но он омега, а здесь, в его стране, права омег сильно ущемляются. Особенно, если ты не принадлежишь какому-нибудь знатному роду. Вдох-выдох. Руки сжимаются в кулаки. Парень встаёт с места, устремляясь к туалетному столику в поисках новой резинки для волос, потому что та осталась в руках раненого Купса. Купс… Джонхан собирает волосы и хмыкает. Такое странное имя, хотя его это не особо удивляет, ведь у военных зачастую используются клички, позывные, и они остаются с ними до самых последних минут, и если этот молодой человек не хочет говорить своего имени — пусть будет так, Джонхану это тоже не особо нужно, ведь совсем скоро спасённый отправится к своим товарищам, и они больше никогда не встретятся. Взяв себя в руки и отогнав назойливые воспоминания, омега смотрит на себя в зеркало. Призраки прошлого уже реже, но всё равно навещают его, от этого никуда нельзя деться, поэтому Юн Джонхан променял большой город на спокойную жизнь на семейной ферме и, ни о чём не жалея, оставил столицу Миллингтона далеко позади, пусть дом не самое безопасное место. Мало кто хочет слушать и верить, что в приграничных зонах, на окраинах страны, есть недовольные жизнью люди, бунтовщики, которых сюда сгоняют чуть ли не силой, ведь большинство жителей Миллингтона, живя в достатке и сытости, не имеют ни малейшего желания замечать, что скверна, будто культивируемая властью, разрастается, поражает больше территорий и начинает гнить… Из мыслей Джонхана вырывает звук чего-то упавшего внизу, поэтому он, поспешно вытерев глаза и развернувшись, подхватывает чашку с пола и спускается вниз, где застаёт отца на кухне. У того виноватое выражение лица, а у ног лежит разбитый кувшин. — Стой на месте! — омега в предостерегающем жесте поднимает руку и заставляет отца застыть. — Сейчас всё уберу, ничего страшного. — Я хотел помочь, — пожилой альфа наблюдает, как его единственный сын, отставив чашку на тумбу рядом с собой, собирает крупные осколки у его ног, а мелкие аккуратно сметает веником в совок. — Прости старика. — Всё в порядке, — Джонхан улыбается, выбрасывает сметённый мусор в урну и подходит к плите, — это всего лишь посуда. На счастье разбилась, не волнуйся. — Руки совсем перестают слушаться, — мужчина причитает и отходит назад, к столу, присаживаясь на стул, — а где наш раненый боец? Омега поднимает взгляд и оглядывается на лестницу, ведущую на второй этаж, проследив за тем, куда смотрит его отец, пожимает плечами и закрывает духовку, удовлетворённо кивнув. — Отдыхает, наверное, — он старается не показывать своего настроения родителю, поэтому поспешно направляется к выходу из дома. — Проверю, как там Звёздочка. Звёздочка — это любимая лошадь Джонхана, которая вскоре должна подарить такого же красивого, как она сама, жеребёнка, поэтому она находится в отдельном стойле и за ней постоянно наблюдают. Омега заботится о ней всю её жизнь, оберегает и балует, а после того, как узнал, что скоро она принесёт потомство, то стал вдвойне внимательнее к своей любимице. Джонхан гладит лошадь, пока она жуёт нарезанную морковь с его ладони, и улыбается, путаясь пальцами в шелковистой гриве. Удаляясь из конюшни, парень навещает ещё пару лошадей на сносях и выходит на улицу, кивая в знак приветствия наёмным работникам, которые теперь помогают им вести хозяйство. Джонхану стоило огромных усилий, чтобы уговорить отца набрать помощников. Да, их ферма не приносит баснословных доходов, но тем не менее имеет клиентов, знающих качество поставляемых скакунов. У богатых людей, по мнению Джонхана, довольно странные увлечения, учитывая ситуацию в стране, но не ему, конечно, судить. Им с отцом нужны деньги, им нужно выжить, а в идеале, как думает омега, уехать куда-нибудь, где безопаснее. Он осматривается, прослеживая взглядом ограду, опоясывающую ферму, защищающую от возможных нападений и вздыхает: отец вряд ли согласится покинуть это место, ведь папа навсегда остался здесь… — Эй, аккуратнее, — Джонхан выныривает на поверхность из своих воспоминаний и прислушивается, хмурясь, — какой же ты красавец. Парень, тихо ступая, обходит бочки с водой, запасённой на всякий случай, и выглядывает из-за угла, замерев от увиденной картины. Гром — конь, не подпускающий к себе никого, кроме отца Джонхана, грозный арабский скакун с отличной родословной, но крутым нравом, смирно стоит рядом с Чолем, доверительно уткнувшись ему в ладони мордой. Всё это не укладывается в голове, и Джонхан удивлённо вздыхает, но этого звука оказывается достаточно, чтобы привлечь к себе внимание: Чоль поворачивает голову в его сторону и кривит губы в полуулыбке. — Добротный конь, дорогой, наверное, — альфа проводит пальцами по шелковистой гриве, упавшей на прикрытые глаза животного, — но он стоит, должно быть, этих денег. — Как ты?.. Как ты его усмирил? — Джонхан отмирает и медленно приближается к Чолю. — Это проблема? — парень удивлённо приподнимает бровь и вновь улыбается, когда конь нетерпеливо трётся мордой об его руки, прося ещё ласки. — Ну, чтобы ты знал, Гром чуть не затоптал двух конюхов, — он с опаской наблюдает за столь странным поведением любимца отца. — Перестал меня уважать? — Что? — омега чуть язык не прикусывает, распахнув глаза и не понимая вопроса. — Либо привык к моему обществу сегодня, — Сынчоль пожимает плечами, — перестал обращаться ко мне на «вы». Мне нравится. У вас много голов скота? Выручки от проданных скакунов хватает на жизнь? Джонхан продолжает ошарашенно пялиться на альфу перед собой. Ему не свойственно такое поведение, ведь он много лет жил в столице, а родители с самого детства учили нормам этикета и вежливости, но тут просто ситуация из ряда вон выходящая, вот и забыл, что не со старым другом или товарищем разговаривает… Неловко. Сынчоль же удовлетворённо вдыхает полной грудью, ведь его тут не знают, не обращаются с благоговейным страхом, не давят титулами и обязанностями. Он втягивает свежий, осенний воздух ровно до того момента, пока боль в рёбрах не прошибает удушливым приступом, и если бы не стоящий рядом парень, Чоль точно рухнул бы на землю. Неловко. — Всё в порядке? — Джонхан поддерживает скривившегося Чоля под руками, взволнованно осматривая побледневшее лицо. — Когда за вами приедут? Нужно сделать рентген. — Не сегодня, — Сынчоль кривится, но встаёт устойчиво на ноги, цепляясь пальцами за куртку омеги, — и давай на «ты». Я всего лишь солдат, не нужно церемониться. — Х-хорошо, — омега запинается, но потом берет себя в руки и помогает Чолю дойти до дома, где на кухне под обеспокоенным взглядом отца усаживает гостя на стул и приподнимает край рубашки, выданной им чуть ранее. — Гематома. Не к добру это, Купс. Нужно скорее сделать рентген. А что, если там не просто трещина? Осколки костей могут повредить внутренние органы. Сынчолю правда больно, но не настолько, чтобы он не мог сам передвигаться. На самом деле ему дико нравится заботливый, немного обеспокоенный взгляд парня напротив и чего уж кривить душой — такое прекрасное создание, как Юн Джонхан, не может не привлекать внимание и не заставить любоваться собой. Омега выглядит очень хрупким, нежным, словно лепесток розы, и Чолю дико хочется распустить его волосы, зарыться в них лицом и вдыхать сутки напролёт запах свежести и свободы, ощутить на кончиках пальцев бархат кожи Джонхана, попробовать манящие губы и шептать ему на ухо «Ханни», ведь альфа уверен, что этот парень самый сладкий нектар на вкус. Сынчоль готов поклясться, что омеге пойдёт лучший шёлк, который только можно найти в Ирбисе, расшитый серебром. Он в своём воображении видит парня облачённым в изысканные одежды и сглатывает, а перед глазами почему-то предстаёт образ папы… Чоль, будучи ребёнком, восхищался грациозностью и чувством стиля родителя, он помнит, как папа любил выходить на балкон, запахивая полы халата, на котором был вручную вышит феникс, как тот поправлял тонкий венец, запутавшийся в волосах и приглашал единственного сына позавтракать… У альфы руки зудят из-за воспоминаний и странного желания положить к ногам этого парня всё самое лучшее, а это не к добру. Сынчолю не свойственны такие мысли, поэтому он отрывается от слежки за передвигающемся по кухне Джонханом и ловит на себе взгляд старшего Юна. — У вас красивые лошади, — Чоль прочищает горло, но не прерывает зрительный контакт с отцом омеги. — На вашу ферму не совершали попыток нападения? — Было пару раз, — пожилой мужчина благодарит сына за приготовленную еду и берет в руки палочки, вновь внимательно рассматривая своего собеседника, пока Джонхан продолжает сервировать стол. — Как тебя зовут, сынок? — Купс. — Купс? Странное имя. — Это мой позывной, — Чоль украдкой кидает взгляд на длинные, изящные пальцы омеги. — Я солдат, охраняю границу и меня не погладят по голове за разглашение информации, равно как и за то, что оказался ранен. Сынчоль уже сейчас явственно видит суровое выражение лица Сана, хоть и не знает, когда точно вернётся домой. Тот наверняка посмотрит на друга, прищурившись, и скажет, что сам лично оторвёт ему голову, если Чоль не может хоть раз вернуться целым и невредимым. И будет ещё хорошо, если не добавит синяков, потому что в прошлый раз, когда Сынчоль заявился с простреленной рукой и весь в крови, правитель Ирбиса озвучил последнее предупреждение. — Где живут твои родители? Чем занимаются? — пожилой альфа задаёт вопрос и не обращает внимания на застывшего на мгновение гостя, а вот севший за стол Джонхан улавливает едва заметную грусть во взгляде парня. Он смотрит на Чоля, отправляя в рот кусочек жареного мяса, отмечает про себя, что черты лица альфы как-то смягчаются, видимо, из-за мыслей, крутящихся в его голове, потому что ответа нет достаточно долго. — Их давно нет в живых, — Сынчоль смаргивает, подхватывая палочками ломтик маринованной редьки. — Оу, — выдыхает старший Юн и похлопывает по сжатой в кулак руке Чоля, — я не хотел бередить твои раны. — Мои раны затянулись уже давно. — Отец, — омега вовремя останавливает родителя, видя, что тот хочет спросить ещё что-то, — давайте есть. Остаток ужина проходит в тишине, каждый из присутствующих думает о чём-то своём, а на улице уже окончательно темнеет. Закончив трапезу первым, Джонхан отставляет свою тарелку в раковину, потом убирает посуду отца и Сынчоля, который, поблагодарив за ужин, поднимается из-за стола и удаляется наверх, в отведённую для него комнату. Ему хочется выпить и покурить, но сделать он может только второе, поэтому, войдя в спальню, Чоль направляется к своим вещам, сложенным всё там же, на стуле возле кровати, и берёт помятую пачку сигарет. Окно открывается настежь, прохладный воздух врывается в помещение и помогает Сынчолю привести мысли в порядок. Всё его поведение в этом месте — одно большое «странно». Всегда собранный, невозмутимый и держащий чувства и эмоции под контролем, Чоль несвойственно для себя расслабился. Ему необъяснимым образом комфортно здесь, он чувствует некое умиротворение, и за всеми этими ощущениями забывается причина визита в Миллингтон, однако вопрос про родителей заставляет вспомнить всё. Альфа докуривает сигарету и выкидывает окурок в темноту улицы, набирает короткое сообщение Сану, а после, закрыв окно, поворачивается к зеркалу. Он расстёгивает рубашку и снимает её, отбрасывая на столик рядом, рассматривает синяки и мелкие ссадины на теле, аккуратно прикасается к зашитой ране на лбу и принимается разматывать бинты на груди, из-под нижней части которых начало выглядывать уродливое чёрно-фиолетовое пятно. Джонхан же, закончив дела на кухне и проводив отца в гостинную отдыхать, решает проверить своего гостя, за которого несёт ответственость, как врач за пациента, и, прихватив аптечку, поднимается на второй этаж, толкая приоткрытую дверь и застывая на пороге комнаты. Он отчётливо чувствует запах дыма, хмурится и переводит взгляд на Купса. Тот держит в руках почти до конца размотанный бинт и выгибает бровь. — Ты курил здесь? — омега подходит ближе, берёт и аккуратно складывает смятую рубашку, относит её к другим вещам, на стул, а вернувшись, забирает бинт, помогает убрать его остатки и осматривает так сильно ушибленные рёбра Сынчоля. — Ты не запретил, — пожимает плечами Чоль и сдерживает мат, почти вырвавшийся от сильной боли. — Чёрт. Джонхан с укором смотрит на парня перед собой и качает головой. Он выкатывает из-под стола мягкий пуф, открывает аптечку и садится перед альфой, выверенными движениями скользя по коже молодого человека, смазывая гематому мазью, обрабатывая ещё раз более мелкие ссадины и ранки. Почему-то именно сейчас Джонхан обращает внимание на то, как пахнет Купс. Этот аромат забивается в ноздри, оседает на языке, но точно определить его не выходит. Сложное смешение запахов будто клином входит в мозг, и омега, думая над разгадкой этого ребуса, новыми бинтами обматывает торс замершего Сынчоля. Когда Джонхан заканчивает и встаёт, то встречается с пристальным взглядом, направленным на него. Лицо Сынчоля оказывается слишком близко, настолько, что можно рассмотреть каждую ресничку, и смотреть в глаза напротив оказывается огромной ошибкой. — Что случилось с твоими родителями? — почти шёпотом спрашивает Джонхан, сглатывая, но не отстраняясь. Его никто и ничто не держит, он просто стоит очень близко к альфе, и, по идее, уже должен был что-нибудь сделать, но вопреки всему не делает ровным счётом ничего. — Ничего сверхъестественного, — так же тихо вторит Сынчоль, отвечая, — их в разное время подкосили болезни. В моей семье всё вышло прозаично, хоть и больно, но мне повезло больше, чем родителям моего друга. Джонхан чувствует на своём лице размеренное дыхание парня, но не может отвести взгляд. Его будто парализовало, он каждой клеточкой своего тела чувствует исходящую от Сынчоля силу, однако не боится. Это же покорило Грома? — Надеюсь, твой папа не был убит, — Чоль медленно поднимает руку и кончиками пальцев проводит по скуле омеги, убирая несколько выбившихся волосков из хвоста, и, прочитав вопрос в его глазах, сразу же продолжает, — я видел могилу в саду, когда обходил окрестности. — Его убила болезнь. Три года назад. — Мне жаль. — Мне тоже жаль твоих родителей. Острое желание обладать этим хрупким парнем, обнимать его, любить и защищать, даёт по нервам разрядом тока в триста восемьдесят вольт, не меньше, отчего Чоль склоняется ниже, практически не оставляя расстояния между их губами, и, не встретив сопротивления, хоть и ожидает его, целует Джонхана, продолжая касаться пальцами одной руки его лица, а второй обнимая за тонкую талию. И тут омеге впору бежать без оглядки, разрывая влияние дурманящих чар, да только тело не слушается, мозг, в котором клином застрял ребус с ароматом альфы, отключается, а чувства обостряются. Джонхан, вопреки здравому смыслу, отвечает на поцелуй, приоткрывая губы и ощущая на языке горьковатый табачный привкус, и с ужасом, через несколько бесконечно долгих секунд, понимает, что ему нравится. Сознание включается так же резко и неожиданно, как и выключилось — подобно яркой лампочке в темноте. Он обессиленно поднимает руку, укладывает её на горячую грудь альфы и слегка надавливает на неё. Чоль замечает давление не сразу. Ему хочется большего, впервые, после бойни на границе, его демоны просыпаются, однако прикушенная губа заставляет распахнуть глаза и выругаться. Привкус собственной крови отрезвляет. — Блять! Джонхан ретируется, стоит только Сынчолю убрать руку с его талии, и уносится из комнаты альфы, запираясь в своей. Сколько лет он не подпускал никого близко к себе? Сколько не позволял никому касаться себя? Сколько ему был противен любой контакт за рамками врачебной практики с альфами? Что же теперь пошло не так, Юн Джонхан? И наступившее утро не привносит ясности, потому что ответов нет, как и уехавшего еще до рассвета Купса. Отец, просыпающийся уже по привычке ни свет, ни заря, рассказал сыну, что за их спасённым гостем очень рано прибыла машина, и он, поблагодарив за гостеприимство, унёсся в сторону границы с Ирбисом. Джонхан остаётся со своими вопросами и мыслями один на один.***
Сынчоль придерживает правый бок, ноющий от тряски, расположившись на заднем сидении бронированного автомобиля. Он и ещё трое бойцов, просёлочной дорогой направляются к окраинам Миллингтона, где их уже ждёт небольшой отряд, направленный Саном, чтобы забрать подбитого Чоля и доставить во дворец. Думающий о вчерашнем вечере, альфа не сразу замечает, что впереди их ждёт нечто большее, чем просто пересечение границы двух стран. И прибыв, наконец, на территорию Ирбиса в не самом презентабельном виде после знатной бойни и перестрелки, Сынчоль отказывается отправиться в больницу раньше, чем поговорит с королём. Впрочем, мало кто осмеливается ему перечить, поэтому Чоля буквально вносят на носилках на территорию дворца, где его уже ждёт Сан. Крайне разъярённый Сан. — Какого хрена, Чоль? Ты говорил, что всё будет нормально. Ты видел себя? — Дай сказать, а потом делай, что хочешь, — Сынчоль усмехается, но в следующее мгновение сразу морщится. — Я с новостями. — Попробуй удиви, чтобы я тебя не добил сейчас, — Сан подходит ближе, но руки держит за спиной, будто ещё чуть-чуть и правда кинется на друга. — Они знают, что Уён похищен. Они знают, что это мы. Война началась.