Уголёк

Неторопливым шагом, вдыхая свежий весенний парфюм, девушки наслаждались променадом на аллее, устланной помпадуровым ковром из цветочных лепестков. В этом месте было изобилие сакуры, но почему-то сейчас их романтический флёр не касался заторможенного сердца Канао. Ещё недавно оно готово было дерзновенно сломить прутья своей аскетичной клетки, чтобы упасть прямо в мягкие ладони Канае, но под гнётом непризванных мыслей его страстный запал исчез. Цуюри так спокойно гуляла со старшекурсницей, о которой Аой отзывалась так, словно она божество, что не рискнёт запятнать священные пяты спуском на грешную землю. Но всё это вдруг показалось жалостливым снисхождением от того, что Канао буквально призывала её к себе, сидя осиротевшим щенком на одинокой скамье. И от клубной атмосферы, с самого начала овеянной пикантной энергетикой, не осталось и следа — Канае была всецело увлечена платоническими беседами. «А на что я рассчитывала? На то, что она придаст большое значение этой мимолётной интриге? У неё много поклонников, либо похожих на меня, либо стоящих на голову выше моей невзрачной личности, мало ресурсов на что-то мелкое и впереди обязательно светлое будущее, которое не должно быть связано со мной и даже с кем-то, кто не сильно отличается от меня. Канае очень добрая, это видно невооружённым глазом, поэтому она пригласила меня на прогулку, чтобы сгладить со мной острые углы прошлой ночи. Ей будет спокойно, если она поставит со мной точку», — уныло рассуждала про себя Канао, пропуская мимо ушей абстрактные темы Кочо, которые не могли порадовать её. Девушка думала, что они действительно из слишком разных миров: прекрасная аристократа, сохранившая чувственную красоту архаичной эпохи, и простой беспорочник в виде Канао, казавшийся помехой на пути к её умиротворению. Цуюри стала болезненно принимать саму мысль о том, что их может связывать только примитивное общение, которое, возможно, оборвётся после того, как они решат старый конфликт. Тянуть это дело казалось мазохистской пыткой. Способом потравить мнимой близостью с абсолютом, как дразнят бешеного пса куском мяса, чтобы его ярость и глад перестали видеть границы дозволенного. Стало так больно, что сжались кулаки, и прекрасный пейзаж перед глазами обратился в печальную сепию. — Я правда не доставила вам проблем? — робко переспросила Канао, привлекая Кочо к тому, чтобы более подробно переварить случившееся и поставить на нём штамп завершённости. — Правда-правда, Канао! — лучезарно отозвалась Канае. Как и всегда. За такое короткое время Канао, кажется, смогла полностью изучить её психологический портрет. — Такое может случиться с любым из нас. И если уж кого и винить в случившемся, то только меня за то, что я спровоцировала тебя. — Тебе незачем обвинять себя в том, что у меня такая слабая сила воли. — Ты сказала, что это был твой первый раз, так что не думаю, что по нему стоит делать такие выводы. Я вижу в тебе сейчас совершенно другого человека. Ты всего лишь попробовала что-то новое, а ошибки, как правило, дают нам ценный опыт, — она задумчиво оглядела свою собеседницу, замолчав, словно ища в арсенале слов самые подходящие и аккуратные, чтобы коснуться рискованной темы. И сказала как можно беззаботное, словно это ничего не значило для них обеих: — Например, ты теперь умеешь целоваться. Цуюри вздрогнула, ощутив, как внутренний серебристый иней медленно поглощает тепло её жизни, точно паразит. Она сама желала поднять эту тему и навсегда же закрыть её. Но упоминания самой интимной части их девиантного времяпровождения резко застало её всраплох. Все эмоции и чувства перемешались в непонятную и отвратительную смесь, в которой ей мешало копаться невероятное отвращение. — Умм… да… точно… — только и смогла выдавить из себя зажавшаяся Канао. Заметив возникшую отстранённость девушки и неловкость, читающуюся в каждом дёрганом движении, Канае попыталась торопливо разрядить атмосферу непринуждённым тоном. — Тебе не должно быть стыдно за эту невинную игру. Многие девушки тренируются друг на друге, чтобы было легче с парнями. Так что тебя будет ждать в будущем успех! Она весело подняла маленькие кулачки, подбадривая Канао, которая ещё больше впала в безвременную и безымянную прострацию от её слов. «Значит, это игра?», — чуть не сорвалось камнем с её горящих губ. Повторяя эту фразу, она словно жевала раскалённые угли, от которых хотелось взвыть раненым зверем. — А ты много с кем так «играла»? — вопрос непрошенно выбрался наружу, тон звучал уязвлённо, как если бы оскорбили её честь. — Канао, — начала поникшим голосом Кочо, поняв природу её вырвавшегося пыла, — если ты думаешь, что я хотела позабавиться с тобой ради своих эгоистичных прихотей, то ты ошибаешься. Мне показалось, что ты была не против, поэтому я рискнула. Я не хотела обидеть тебя этим. И мне было важно узнать, как ты себя чувствуешь после этого, не считаешь ли меня плохим человеком, который воспользовался твоим состоянием. «Ну, теперь всё складывается: Канае не смогла бы спать спокойно, если бы не узнала, что она ни в чём не виновата. А она и не виновата. Даже в пьяном состоянии у человека должен работать разум, а его отключение и последующее переложение вины на пойло — глупые оправдания. Я захотела этого. Я сама виновата. Я не имею право осуждать Канае за то, что она приняла моё согласие. Она не виновата в том, что не смогла прочитать мои мысли, в которых я буду недовольна дальнейшим отвержением. Впрочем, я даже сама не могу до конца разобраться в них и понять, чего я хочу на самом деле». Они обе замерли, и весь мир будто тоже поставили на паузу. Лишь лепестки сакуры продолжали свой безмолвный полёт, свой безмятежный танец с лёгким ветром. И всё же, вопреки пониманию, сердце продолжало уязвимо негодовать. Оно, внезапно пробудившись, начало предательски стучать по вискам и груди. — Я не считаю тебя плохим человеком, Канае-сан, — взяв себя в руки, честно ответила Канао, уняв субъективное разочарование. Она снова официально обратилась к ней, чувствуя теперь между ними ту самую пропасть, о которой говорила с сожалением Канзаки. — Я сама виновата в том, что произошло. И если этот гештальт закрыт, я больше не имею право задерживать тебя здесь. — Ты больше не хочешь общаться со мной? — грустно спросила Канае. — Тогда я вынуждена считать, что ты замкнулась всё-таки из-за меня. — Нет-нет! — поспешила заверить её Цуюри, не в силах смотреть на потускневший цвет глаз Кочо. — Я… не вижу в этом смысла для тебя, ведь мы совершенно разные. И я посчитала, что ты начала контактировать со мной только потому, что тебя гложило чувство вины. Теперь, когда я избавила тебя от него, у тебя больше нет необходимости делать вид, что тебе интересно со мной. Кочо взглянула на Канао так, словно перед ней предстала несформированная юница, несущая где-то услышанную муру. Её взгляд смягчился, став похожим на родительский, от чего сердце Цуюри защемило; она никогда не узнает, какого получить тёплый взгляд матери или отца. — Канао, люди сами должны решать, что для них имеет смысл. А смысл есть во всех действиях, которыми руководит наше сердце. Нам не нужно быть похожими друг на друга, чтобы дружить. На мой взгляд, куда интереснее общаться с теми, кто не похож на нас, потому что так ты посмотришь на мир другими глазами и многое для себя откроешь и поймёшь. Так что я хочу продолжить с тобой общение, если ты будешь не против. — Но я не понимаю, что во мне такого… — обессиленно прошептала Канао, не понимая, чем был вызван позыв сказать об этом: попыткой всё-таки оградиться от Канае, чтобы не травить душу невзаимностью, или ей действительно было стыдно иметь честь разговаривать с ней. — Все люди по-своему особенные. Но зачастую невозможно объяснить и даже увидеть, в чём заключается их особенность. Химия может возникнуть между совершенно незнакомыми людьми, и даже в окрепнувших отношениях ты не всегда сможешь сказать, почему тебя влечёт именно к этому человеку. Тебе так просто подсказывает сердце. А разве сердце ответит тебе, почему так происходит? Нет, оно слишком капризное и загадочное, так что остаётся только слепо верить ему, — улыбнулась Канае, словно сей факт забавлял её, а не удручал, как это случилось с Канао. — Звучит так, будто люди совсем беззащитные существа, — подала тусклый голос Цуюри, которой будто открыли иную сторону мира, но принимать её совсем не хотелось. — Мы самые сильные и одновременно самые слабые, когда нами владеет любовь. Но не в этом ли наша главная прелесть? — с энтузиазмом сказала Канае, покружившись и подхватив в воздухе нежный лепесток, который словно хотел быть пойманным ею. — Инцидент между нами ведь исчерпан? Иначе ты расстроишь меня! Она действительно была похожа на фееричную фейри, которую ласкала сама природа: через мимолётные касания лепестков, через ветер, который любовно перебирал её длинные обсидиановые пряди, через пташек, которые будто для неё пели чувственные серенады, через красочные пейзажи, на которых она всё равно выглядела красивее. Как можно было отказать такому сказочному человеку? Чудится, что незримые силы природы заструились в бирюзовых венах Канао, стремительно перетекая в сердце, которое больше не могло найти поводы, чтобы отстраниться от Кочо-старшей, даже если это ранит. — Исчерпан, — как под гипнозом говорит она, любуясь влюблёнными лепестками, которые Канае бережно ловила и отпускала на волю. — Тогда догоняй! — озорливо прощебетала она, углубляясь в другую часть парка. — П-подожди, Канае! Цуюри торопливо последовала за девушкой, как если бы она была скрытной нимфой, пробудившей в ней охотничий инстинкт.

***

Небо постепенно укутывала, разрастаясь, вечерняя кромка. Птичьи трели и взмахи крыльев разноцветных бабочек сменились стрекотанием сверчков. Сидя на краю фонтана, Канао подняла голову, разглядывая бледный серп месяца среди мирно реющих облаков, которые начали постепенно редеть. Ей уже давно пора быть дома, но ноги сами держат её на месте. Всё внутри хочет оставаться здесь, подальше от мирской суеты, где невольно блокировались мысли о предстоящем разговоре с Саконджи. Канае под покровом убывающего дня была ещё прекраснее: она выделялась среди сгущающихся теней своим внутренним сиянием, словно Богиня Аматерасу, и многие оборачивались на неё, видя в ней путеводную звезду. Кочо спокойно принимала волны привычного внимания, в то время как Канао чувствовала себя лишней и недостойной. Наверняка кто-то думал так же, как и она. И всё же, её удостоили чести сидеть рядом и слушать её мелодичный глас. Он действовал гипнотически, усыпляя прежние сомнения. Цуюри не забывала о тяжести на сердце, которая возникла невольно, стоило им поставить дружескую точку в разговоре, но в особенных моментах она притуплялась. В конце концов соблазн находиться рядом и вкушать хотя бы в целомудренной манере её ауру был гораздо выше разума. Как бы Канао ни силилась убедить себя в том, что её ждёт жгучая агония несбыточных, даже если они недостаточно осознаны, надежд, ей не удавалось покинуть эту идеалистическую юдоль. — Ты майко? — наконец-то решилась спросить Цуюри. — Майко? — сначала удивилась Канае. — Ах да! Ты, наверное, видела плакат с моей фотографией. Но это всего лишь реклама, чтобы привлечь как можно больше людей к искусству гейш. К сожалению, в современном мире их профессия уже не так сильно ценится, но все в нашей семье почтительно относятся к старым традициям, поэтому мы помогаем процветать ремеслу этих красавиц. — Ого! Это очень благородно, — искренне восхитилась Канао, вспоминая её фотографию, от которой невольно и двойственно замерло сердце: она была в восторге и одновременно испытала облегчение. Да, она была восхитительна, словно прародительница самого искусства. Но мысли о том, что Канае откровенно продаёт свою красоту, почему-то тяготили. — И тебе очень идёт этот образ, ты словно создана для него. — Ты правда так думаешь? — Кочо польщённо улыбнулась, когда Цуюри, точно её фанат, несколько раз утвердительно кивнула. — Спасибо, мне очень приятно! Ведь на самом деле я мечтаю стать гейшей. Но из-за академии я пока не могу обучаться их ремеслу. Однако мои родители пользуются авторитетом в Токио, поэтому иногда мне позволяют приходить на очень маленькие мероприятия в образе майко, где я наблюдаю за своими будущими сёстрами и помогаю им разливать чай для гостей, не поднимая на них взгляд. Как только я стану гейшей, я смогу свободно общаться со всеми остальными. А у тебя какая мечта, Канао? Девушка растерялась, увлёкшись рассказом Канае. Кочо в эйфории заявила, что желает знакомиться с другими, не смущаясь своих обязанностей, и это заставило заволноваться Канао. Она попыталась надеть на себя папье-маше, которое не выдаст её подлинные эмоции, и усилием воли вернула себя в диалог. — О… Я… я не знаю. Ты такая разносторонняя личность, Канае, а у меня даже никаких увлечений нет, — Канао не решилась напомнить о занятиях боевыми искусствами, поскольку рядом с изящной Канае такое хобби казалось неуместным. — На твоём фоне я просто пустышка. — Не говори так, Канао! — тонкие брови девушки печально опустились. — Отсутствие хобби не обезличивает тебя. Человеку не обязательно обладать увлечениями, чтобы быть интересным и иметь хоть какие-то темы для разговора. Знаешь, куда больше я считаю талантливыми тех людей, которые могут создавать из самых примитивных тем огромные и увлекательные диалоги. Например, что ты думаешь о звёздах? — она расслабленно откинулась, позволив себе свободно разглядывать небо. Канао снова теряется от потока тёплых и расслабляющих речей девушки. Она открывает в ней новые грани, ведёт за руку в иной мир, где Цуюри почти не чувствует себя бесполезной. Но в последний момент кажется, что это иллюзия, призванная жаждой одиночки получить долгожданное внимание. — Умм… они… светятся ночью, — сумбурно пробурчала Канао, на что Кочо хихикнула. Цуюри, ощутив себя нелепой, заставила себя рассуждать более серьёзно. — Далёкие. Колючие. — Почему колючие? — Потому что недоступные, когда к ним так хочется прикоснуться, и у них холодное сияние, как у одинокой луны, — увлёкшись, Канао начинает невольно ассоциировать мерцающие точки с людьми из своего прошлого. Она вспоминает школу и холодные взгляды одноклассников. Да, они были похожи на сплочённые созвездия, а Канао — на жалкую маленькую звёздочку, едва умеющую подавать бесполезное для других сияние. — Их много, но они всё равно кажутся чужими друг другу. — У тебя было тяжёлое детство? — Канае внимательно пригляделась к собеседнице. — Нет… — Цуюри замялась, чувствуя, как выдала лишнюю информацию, из-за которой в её суть захотели углубиться. Канае такая светлая и жизнерадостная, она не заслужила коснуться скверного прошлого неприметной девушки. — Почему ты так думаешь? — У тебя очень грустные рассуждения, — осторожно сказала она, но тут же исправилась. — Я считаю, что звёзды — наши добрые помощники во тьме. Иногда мне кажется, что они олицетворяют погибших людей, которые не дают нам потеряться. И даже тьма на самом деле не враждебна к нам, потому что она позволяет нам спать и видеть красочные грёзы. Просто мы сами придумываем чудовищ, которые прячутся в ней, и плохо приспособлены к ночному зрению. — Я сказала первое, что мне пришло на ум. Глупые ассоциации, да? — Канао, не отдавая себе отчёта, горько усмехнулась. — Поэт из меня никакой. Цуюри казалось, что разговор зашёл в тупик. Укутавшись в траурную суть, она опустила голову, безучастно касаясь ногой ближнего камня. Канае смотрела на неё с сочувствием, желая укрыть объятиями от беспощадного мира, но понимала, что данный жест заденет девушку ещё больше. — И вовсе они не далёкие, — резко перевела она тему, запустив руки в зеркальную гладь, в которой отражались звёзды. Она сотворила из ладоней лодочку, собрав воду, и продемонстрировала Канао. — Смотри, звёзды на моих ладонях! От этого простого и беззаботного действа у Цуюри невольно нарисовалась улыбка, словно перед ней был чистый и невинный ребёнок, подаривший ей от всего сердца собственную подделку. — Ты такая непринуждённая. Прямо как тогда, в клубе, — с теплотой вспомнила она, но тут же осеклась, когда сердце нервно забилось, а Канае любопытно склонила голову. — Ой, я, должно быть, сказала какую-то глупость. Такой человек, как ты, наверняка является собой в любых местах. — А ты нет? — Если честно, иногда мне кажется, что я закрыта даже от самой себя. — Если ты закрыта от себя, то, может, тебе будет проще открыться другому человеку? — с надеждой предположила Канае, словно ненароком предлагая свою кандидатуру. — Может быть. Я не задумывалась об этом, у меня было не так много друзей, — Канао в очередной раз мысленно обвиняла себя за тему, которой не следовало появляться в этот по-своему волшебный день. — А ты часто ходишь в клубы? — Нет, это был второй раз. Я захожу туда для того, чтобы пообщаться с интересными людьми, — от этой фразы Канао напряглась, ощутив себя мимолётным экспонатом в её жизни, в которой она находится в поисках чего-то интересного. — Но моя сестрёнка не любит такие шумные места, поэтому мы стараемся пореже выбираться. Так что мне очень повезло, что я встретила тебя там. Длань Канае неожиданно оказалась рядом с Канао. Ощутив, как её кожу, обласканную прохладным ветром, накрыли приятным теплом, она смущённо взглянула в глаза собеседницы. Всё это время, пока они разговаривали, Цуюри позволяла себе лишь редкие и мимолётные взоры на девушку, пока та была увлечена иными вещами. Теперь, когда их взгляды взаимно пересеклись, биение её сердца стало диким, лихорадочным, пытающимся прокричать что-то ей, дабы остановить или толкнуть вперёд, раздробив никчёмную дистанцию. Всё стало вдруг таким неважным, когда между ними пролетела искра, совершенно не вписывающаяся в прошлые разговоры. И даже все прохожие куда-то исчезли, как по капризному щелчку пальцев. Внутри было невероятно жарко. — Ты очень милая, Канао, — шепчет завороженно Кочо. — Спаси… Фраза обрывается под тяжестью чужих губ. Канао уносит в тот самый нектарный водоворот, в который она окунулись в доме Кочо, и она пытается торопливо вкусить всю предлагаемую амриту до иссушения заветного источника, страшась осознать, что это лишь её больной сон. Она пылает, как в Нифльхейме, но ощущает себя в Эдеме. Отвечает всё так же неумело, но с жаром усердного неофита, который мечтает впечатлить своего учителя. Их пальцы крепче переплетаются, и все звуки вокруг становятся тихими, словно сама природа, лелея Канае и её каприз, помогает им отдалиться от серой реальности и глубже проникнуть в мир сладостных искушений. Но рассудок, достучавшись, напоминает Канао о колкой фразе Шинобу: «Ты не первая и не последняя». Напоминает громким голосом Канае, как пещерным эхом: «Это всего лишь игра. Я захожу туда для того, чтобы пообщаться с интересными людьми». Образы сестёр Кочо сливаются воедино, и вездесущие голоса, разбивающие прекрасную грёзу, давят со всех сторон, не позволяя опьянеть любовью. От соединения уст становится больно. Все звуки возвращаются обратно, и особенно усиливается треск раскрошенных надежд, которым она посмела глупо дать шанс. Не в её положении. Она не первая и не последняя в этой игре. — Н-не нужно! — с трудом заставив себя оборвать желанный поцелуй, о котором она думала каждую секунду, истерично выкрикнула Цуюри, ошеломив Кочо. — Я… я не хочу участвовать в твоей игре, Канае-сан.