Уголёк

Лекции проходят мимо ушей Канао, погружённой в свежие воспоминания. Перед ней стоит изящная Шинобу с благовзорной улыбкой, но её фасеточные очеса выдают истинную сущность: она действительно красивая и лёгкая бабочка, но хищная Лономия, отравляющая её слух словами: «Ты не первая и не последняя». Цуюри болезненно жмурит глаза, пока во мгле не появляются цветные пятна. Почему ей так больно повторять внутри себя её фразу? — Ты с таким темпом недолго продержишься тут, — заглянув в тетрадь соседки, вынесла вердикт Аой. — У тебя всё в порядке? Цуюри опустила взор, заметив, что её лист был почти чистым. На верхушке была лишь начата кривым почерком запись, оборвавшаяся на моменте, который уже не реставрировать в запылившихся руинах памяти. Она кивнула Канзаки, а сама нервно сжала кулаки, пытаясь сосредоточиться на своём будущем, ради которого Саконджи помог ей поступить в академию. Но на его просторы всё равно наслаивалась густая небула. Сквозь его редеющие молочные завитки лишь проскальзывала ядовитая ухмылка Шинобу; она ослепляла, разрушала саму структуру надежды, опутывала колючими терниями страха, и вместе с тем сеяла в душе смуту иного рода, совершенно алогичного, не поддающегося ни научными объяснениями, ни личными предчувствиями. Прозвенел звонок. Канао слышала, как однокурсники устало обсуждали между собой тяжёлые программы, и уловила себя на прогорклой мысли о том, что она ничего не запомнила. Единственная сложная программа для неё — человеческие взаимоотношения, о которых она усердно думала на каждой монотонной лекции. Академический двор напоминал ухоженный дендрарий: здесь раскованно исполняли байле солнечные зайчики, щедро подкармливающие молодые сакуры, распевали громкие серенады жизнерадостные пташки, и кругом росли душистые цветы, пьянящие редкостным ароматом. В этой идиллистическом пейзаже Канао ощущала себя лишней. Особенно сильнее это чувство усилилось, когда она повернулась к источнику музыкального смеха — на другой стороне, словно то был отдельный островок, была Канае в компании других старшекурсников. Почти вплотную с ней стоял мускулистый юноша с многочисленными шрамами на лице, чей цвет взъерошенных ёжиком волос напоминал о снеге. Они ворковали, точно два очарованных голубя, и мирно реющие над их островком лепестки сакуры будто стремились усилить между ними романтическое притяжение. Шинобу, выделяющаяся среди толпы своим маленьким ростом, тоже не была обделена мужским вниманием — с нею вёл активную дискуссию улыбчивый юноша с платиновыми волосами, и Цуюри даже на расстоянии не смогла отрицать, что он был подобен изящным джентльменам с популярных картин. Однако Шинобу будто присутствовала на празднике жизни физическим телом, но ментально она слушала только свою сестру. Канао подумала, что они с Шинобу сейчас похожи между собой — обе смотрят исключительно на миловидную девушку, успевающую раздавать своё внимание всем, кто попросит, и будто бы тихо ревнуют её из-за чрезмерной общительности, хотят оградить от навязчивых поклонников. Проскальзывает риторический и даже глупый вопрос: «Так почему же, если между нами есть кое-что общее, ты так ненавидишь меня?». Канао понимают, что после случившегося в ней, возможно, видят того же воздыхателя, который отнимет у Шинобу сестринское тепло. Но разве она может тягаться с людьми, которые уже несколько лет учатся с Канае и так свободно общаются с ней, словно самые близкие друзья или даже фаворы? От этих мыслей в груди становится тесно, больно и горячо, как в бушующем кратере. — Тебе в какую сторону? — спросила Аой, поправляющая портфель. Заметив, что Канао увлечена созерцанием старшекурсников, Канзаки печально вздохнула, сосредоточив внимание на двух девушках. — Сёстры Кочо так далеко и одновременно так близко. Но между нами всё равно будет пропасть. — Почему? — механически спросила Цуюри, не переставая следить за аккуратными жестами Канае; её тонкие руки были похожи на порхающих бабочек или гибкие веточки экзотических цветов. — Чем ты слушала, Канао?! — проворчала девушка, чей гнев оставили без внимания. Подобная завороженность людьми удивила Канзаки. — Они ведь из богатой семьи, которая занимается благотворительностью и водит их на разные кружки. И в конце концов они старшекурсницы, у которых другая программа, не позволяющая слишком свободно дышать. Они могут позволить себе только дежурные улыбки таким, как мы, но сами общаются со своим уже давно сформировавшимся кругом. С каждой новой фразой Аой образ двух сестёр всё сильнее отдалялся от Канао, становясь похожим на марево. Первая встреча в клубе становится размытой, навязывая мысль о личной фантасмагории или сне, потому что те Кочо сильно отличались от здешних. — И с парнями им повезло, — без зависти, констатируя сухой факт, сказала Аой. — Это не наши дикие звери, которые будто впервые увидели девушек. А лучше бы не видели! — проскрипела она зубами, глядя, как на заднем плане одну из однокурсниц, молящей о помощи, держал в руках восторженный Зеницу, словно трофей, а другую, держа за ноги, тряс Иноске, утверждая, что она украла у него ручку, которая всего лишь была похожа на его. — Хотя Санеми Шиназугава, брат Геньи, с которым мы учимся, очень вспыльчивый человек, но с Канае он становится удивительно покладистым. Она действительно какая-то фея, не иначе! «Значит, это их парни…», — эта мысль разъедала сознание, словно кислота. Канао не понимала, почему упавшее и почти закованное в льдистый панцирь сердце так остро отреагировало на данное известие. Не понимала, почему в голове бесконечно витал один и тот же вопрос: «А что тогда случилось между нами?». — Ладно, мне уже пора домой, — заметив полную отрешённость Канао, сказала хмуро Канзаки. — Увидимся завтра. Цуюри потерялась в потоке безвременья, пока неустанно смотрела на ту, что теперь ассоциировалась с недостижимой химерой. В голове было мириады вопросов, но на них отсутствовали ответы. Внутри была мощная воронка, опустошающая все соты с жизненным нектаром. Смех Канае, такой мелодичный и женственный, всё больше приглушался, делая значимым звук собственного… поражения? Но разве она боролась за что-то? И хотела ли? Глядя на парня, которого звали Санеми, она почему-то ощущала себя на пике полного краха без возможности выбраться из этого блато. — Канао, как тебе первый день в академии? — её внезапно отвлёк звонкий голос Танджиро. Лишь он один смог заставить Цуюри отвлечься от мазохистского наблюдения за сёстрами Кочо, которые любезничали с парнями. — Вроде нормально, — неуверенно промямлила она, пытаясь избавиться от навязчивой алчбы вернуть свой взгляд на девушек. — Вижу, ты уже нашла себе подругу. Я тоже нашёл друзей! — бодро заявил юноша, намекнув на Зеницу, который, находясь за его спиной, получил пощёчину от своей пойманной жертвы. — Как ты смеешь разговаривать с моей, возможно, будущей девушкой после того, как меня отвергли?! Ты изверг! Ты мне не друг! Не смотри на меня так, будто мы друзья! Я прокляну тебя! — кричал истерично Агацума в своей манере. — Тебя проводить? Когда уши Цуюри пришли в порядок после припадков однокурсника, она обескураженно взглянула на Камадо. А затем на короткое время направила взгляд в сторону сформировавшихся пар. Осадок стал ещё глубже, а одиночество — острее. Она бы могла согласиться на предложение симпатичного ей Танджиро, уподобившись старшекурсникам, и отвлечься от мыслей о Канае. — А, н-нет, я не хочу отвлекать тебя, — но она не смогла. Что-то внутри неё яростно противилось этой затее. Для неё это было странно и одновременно естественно. — Ты не отвлечёшь. Мне понравилось опоздать с тобой, так что теперь я буду рад вовремя проводить тебя до дома! — оптимистично заявил Танджиро, который ничего не понимал без прямолинейности. — Нет, спасибо, Танджиро-кун. Я хочу пройтись в одиночестве, — не выдержав, надломленно сказала она. — Канао, ты пахнешь грустью, — юноша стал внезапно серьёзным. — Я честно случайно услышал ваш разговор с Аой, так что, если ты не успела записать лекцию Химеджимы-самы, я дам тебе списать свою. Моя сестрёнка Незуко научила меня писать разборчивым почерком, так что ты не должна запутаться. «Ох, Танджиро-кун…», — Канао тепло улыбнулась, когда на её языке перекатилось имя светлого однокурсника. Ей бы увлечься им, но мысли возвращаются к предательски громко разговаривающим парам. — Да, точно… Можно я спишу у тебя завтра на уроке? — Хорошо, тогда до завтра, Канао! — он махнул ей рукой. — Завтра мы должны прийти вовремя! Её притворно застывшая улыбка на лице растворилась в небытие сразу, как только Камадо исчез с территории академии. Канао было стыдно за то, что она вынуждена иллюстрировать неестественные эмоции, но ей не хотелось получать лишние вопросы и волнения Танджиро. И уйти домой, больше не прислушиваясь к диалогам неторопливых старшекурсникам, тоже не было сил. Что-то держало её ноги на месте, словно она не завершила важное дело. Или ей хотелось, чтобы её заметили, хотя бы взглянули на неё ещё раз, потому что взгляд — это всё, что она могла позволить себе после угроз разъярённой Шинобу. Она обессилено присела на скамью, всё ещё размышляя о своих чувствах. «Может, меня задело, что мой первый поцелуй был с уже занятой девушкой? Задело, что мои девичьи представления о романтике разрушили в пух и прах? Ведь мы невольно мечтаем о том, чтобы наш первый партнёр был с нами навсегда, а меня… просто использовали и вернулись к парню. А потом ещё и посмотрели в глаза так, будто всё в порядке, словно мои чувства — пустой звук», — её мысли постепенно начали обретать агрессивный оттенок. И так было лучше, как думала Цуюри. Теперь, чувствуя себя униженной, ей хотелось сбежать подальше отсюда, не страшась попасть в капкан тяжёлого разговора с Урокодаки. — Канао, привет! Нежный голос, пробравший до костей. Тот самый глас ласкового серафима, которому хочется поклоняться, которому хочется верить, которому ты готов простить что угодно, находясь в его святыне. Первая мысль, которая не укладывается в голове после лицезрения бесчисленных почитателей: «Она помнит моё имя?!». Вторая мысль содержит в себе только её бесценное имя, и вырывается вслух, исходя из ожившей сердцевины, отринувшей прошлые обиды: — К-Канае-сан… — Пожалуйста, не надо так официально, — просит она, улыбаясь так, что трепещет сердце, и присаживается рядом с Цуюри. — Я хотела сказать, что очень рада увидеть тебя здесь. Тебе понравилась наша академия? Она так беззаботно начала разговор, словно они старые знакомые, что Канао не понимала, как вести себя, после тирад Аой о том, что сёстры Кочо — недоступные сливки общества. Всё казалось невероятным сном. Сердце оставило позади угрозы Шинобу, предоставив возможность продолжить желанный разговор. — Да, здесь очень красиво. Я училась в школе, которая и рядом не стояла с «Киметсу», и когда я увидела, какой здесь двор, какие деревья, какие птицы летают мимо академии, я просто… просто… вспотела от восторга! — осознав излишнюю честность в своих эмоциях и заметив изумлённый взгляд визави, Канао стыдливо прикрыла рот. — Я… я не хотела г-говорить такую глупость… — Нет-нет, Канао, это прелестно! — поспешила успокоить её улыбающаяся Канао, и её слова звучали совершенно искренне. — И я рада, что тебе нравится учиться здесь. Наши родители хотели отправить нас в женскую академию, но я чувствовала, что мы найдём своё место именно здесь. И мне тоже нравятся птицы, которые живут здесь, — хихикнула она. Канае продолжала непринуждённо говорить о будничных вещах, и это всё больше казалось Канао миражем. «Может, она тоже ничего не помнит после клуба? А может, ей неприятно вспоминать об этом?», — панически ворошилось в сознании девушки. Кочо-страшая, словно прочитав в её взгляде озадаченность, осторожно начала: — Будет ли с моей стороны уместно спросить, как ты себя чувствуешь? -Д-да, конечно, ты можешь задавать любые вопросы, — Канао не понимала, почему она так волнуется от разговора с ней, почему так нервно сминает юбку и закусывает губы. — Я чувствую себя вполне нормально. А я не доставила вам хлопоты? — Нет, всё было хорошо, — она широко улыбнулась, и была похожа на непорочную и всепрощающую игуменью. — Однако ты очень напугала меня, когда в тяжёлом состоянии встала с кровати и упала. Прости, я не нашла пластырь, но обработала твою рану. Могу я посмотреть на твой ушиб? — Д-да… Обжигающее касание ко лбу словно исцеляет свежую рану Канао. Она невольно замирает, пытаясь впитать губкой короткий миг наслаждения, и дополняет свои ощущения воспоминаниями о более смелых касаниях Канае. Из-за незавершённой темы они кажутся уже размытыми, убывающими, как луна на рассвете, но Канао усердно удобряет их умирающую почву зацикленностью на самых пикантных моментах. — Ну, до свадьбы заживёт, если ты, конечно, не сильно торопишься, — улыбнулась девушка, отстранившись. Между ними закрепляется неловкая тишина, которую Цуюри не решается нарушить. — А я… не напугала тебя? — Что ты! Как ты можешь напугать кого-то? Ты такая красивая! — вырвалось у Канао первое, что ей пришло на запутавшийся ум. — Ха-ха! Я не об этом, Канао, — польщённо засмеявшись, сказала девушка, не успев закончить свою мысль. — Привет! — их компанию внезапно потревожила Шинобу, несущая за собой шлейф тревоги, вопреки своему миловидному лицу. — Какой у тебя симпатичный ухажёр, который недавно стоял тут. Кочо-младшая является слишком резко, подобно демоническому наваждению, и провокационно смотрит на Канао, пытающуюся совладать с призывами дрожи. Маленькая и юркая, словно имп, пришедшая дразнить и веселиться. Краем глаза Цуюри замечает реакцию Канае: яркая девушка почти незаметно блекнет в своих красноречивых эмоциях — её улыбка уже не такая лучезарная, а спокойная, почти меланхоличная. Канао понимает, чего от неё добивается Шинобу. Но не может подыграть. И не хочет. — Он… не мой ухажёр, — у Цуюри невольно выходит виноватый тон с опущенной макушкой, словно ей было страшно разочаровать требовательную сестру Канае. Но страх подавляется, когда Канае, не глядя на неё, начинает буднично улыбаться, будто своим сакральным мыслям или тайным мечтам. — Правда? — Шинобу, точно искусный лицедей, изображает удивление и сожаление. — Но вы бы замечательно смотрелись вместе. — Мы только познакомились… — Ты не веришь в любовь с первого взгляда? Она продолжает жантильно улыбаться, напрягая атмосферу электрическим током. Канао кажется, что она вот-вот взорвётся от неимоверного давления. Она не знает, как отвечать на вопросы Шинобу, совершенно не умеет и даже боится учиться этому опасному искусству. — Сестрёнка, но ты ведь тоже не сразу ответила взаимностью Доуме-куну, — в разговор вступила Канае. «Должно быть, это тот парень, который так активно болтал с Шинобу», — догадалась Канао. И эта догадка почему-то оставила внутри неё горькое послевкусие. Почему её волновали отношения девушки, которая презирала её с первой секунды их встречи? — И до сих пор не отвечала! — гневно бросила Шинобу. Ровное лицо Цуюри не изменилось, но она чувствовала, как что-то поменялось внутри после её официального опровержения. — Меня ужасно раздражает этот клоун! — Но он ведь так влюблён в тебя! — восхищённо и несколько грустно пролепетала Канае, которая искренне желала сестре счастья с этим человеком. — Мне плевать, он может тихонько страдать в стороне. Прекрати сводить меня с ним, тошнит от этого! — фыркнула она, гордо отвернувшись. Теперь она предстала настоящей: экспрессивная, раздражительная, с тонким флёром токсина, но с хрупким птичьим трепетом и имплицитной агонией. Сняв с себя шкуру агнеца, изрисованной фальшивыми улыбками, она понравилась Канао куда больше в облике свирепого волка. Она была без подделки, и привлекла этим, вопреки логике, кричащей, что перед Цуюри может быть потенциальный враг. — Сестра, ты хоть напомнила ей, что она вытворяла? — Ши-чан, прошло много времени и мы уже забыли об этом, — миролюбиво отозвалась Канае, от чего Цуюри напряглась. — Это ты забыла, а я до сих пор помню, как её стошнило на новый ковёр! — всплеснула руками Кочо-младшая, вогнав Канао в густую краску. — И ты ещё ляпнула глупость: «Давай подберём котика и скажем, что это сделал он, родители никогда не разозлятся на такое милое создание, а мы заодно заведём себе питомца». Сестра, в тебе вообще нет логики! — Но ты ведь сама не хотела, чтобы кто-то из нас взял вину на себя. А ковёр всё-таки успел высохнуть. И я по-прежнему не против завести милого котика, — беззаботно заявила Канае. — Иногда ты бываешь невыносима, — тяжело вздохнула Шинобу. — П-простите меня, пожалуйста! — дождавшись, когда спор сестёр утихнет, начала Канао, снедаемая безжалостным жаром стыда. — Я не хотела доставлять вам неудобства, клянусь! Вам следовало заставить меня самостоятельно убрать всё, в каком бы состоянии я ни была! Мне так стыдно за своё ужасное поведение! — Ох, Канао, не переживай так, — Кочо-старшая, ощутив волнение, накрыла своей рукой дрожащую ладонь Цуюри. — Это всего лишь вещь, не имеющая для нас большой ценности… — Скажи это родителям! — перебила её смурная Шинобу. — Главное, что с тобой всё в порядке. Тебя ведь больше не тошнило? — она внимательно посмотрела на бледную Канао. — Н-нет… — Тогда я счастлива! — торжественно заявила Кочо-старшая. Цуюри изумлённо исследовала Канае, словно видя её в первый раз. Они с сестрой совершенно отличались друг от друга: Кочо-старшая источала запах садовых роз, первой детской улыбки и весенней трели. И она тоже была без подделки в своём невероятном амплуа. — Пойдём уже домой, — недовольно поторопила её Шинобу, которой уже наскучил этот диалог. — Я бы хотела ещё немного погулять с Канао, если она не против, — спокойно призналась Канае. — Сестра, у нас вообще-то дела дома, — с нажимом напомнила Шинобу, которой стоило больших усилий подавить истинные эмоции: гнев, презрение и недоумение. — Знаю, но я всё успею! — беззаботно заверила девушка. — Канао, как ты смотришь на моё предложение? Цуюри не спешила с ответом. С одной стороны за ней зорко наблюдала Шинобу, а с другой она была окружена личными сомнениями и неуместным любопытством, которое будет обжигать её до тех пор, пока она не удовлетворит его. — Канае-са… Канае, — виновато поправилась она, — а твой молодой человек не будет против? Уста Канао дрожали от этого вопроса, словно она незаслуженно позволила себе поднять рискованную тему. Она заметила, что Шинобу почему-то тоже напряглась. — У меня нет молодого человека, Канао, — спокойно ответила она, но в её тоне едва слышимо скользила нотка апатии. — И не думаю, что он был бы против, если бы я захотела провести время с подругой. Кремень, норовящий опустить сердце на дно, превратился в ничтожные атомы. Канао ощутила второе дыхание и исполинское вдохновение, обещающее подарить ей решимость. Её взгляд пересёкся с Кочо-младшей, которая ждала от неё правильное действие. Но, утратив былой страх, Цуюри, не узнавая саму себя, уверенно сказала наперекор физически ощутимому отвращению Шинобу: — Я согласна.