Кошка по имени Фиалка

То, что произошло, Седрик Сенсационный не планировал никогда. В юности он, конечно, размышлял о чем-то подобном, но все это не выходило за рамки очень смутных желаний, отчасти навеянных романами и общешкольным романтическим флером. Его товарищи по Школе Ворожбы влюблялись и бегали на свидания, целовались и хвастались друг другу чем-то невероятным, стократ преувеличивая все свои подвиги, но вот Седрик… Вся жизнь Седрика находилась в книгах. Древние фолианты, содержащие в себе тайные знания по теории и практике магии, были единственным, что интересовало его почти всю сознательную жизнь. Пожалуй, его могли бы смело назвать ботаником, и Седрик обиделся бы только для виду, но… — Ваш сын, господин Гудвин — волшебник необычайно талантливый, — как-то раз объяснил его отцу старый директор Высшей Школы Ворожбы, Агриппа Великий. — Но у него есть одна слабая черта — тотальная неуверенность в своих силах. Мне кажется, вы слишком часто ругаете его… — Я? Я его вообще никогда не ругаю! Я только учу его! — возмутился Гудвин Великий. — Я хочу, чтобы мой сын достойно продолжил династию придворных волшебников! А для этого надо учиться и еще раз учиться! Седрик же не всегда может превратить огурец в банан, не говоря уже о чем-то серьезном! Если я не буду указывать ему на ошибки — боюсь, из него вырастет неизвестно что… Седрик даже не подозревал об этом разговоре, хотя, если бы отец или директор случайно проговорились, то это ничего бы не изменило. Когда «сыну Гудвина» удавалось хорошо сдать экзамен или победить на магической дуэли, он слышал от отца лишь, что «в конце он едва не напортачил с заклинанием, а в ответе на вопрос А-12 лучше было бы использовать лист полыни»… В конце концов, Седрик и сам стал считать себя если уж не посредственностью, то, во всяком случае, невезучим и недостойным… Разве он станет таким, как его отец?.. Это казалось решительно невозможным… Во время обучения магии Седрику пришлось убедиться, что человек сначала становится таким, каким его видят собственные родители, а потом таким, как видит себя он сам… Окружающие, казалось, чувствовали его мягкость и неуверенность, и позволяли себе издеваться над каждой его ошибкой — а от этого ошибок становилось все больше, больше и больше. Седрик страдал, хотя никому не жаловался, и поверял душу только верному ворону-фамилиару. Он так хотел, чтобы отец — ну или хоть кто-нибудь, кто-нибудь! — увидел, как он стремится стать хорошим волшебником… Седрик всегда мечтал иметь настоящего друга. Если бы среди его одноклассников оказался кто-то чуть-чуть добрее… Если бы кто-нибудь не смеялся над ним, а предложил ему свою дружбу… Но этого не случилось — и в итоге Седрик, махнув на себя рукой, оставил попытки с кем-нибудь подружиться и окончательно нырнул в свои любимые фолианты. Книги, в отличие от колдунов-одноклассников, были его истинными друзьями — они не обзывали и не дразнили его, не устраивали глупых розыгрышей и были всегда готовы дать хороший совет. Лишь смутное ощущение несправедливости мира и внутренний протест иногда заставляли юного волшебника желать доказать всем и каждому, на что способен Седрик Великолепный! Впрочем, так он называл себя только сам, и был совсем не уверен, что когда-нибудь заслужит этот блестящий титул… Седрик окончательно разочаровался в своих способностях в тот злосчастный день, когда перепутал зелья и наградил любимую старшую сестру коротким ежиком зеленых волос. Он до последнего был уверен, что сделал все абсолютно правильно! И все же результат был налицо — эффект зелья оказался необратимым, а Седрик хорошо понимал, как важна для девушки ее внешность… Седрику повезло, что в Школе Ворожбы оказались талантливые учителя. Исключительно благодаря им он сдал экзамены с блеском, но даже не успел толком погордиться собой — новым сюрпризом стал четкий приказ отца занять его место придворного волшебника… «Я все же буду надеяться, что ты не осрамишься перед королем Роландом», — сурово заявил он, и энтузиазм юного мага, и без того не великий, рассеялся, словно дым. Память о насмешках в школе, постоянные придирки отца и смутное ощущение вины перед старшей сестрой, которая теперь знать его не желала, привели к тому, что Седрик стал жить на редкость уединенно — если он и выбирался из своей башни, то исключительно по работе, и предпочитал не ходить пешком, а эффектно переноситься с места на место в облаке зеленого дыма. Навязанная должность придворного волшебника раздражала и угнетала его. Если бы король проявлял к нему хоть капельку уважения, а не использовал как шута на придворных праздниках — тогда Седрик, возможно, смирился бы, но реальность была печальна, и глубоко внутри волшебника затаивалась обида. Он просто должен был доказать всем (особенно, конечно, Роланду и своему прославленному папаше) чего стоит Седрик Великолепный! Без особой охоты исполняя обязанности придворного волшебника, Седрик дни напролет раздумывал, что сделать, чтобы стать Величайшим Из Всех Колдунов Волшебнии. Впрочем, нет! Стать королем — вот, чего он желает! И пусть тогда все увидят… Пусть все, кто смеялся над ним, узнают, на что он на самом деле способен! Подобные мысли доставляли Седрику удовольствие, но дело не продвигалось дальше коварных планов… Все начало меняться в те дни, когда король Роланд (бывший друг, теперь начавший относиться к Седрику, как к ходячей придворной неприятности) задумал жениться во второй раз. Выбор короля Волшебнии пал на красивую молодую вдову, башмачницу с крошкой-дочкой, которая была на два года младше его собственных близнецов. Поначалу Седрик не радовался этому — конечно, в замке без того не хватало шума! — но вскоре подумал, что его «прекрасный» начальник, возможно, станет добрее… А почему бы нет? Седрик полагал, что влюбленность меняет людей именно таким образом. Первая встреча с юной принцессой произошла в день ее прибытия в замок, и Седрик поразился глубине ее огромных голубых глаз, которые смотрели на него с искренним восхищением, почти с обожанием… На него никогда… никогда не смотрели так, и сердце волшебника почему-то дрогнуло… Разумеется, Седрик не подал и виду, какое впечатление на него произвели глазищи новоиспеченной принцессы, но ему почему-то захотелось встретиться с ней еще… А вскоре для этого нашелся восхитительный повод. Король Роланд не нашел ничего умнее, чем вручить своей новой дочке самую могущественную драгоценность королевства — Амулет Авалора, а Седрик, в свою очередь, не нашел ничего разумнее, чем предложить принцессе по всем вопросам обращаться к нему… Конечно, он хотел всего лишь приблизиться к амулету! Но с тех пор его тихой и уединенной жизни навеки пришел конец. Не отдавая себе отчета, Седрик вскоре сам начал ждать, когда на пороге снова появится маленькая принцесса, которая попросит его помочь с очередной неприятностью. Ведь София была единственной, кто считал, что он — Великий волшебник, и Седрик с удивлением отмечал, что ему действительно нравится помогать другим… Рядом с Софией Первой он чувствовал себя сильным и могущественным, и хотя на первых порах настойчивая девчонка порядком раздражала его своей приставучестью, он вскоре притерпелся, затем привык, и наконец, привязался к ней. «Разумеется, все это лишь оттого, что я желаю заполучить амулет Авалора» — сердито напоминал сам себе придворный волшебник. — Кааар! — словно читая его мысли, укоризненно вставлял верный ворон. А между тем, девочка росла, и с каждым годом становилось заметнее, как сильно она влияет на всех, кто находится рядом с ней. Вскоре Седрик перестал удивляться — если уж даже принц Джеймс проявлял все больше благоразумия, а принцесса Эмбер иногда отвлекалась от своего прекрасного лика, то что стоило говорить о нем? Очень скоро София стала для него настоящим другом, каких никогда не было в его жизни — лучшим другом, о котором вообще можно было мечтать. Юная принцесса медленно и постепенно приручала его — без скрытых мотивов, лишь из желания помочь и любить весь мир — и Седрик навсегда объявил капитуляцию ясным голубым глазкам. София почему-то умела так смотреть на него, что Седрик терял способность говорить «нет» - и делал все, что она хотела, откровенно любуясь ее восторгом. Незаметно для самого себя он становился мягче, добрее и отзывчивее — и все это делала крохотная десятилетняя девочка. Ее присутствие ободряло и успокаивало, а звонкий голосок долго звучал в ушах легкой музыкой… То, что случилось, произошло, когда Софии Первой (и конечно, бесконечно прекрасной) едва минуло четырнадцать лет. Это было слишком мало — более того, Седрик счел, что это просто ужасно. Для него принцесса оставалась все той же миленькой ясноглазой девочкой, которая играла в куклы и всему радовалась — а между тем, София росла и медленно расцветала… Принцесса становилась все прекраснее и прекраснее, хотя в душе оставалась такой же наивно-светлой. Она была чиста сердцем, как вода из горного родника, настолько же добра, и все так же любила весь мир и людей вокруг. В душе Софии горел особенный огонек, который освещал жизненный путь всем, кого она знала и любила… Седрик видел ее огромное сердце и бесконечную любовь к миру — и София казалась ему в самом прямом смысле волшебным персонажем. Сказочной девушкой. Волшебной принцессой. Самой чудесной и самой светлой… Если бы она только не находила себе на голову неприятности! Волшебник часто наблюдал за ней, глядя в свой магический шар, помимо воли широко улыбаясь и в очередной раз повторяя, что сделает все для ее спокойствия. Пусть она будет счастлива… Его принцесса. Его маленькая личная сказка… Время от времени Седрик размышлял, что было бы, родись София изначально в королевской семье — сохранила бы она свой внутренний огонек и свое горячее сердце? Волшебнику казалось, что его принцесса осталась бы собой в любом мире, в любом измерении… Она стала его светом и самым главным в жизни сокровищем задолго до того, как Седрик понял, что происходит. Было бы слишком слабо сказать, что Седрик влюбился — любовь накрыла его светлым и на редкость несвоевременным озарением, целиком заполнила все его существо и осталась облаком жить в душе, согревая и оберегая от всех напастей. Пожалуй, если бы его настигла какая-то иная, не такая любовь, то Седрик бы сломался или совершил нечто неподобающее, но золотистое облако у сердца лишь мягко залечивало раны и деликатно, но очень настойчиво подталкивало в спину, заставляя идти вперед и определяя верное направление. Сам того не замечая, Седрик начал меняться в лучшую сторону — медленно и неуклонно, все больше удивляясь своим мыслям и действиям. Теперь он больше не желал ничего доказать другим и не думал добиваться общественного признания… Все это происходило само собой, лишь оттого, что в мире жила София. Волшебнику казалось, что весь мир стал к нему добрее, что вокруг изменились люди… на самом же деле все перемены происходили внутри него самого. А София всегда оставалась рядом... Ради нее и только ради нее Седрик был готов отказаться даже от мечты управлять королевством — и однажды понял, что это просто ему не нужно. Седрик ничего не ждал и не хотел от юной принцессы; он просто любил ее так, как подсказывало ему сердце, не думая ни о чем и не желая заполучить ее для себя. Ни ее, ни даже амулет Авалора. София ни о чем не подозревала. Первой все заметила почему-то принцесса Эмбер. Несмотря на некоторую склонность к самолюбованию, а может быть, и благодаря ему, она хорошо разбиралась в людях и умела считывать их эмоции. Но и Эмбер решила помолчать до поры — она давно не завидовала сестренке. Когда София стала взрослеть, все стало гораздо хуже. Всю свою жизнь Седрик Великолепный считал, что самые прекрасные из роз — те, что едва начинают открывать лепестки, и теперь такая чудесная белоснежная роза с мягким багрянцем открывалась у него на глазах. Может быть, Седрик и сумел справиться бы с собой, но юная принцесса София всегда была на виду — отчасти от умения попадать в неприятности, а отчасти… София действительно любила проводить время с ним, в его мрачной башне. Теперь, когда ее обучение «на заступника» закончилось, у принцессы появилось чуть больше свободного времени, чтобы побыть собой. Рядом с ним София всегда была не заступницей, не принцессой - опорой королевства, а просто самой собой, совсем еще юной девушкой, которой хочется провести время с другом. Седрик хорошо понимал ее и относился к Софии уважительно-покровительственно (больше уважительно, чем покровительственно), хотя ему по-прежнему нравилось удивлять ее всякими чудесами. В конце концов, ведь он был волшебником! Когда она просто переступала порог, в башне становилось куда светлее… Седрик не думал ни о чем скверном и старался пристально следить за собой. Но София была рядом. София любила обниматься. Прошедшие годы не изменили этой милой привычки, и Седрик страдал, периодически разражаясь ворчанием, что для подобных мучений у нее есть Клевер и другие закормленные питомцы. София смеялась и прижималась к нему покрепче. У Седрика замирало сердце и останавливалось дыхание, и он не решался обнять ее в ответ, но, в общем, и не пытался сопротивляться… Но это было все. Такие чудеса не могли бы произойти даже в их светлом королевстве, и Седрику было достаточно того, что его девочка всегда рядом. Долгие ночи, лежа без сна в постели, он перебирал в памяти все их встречи и приключения, вспоминал каждое сказанное ею слово и каждую ласковую улыбку, и опять раз за разом пересчитывал, сколько хорошего успела сделать для него его принцесса — София Первая. Лишь под утро он забывался сном, и ему снились голубые глаза принцессы.