— Любовь и кровь. В них могучая сила. Маги и учёные не первый год ломают себе над этим головы, но поняли только одно… — Что, Геральт, что? — Любовь должна быть истинной. © «Последнее желание» А. Сапковский
Ему было душно. Стены жалкой лачуги, в которой решено было устроить импровизированный склад, давили, на душе что-то скреблось, хотелось выйти наружу. Но Аскеладд сказал стеречь награбленное оружие, и Торфинн стерег. — Эй! — позвали с улицы голосом Хравна — молодого темноволосого воина, недавно присоединившегося к отряду. Хравн был ближе всех прочих хирдманнов по возрасту к Торфинну и из-за этого считал, что они должны держаться вместе. Торфинн фыркнул. — Я тут тебе поесть принес! Еда — это уже что-то интересное. Торфинн, развалившийся на полу и уныло разглядывающий тяжелую темную потолочную балку, приподнялся. — Эй, Торфинн, ты тут? Дверь приоткрылась, и внутрь вместе с ночным влажным и прохладным воздухом просочились черные вихры. Они были неровно обрезаны ножом и торчали в разные стороны. Вслед за ними показался нос — большой и крючковатый, точно клюв. Собственно из этого и состоял весь Хравн — здоровенного любопытного носа и черных непослушных волос. Никто в отряде Аскеладда не знал настоящего имени Хравна, но он и не стремился рассказывать, зато охотно делился разными байками, постоянно смеясь своим странным кракающим смехом. Торфинн закрыл глаза и принюхался. Железом от Хравна пахло ровно настолько, насколько должно пахнуть от воина, только что участвовавшего в большой драке, злых намерений вообще не было. Зато еда действительной была. Хлеб еще даже не черствый, сыр и большая бутыль меда. — Я столько не выпью, — буркнул Торфинн, открывая глаза. — Ночь длинная, — улыбнулся Хравн, поставив бутыль на пол и положив рядом холщовый узелок с едой. Хравн вел себя слишком дружелюбно. Торфинн, нахмурившись, уставился на узелок. Наверняка этот парень так мил, потому что хочет что-то стащить отсюда, какой-нибудь приглянувшийся меч или топор. Так что пить нужно аккуратно. — Я разговаривал с Бьёрном, он говорит, что надолго мы здесь не задержимся, — сказал Хравн, наблюдая, как Торфинн с жадностью кусает хлеб. — Бьёрн говорит, что мы скоро пойдем на юг, но, мне кажется, он и сам толком не знает. — Хравн засмеялся: — Кто же может точно знать, что дальше будет делать Аскеладд? Торфинн промолчал. — А ведь он отличный воин. Аскеладд, я имею в виду. Хотел бы и я однажды таким стать… Эй, Торфинн, как думаешь, смогу я? Торфинн окинул Хравна взглядом. А что, Хравн бы действительно смог. Достаточно умен, достаточно силен… — Не надо, — буркнул он. — А? Почему это? «Потому что Аскеладд не настоящий воин», — мысленно ответил Торфинн. Но вслух спросил: — Ты долго здесь еще сидеть собираешься? Хравн рассмеялся. — Ну ты и нелюдимая задница все-таки! А ведь Бьёрн меня предупреждал! Торфинн перестал жевать и исподлобья глянул на навязчивого дурака. Он крепко подозревал, что Хравн, как и он сам, медленно, но верно становился тем, кого в народе было принято называть варулв, поэтому и лез к нему так настойчиво. Вдвоем пропадать все-таки не так страшно. Но только Торфинн давно свыкся с мыслью о своей участи, решив, что, даже если и озвереет в конце концов, все равно сможет разодрать Аскеладду горло острыми, как ножи, клыками, а вот Хравн похоже такого будущего себе вовсе не хотел. Да и не будет у него — другой он. Птица. Ворон. — Эй, ты чего так смотришь? Торфинн мотнул головой и потянулся к бутыли. Хравн некоторое время смотрел, как он пьет, а потом сказал: — Знаешь, я тебе даже немного завидую. — И, наткнувшись на непонимающий взгляд, пояснил: — Тебя ничто никак не держит и не связывает. Ты волен поступать так, как сам того пожелаешь. «Нашел чему завидовать», — подумал Торфинн. Но ничего не сказал. Если человек сам ничего не понимает, то убеждать его в чем-то не имеет смысла. Хравн, видя, что никакие его слова не находят отклика у собеседника, вздохнул и поднялся с перевернутой кадки, послужившей ему отличным табуретом. — Ладно. Пойду я. А то опять придется спать в хлеву. О, и кстати! Бьёрн сказал, что позже пришлет тебе сменщика, так что жди. — Он отвернулся и, махнув рукой, исчез за дверью. Торфинн еще какое-то время слушал его удаляющиеся шаги, а потом продолжил есть. Не нужен ему был никакой сменщик, и уж кто-кто, а Бьёрн это прекрасно знал. Но все равно каждый раз вел себя так, будто он, Торфинн, нуждался в каком-то особом отношении. Торфинн сердито покачал бутылью, вслушиваясь в бульканье меда о глиняные стенки. «Как будто… как будто я ему сын!». Пить расхотелось, и Торфинн, повернув голову, уставился на затворенные створки ставень. «Тоже еще! Какой там сын! Эти разбойники просто рады тому, что могут свалить на меня всю грязную работу, вот и берегут!». Что-то — или кто-то — страшно взвыло там, снаружи, и тут же смолкло, словно испугавшись себя самого. Торфинн рассерженно цыкнул. Придет же иногда в голову… всякое! Каменные стены хибарки по-прежнему давили, а на душе снова стало тоскливо. А, пусть! Провалилось бы оно все, да прямо в Хельхейм! Донышко бутыли жалобно звякнуло о грязный каменный пол, прошуршала одежда, скрипнула деревянная дверь и вот оно — холодный воздух освежил лицо, сырой и влажный ветерок, пришедший с моря, взъерошил волосы. Торфинн закрыл глаза и запрокинул голову, наслаждаясь, дыша полной грудью. Далеко отходить от своего поста он не собирался, так и стоял возле двери. Ему всегда нравилась ночь. Особенно такие лунные ночи, как теперь. Лунный бог уже запряг своего верного коня и начал свое ночное путешествие — круглый лунный диск медленно выкатывался из-за кромки леса, казавшегося в темноте строем мрачных и суровых великанов. Ругань и гогот, доносившиеся из деревни — хибарка с оружием стояла на отдалении — постепенно стихали. Люди Аскеладда устали пить, устали шуметь и драться, устраивались спать вповалку на улице и в домах, где придется. Если завтра снова в путь, нужно успеть отдохнуть. Торфинн сел и прислонился к дверному косяку, глядя вверх. Звезды мелким крошевом рассыпались в темно-синем полотне неба, луна зовущим бледным пятном улыбалась ему. «Зачем тебе пропадать за Аскеладда?», — шептала она. Он промолчал. Затем. «Ты думаешь, ты успеешь», — продолжала она, поглаживая мягким светом его лицо. Успеет. Конечно, успеет. Ведь так?***
Он снова бежал. Куда-то сквозь лес, и мрачные ели пытались поймать его огромными колючими лапами, низко склоненными над землей. Он бежал и знал — там впереди ждет кто-то очень дорогой ему, но пока еще, увы, незнакомый. Ждет давно, потеряв уже, наверное, всякую надежду на встречу. Не поспешишь к нему и что за беда случится — кто знает? Земля устланная ковром из мхов и еловых игл мягко пружинила под ногами, бежать было легко. С неба, проглядывая сквозь густые ветки, смотрела на него и улыбалась красавица Луна. Он знал, что она так же ждет этой встречи, как и он сам. В радостном предвкушении он вильнул хвостом и выбежал на поляну. Это было странно, и он остановился. Он малой частью своего сознания помнил — здесь он всегда просыпался. Тот, другой он, выбежав из леса, всегда открывал глаза и оказывался в своей постели. Теперь же он стоял у края леса и смотрел вниз, с холма. Там, играя ненавязчивым лунным светом, плескалось темное глубокое море. «Я его не догоню и не найду», — понял он, и белоснежная шерсть на его загривке приподнялась. Он не любил, чтобы что-то было не по его. Поэтому кем бы ни был тот, другой, он его найдет. Он поднял морду к луне и резко и коротко взвыл, тут же смолкнув — слишком громким показался собственный голос. Он клялся здесь, на краю бескрайнего моря — он найдет его. «Не будь я сын короля Свена!».