Белый Цветок: Путь Героя

      Странный, грохочущий звук, как будто что-то железное падает, неприятно резал по ушам, вызывая головную боль. — М-м? — медленно открыв глаза, Ицуки их тут же закрыл. Свет бил по ним. Но, услышав голос Наофуми, тут же распахнул очи и, вскочив, покачнулся, чудом не упал лишь благодаря Маруду: тот удержал его, хотя при этом сам еле стоял на ногах. — Что здесь происходит?!       Кавасуми предстал вид странного барьера, что осыпался железными зелёными пластинами и кусками цепей. Открывая вид на кратер, в котором они всей толпой стояли. По стенкам кратера текла лава и шёл пар, и лишь благодаря клочку земли, на котором они находились, они были чуть выше, что не давало лаве добраться до них.       «Что эти ублюдки тут устроили?!» — ужаснулся Ицуки и схватился за плечо, простонав сквозь зубы. — Так это ты устроила?! — раздался крик Мотоясу.       Ицуки повернул голову и застал… его и Майн. Он нависал над девушкой, испуская тёмную ауру. Майн боязливо глянула в сторону Героя Лука и вся сжалась. Ицуки понял — Мотоясу опять её обижает. — Мотоясу-сан, не смейте обижать Майн-сан!       Китамура дёрнулся и выпрямился, посмотрел на него. Герой Копья был зол, чертовски зол. — Да это она нас обижает!!! Это из-за неё всё это!!! — Ч-что? Что за бред? — нахмурился Ицуки. — Эта сука только что признала это, — грубо бросил Наофуми, чуть ли не падая, но его под руку придержала Рафталия.       Герой Лука дёрнулся и, покачиваясь, пошёл к Наофуми, сжимая кулаки. Изнутри шёл странный шёпот, он опьянял, окутывал силой, что до отключки наполняла его.       Оставив буквально метр, Ицуки задрал голову и злобно зыркнул на него. — Не смейте называть столь ужасными словами Майн-сан и не смейте обвинять её в чём попало! Она работает во благо справедливости! Во благо своей страны! Она защищает её, в то время как вы развлекаетесь, отдаваясь самым низким желаниям!       Его глаза горели ярко, тон был истерично-возмущённым, а слова… мерзкими. — Ицуки… Она лгунья! Всё, что она тебе там наговорила, — сплошная брехня!!!       Кавасуми судорожно сглотнул. — Нет. Всё это — правда! Вы одержимы этими монстрами! — Да ничем я не одержим! — Одержим! Вот этим монстром! — указывая на Фиро, кричал Ицуки.       Наофуми глянул на Фиро и вновь на Ицуки. Этот… смотрел уверенным взглядом. Герой Щита потемнел. Как же хотелось этого умника придушить. Рен-дубль-два? Нет. Рен показывал себя крутым одиночкой, а этот — борец за справедливость. Только это оказалось ещё хуже. Страну одну похерил, поставив под удар мирное население, многим аристократам гадостей наделал. По сравнению с этим выходка Мотоясу с тем растением — цветочки. Мотоясу хоть как-то стал… его слушать. А этот идиот — нет. Так ещё такую дичь говорит, что проще ему врезать, что, скорее всего, Иватани и сделает, если слова до этого горе-Героя не дойдут. — Ни черта я не одержим ею. — Но у тебя, кроме неё и Рафталии-сан, никого нет! Более того, ты сам всех гонишь! — Знаешь, — будь силы, Наофуми бы скрестил руки, но их как таковых нет, единственное — его хватило, чтобы достать из щита зелья. — Когда ты спишь и тебе пытаются глотку перерезать, желание принимать кого-либо сразу же отпадает, — он осушил склянку. — Чего?! — Того. Героя Щита в Мелромарке не любят. В этой стране его считают демоном, зато остальные три — Священные Герои. — Это всё из-за того, что ты насильник и издеваешься над детьми! — не унимался Ицуки.       Наофуми сжал склянку, та тут же разбилась в его руках, но не поранила. Сжимая кулаки, Иватани сделал шаг вперёд, к собеседнику, и злобным тоном, выделяя каждое слово, произнёс: — Я. Этого. Не. Делал. — Ну да, ну да, — выплюнул Герой Лука. — Эта сука меня подставила! Она меня обокрала! — прорвало Героя Щита. Тот стал перечислять все гадости, что творила старшая принцесса. Припоминая, как ловко она крутила Мотоясу, отчего тот скис.       Однако ни один из доводов Ицуки не принял. Он демонстративно пошёл к своим спутникам.       От Наофуми уже чуть ли не пар шёл. Он судорожно дышал, сжимая до побелевших костяшек кулаки. Мысли метались, каждый раз пересекаясь на смерти сучьей принцессы и горе-идиота-Героя от его рук. Но знакомое, осторожно-нежное касание тут же отрезвило рассудок.       Иватани глянул на Рафталию. Ту, кто всегда возвращает его из этого мерзкого состояния. — Ицуки, но Наофуми прав, — вклинился Мотоясу. Он выглядел подавленным и уставшим.       Но и его Герой Лука проигнорировал. — Здесь одержим только один человек, — произнесла Грасс и прикрыла низ лица веером, ожидая, когда все посмотрят на неё. Добившись желаемого, она хмыкнула. — Вы, Ицуки-сан.       Парень замер, его глаза широко раскрылись. Он дышал через раз. — Вы так уверенно утверждаете, что все трое Героев одержимы монстрами. Но с чего вы это взяли? Почему все три разных человека отрицают подобное? Вы лично видели?       Ицуки то закрывал, то открывал рот, не зная, что сказать. Грасс говорила вполне разумно, вполне правдоподобно. То, что правдиво, то, что отвергаемо желанием быть идеальным Героем. Героем, что борется за справедливость. За мир. За то, во что он верит.       Раздались хлопки. Они шли сверху. Все тут же посмотрели на того, кто аплодировал. — Это же… — Майн с ужасом смотрела на мужчину, облачённого в дорогие белые одежды — священнослужителя высшей касты. — М-да… Слишком плачевное представление. Те, кто зовутся Героями, не способны договориться между собой, довериться друг другу — печальная история ждёт наш мир. Жаль… что эти люди так и не смогли договориться, последовав за Героем Меча. — Ч-что? О чём ты говоришь? — Наофуми напрягся. — Греховные Герои и их спутники… Люди, что неспособны вернуться к свету Господа, должны очистить этот мир от себя, — с превозношением говорил мужчина. — Что?! — Майн вскочила. Она поняла, о чём говорит этот… чёртов старикашка. — Да как ты смеешь так поступать?! Я — следующая королева!

***

      Чем больше говорил этот человек, тем паршивее чувствовал себя Ицуки. Всё, во что он верил, было ложью. Всё, что он делал, оборачивалось против него, сплетаясь змеиными кольцами прямо на шее. Все, кто пытались донести до него правду… он отвергал их. Даже осознавая их правоту, он слышал только то, что сам хотел, погружаясь всё больше и больше на дно обмана. Доверившись столь красивой девушке. Столь искусной во лжи… Сотворив в голове образ прекрасной, идеальной во всём принцессы. Но этот образ был жалким наваждением, мечтой…       В голове, отдаваясь эхом, вспоминались речи коллег. Много голосов, как их, так и спутников Героев. Каждый пытался донести свою мысль, каждый пытался направить на верный путь, указать на ошибки, но он… просто отворачивался и теперь оказался один. Его спутники свято верили в него. Они были уверены, что он идеальный Герой, несущий справедливость. И он… принимал это, веря. Обманывая их и самого себя.       Голоса сводили с ума.       Он с трудом стоял на ногах, смотря на архиепископа. Этот человек раскрыл все карты, считая их трупами. Наверняка он долгое время готовил этот переворот. И он… стал пешкой в этой истории.       Но когда глава церкви рассказал, как погиб Рен… Это стало последним ударом.       Ицуки упал на колени, с ужасом смотря на мужчину. Голоса стихали, оставляя один — Рена Амаки, Героя Меча. То, как тот упорно словесно отбиваелся от его с королём натиска. То, как тот утверждал, что им нужно объединиться, то, как он сам его обвинял в убийстве несуществующих людей…       «Всё это… было ложью? Рен-сан же никого не убивал, Майн-сан… придумала?» — зажмурившись, подумал он.       Голос Рена стих. Стало тихо. Вокруг.       Ицуки боялся открыть глаза. Боялся увидеть правду, ненавистную ему реальность, в которой он жутко ошибся. В которой его водили за нос. Им пользовались. Наверняка над ним и смеются…       Но резкая боль в боку развеяла тишину. Эта боль жгла, прожигала изнутри. Он открыл глаза, обернулся — за ним стоит Маруд, его меч был… окровавлен. — Ах… что это? — Ицуки собственный голос показался чужим.       Он опустил глаза, на ткани на боку виднелось красное пятно. Он коснулся его, это… его кровь. Как и на мече Маруда. — Вы, Ицуки-сама… фальшивый Герой! Мы ожидали, что вы — тот, кто принесёт нашему миру справедливость! Но вы лгали нам!       Кавасуми огляделся, все его товарищи… смотрели осуждающе, кто-то даже ненавистно. На сердце легла глубокая рана, кровоточа. Было жутко больно. Он не мог дышать. Ицуки казалось, что невидимые руки душат его. Звуки вокруг смешались, живот охватило спазмами. Он сглотнул, но в горле образовался комок. Вот значит как? Они… не видели в нём его. Они… видели в нём тот самый идеальный образ, который он играл. — Это же всё игра? Да? — его прорвало на смех.       Маруд замахнулся. — И это тоже? — улыбнулся Ицуки, кристалл на его луке покраснел. Парнишка ловко натянул тетиву и разбил лезвие меча.       Мужчина в доспехах отступился.       Кавасуми поднялся на ноги, белки глаз покраснели, а следом от уголков глаз потянулись лозобразные рисунки. На луке они тоже появились. — Всё это — игра! — крикнул Герой Лука и запустил следующую стрелу в мага своей команды, тем самым не дав тому закончить заклинание. — Он совсем обезумел! — крикнул Маруд, и спутники Ицуки окружили его.       Герой Лука посмотрел на Маруда. Этот человек был его доверенным лицом… Верным соратником. Другом. Ицуки вдохновлялся верой этого человека в него как Героя, но на деле… оказалось, что он обычный фанатик. Он верил в образ того Героя, что сам себе представил…       «Это же всё игра. И я должен играть до конца!»       Губы растянулись в широкой улыбке. Тело наливалось могуществом, оно наполняло, чуть ли не выплескиваясь, и это радовало, ведь хоть что-то от «Героя» у него есть — сила. Быстро натянул тетиву, присел, и копьё спутницы пролетело над головой. Резко развернувшись на коленке, он запустил в неё стрелу, и девушку оттолкнуло назад. Ицуки вскочил на ноги, ловко увернулся от секиры спутника и запустил прямо ему в лицо заклинание ветра, откидывая мужчину назад. Тот пролетел к самому краю, стукнувшись виском.       Кавасуми повернул голову, смотря безумным взглядом на девушку-мага и Маруда. Остались только они. — Ну же! Это игра! — он запустил в них красные стрелы, их хвосты были в чёрном, зловещем дыму.       Между ними тремя завязался бой. В то время как Наофуми с Мелти с трудом удерживали барьеры. Мотоясу и Грасс же сколько ни нападали, никак не могли нанести хоть какой-то урон архиепископу Церкви Трёх Героев.       Иватани обернулся. За их спиной Ицуки тоже вёл бой, и то со своими же спутниками. — Тц! Нашли время!!! — возмутился он.       Этот… Этот идиот, да как же он достал! Достали все! Вечно его в чём-то обвиняют! Вечно с ним происходит какая-то фигня! Сглотнув, он посмотрел на архиепископа. Ситуация просто дерьмовая. Мужчине вложили в протянутую руку меч. Он был светло-медным и имел довольно величественный вид. Даже благородный. — Н-Наофуми, этот меч! — голос Мелти дрожал, как и она сама. Принцесса глянула на Грасс. — Прошу, нам нужно вновь объединиться!!!       Грасс кивнула.       Архиепископ поднял меч.       Мелти с Фиро прижались к бокам Наофуми.       Меч охватило жёлтое пламя.       Грасс встала за спиной Иватани, вскидывая руку с веером. Камень на оружии загорелся.       Мужчина направил на них лезвие, и с него тут же сорвалось пламя.       Наофуми выставил щит. Руки дрожали от силы, пламя билось о препятствие, и его концы уходили в разные стороны. Его вместе с Фиро и Мелти стало оттеснять назад, на земле от их ног оставались полосы.       Мотоясу вскинул копьё, отправляя излюбленный навык Копьё-Метеор. Много копий со звёздами полетели на противника, но все они осыпались пылью о зелёные ромбообразные барьеры. Сглотнув, он стал кидать разные заклинания и навыки, но всё происходило аналогично, как с Копьём-Метеором.       Напор резко пропал.       Наофуми еле стоял на ногах, тяжело дыша, спиной ощущая остриё веера девушки. Мелти и вовсе чуть ли не висела на его руке, хорошо, что ещё Фиро сама держится. — Вот оно, ваше истинное лицо! Ты — Демон Щита, похищаешь жизненную энергию людей, а фальшивка Героя Лука лично расправляется со своими товарищами! Вы истинное зло, что должно быть очищено Божьей Карой! — меч в руках архиепископа охватил жёлтый свет. Оружие поменялось, вытянулось, и свет погас, явив всем новую форму — копьё с тремя наконечниками, на которых виднелись изящные острия. — Так что довольно этого трепыхания!