Ты платишь — за песню луною, как иные — монетой, Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету... ...Шелком — твои рукава, королевна, златом-серебром — вышиты перья; Я смеюсь и взмываю в небо, я и сам в себя не верю...
(с) Мельница — Королевна
***
Юные девушки часто проводят вечера, мечтая о благородных рыцарях, что будут сражаться друг с другом за их руку и сердце не только на турнирах. Рейелла уже давно не была девицей, а о подобном, кажется, и вовсе не мечтала никогда. Она была рождена Королевой: чтобы править и служить. Править королевством, а служить — своему мужу-брату. Когда она была еще совсем девочкой, наверное, она и позволяла себе мечты, в которых отчетливо угадывались отголоски историй о ее великих предках. О, как бы она хотела, чтобы ее младший брат был одним из тех великих королей, что воспеты в песнях, которые знает, пожалуй, самый бедный и необразованный из жителей Семи Королевств. Но Эйерис таким не был. Проходили годы, и Рейелла все отчетливее убеждалась в том, что не быть ей героиней сказаний о великой любви. И даже о великих подвигах. И уже стоя в Септе Бейелора, она поклялась не на словах, а в мыслях перед Семерыми только в одном: стать достойной Королевой. В тот же миг, проглатывая слезы, которых было не суждено увидеть миру, Рейелла выжгла все мечты, все чувства, что доселе еще одолевали ее девичью душу. Она выжгла свое сердце, взяв себе в супруги не Эйериса Таргариена, а Долг. Ему она и приносила обеты. Но даже на выжженной земле спустя годы прорастают цветы, а судьба любит играть с людьми в игры без правил. Даже с королевами, что мнят, будто в их жилах течет кровь богов. Рейелла жила долгом — он был ее отрадой, он же был ее любовником по ночам. И в неровном отсвете свечей ей виделся среброволосый король-рыцарь, быть может, даже сам Эйегон-завоеватель. Ночь играла с рассудком молодой принцессы, стирая нервные и невзрачные черты ее земного супруга и являя образ, в котором слились десятки достойнейших королей. И отдаваясь волнам наслаждения, она судорожно цеплялась за плечи мужа и шептала в неистовстве: "Останься, останься, останься...". Но Эйерис дергался, как от укуса, которыми он сам спустя годы по ночам будет награждать свою королеву, и неуклюже поднимался с постели, чтобы как можно скорее удалиться в свои собственные покои и провести остаток ночи в одиночестве. Он нервно собирал свои вещи, бросая быстрые взгляды на Рейеллу, в которых можно было заметить отблески ужаса, будто она была не прекраснейшей женщиной Семи Королевств, не его женой и сестрой от крови Древней Валирии, а страшной мейегой с редкими волосами-патлами и зелеными наростами на коже. Эйерис собирал вещи долго, постоянно что-то роняя, а наваждение рассеивалось. И глаза застилали слезы, будто в попытке хоть на несколько мгновений отсрочить встречу с реальностью, не дать стереться образу прекрасного короля. Ее Короля. Но образ не просто стирался, он бился, разбивался на мелкие осколки с каждой упавшей из рук Эйериса вещью. Осколки с острыми, гранеными краями, каждый из которых стремился лишь в одном направлении: к сердцу королевы, над которым, как она думала прежде, имела власть. Сколько бы Рейелла ни твердила себе, повторяя словно мантру: "я королева, королева, королева", — Королевой ей еще предстояло стать. А она была просто женщиной. Нет, она не любила Эйериса, но она жаждала любви — неумной, обжигающей, словно дикий огонь, разрывающей сердце не от отчаяния, а от нежности. Но дверь за Эйерисом закрывалась с глухим ударом и внутри Рейеллы что-то обрывалось. Рвались тонкие нити, что удерживали в ней все то, что отделяло ее от "Королевы" — прекрасной по своей форме, но такой пустой внутри. Нити рвались и надежды падали. В бездну. Рейелла понесла ребенка, и теперь тишину, паутиной опутывавшую ее покои по ночам, не разрывал звук захлопывающейся двери. Рейелла лежала на холодных простынях слишком большого для одного ложа, и ей казалось, что она падает-падает-падает. Она сжимала до неприятного треска шелковые простыни и до рези в глазах вглядывалась в танцующий в пламени свечей сумрак. Она смотрела туда, в самый темный угол комнаты, часами, ночи на пролет и ждала, что он, ее Король из вековых сказаний, выйдет из темноты к своей Королеве. Шальной ветер играл с пламенем, и надежда вспыхивала с новой силой, когда Рейелле казалось, что она заметила какое-то движение. И каждый раз гасла с первыми лучами солнца, застывая воском на кованых изгибах подсвечников. Но когда дитя внутри нее первый раз толкнулось, Рейелла поняла: вот он, ее драконий принц, ее серебряный король. Герой, о котором сложат множество песен. Герой, чье имя не сотрется со страниц истории и не сойдет с уст простого люда и спустя тысячи лет. Принцесса Таргариенов не сомневалась в том, что родится мальчик. Она назвала его Рейегаром, первого этого имени, предрекая ему судьбу, непохожую ни на одну из прожитых. Рейелла еще не была коронована, но уже возомнила себя матерью Короля, не посчитавшись с Богами. Семеро, однако, вняли ее мечтам и молитвам, только вот кости кинули на свой манер. В тот день, когда родился Рейегар, морок драконьей принцессы обрел кровь и плоть. Она могла часами сидеть у его колыбели, не подпуская к сыну ни нянек, ни кормилиц, ни слуг. Она сама кормила его, купала и укладывала спать. Мягкие уговоры придворных, намекавшие на то, что не ее это дело — ухаживать за новорожденным наследником престола, приводили Рейеллу в ярость. Она кричала, прижимала ребенка к груди, а когда маленького Рейегара наконец забирали из ее ослабевшей хватки, сквозь слезы шептала: "Верните, верните мне моего короля". Однажды именно в таком состоянии застал ее отец. Он был человеком слабого здоровья, но твердого нрава. Одно его появление в покоях наследной принцессы заставило слуг исчезнуть так тихо и незаметно для глаз Рейеллы, бьющейся в истерике, что создавалось ощущение, будто они попросту испарились. Джейхейерис молчал. Он стоял поодаль от Рейеллы и смотрел на нее с нескрываемым презрением. Он не произнес ни слова, но Рейелле казалось, что именно сейчас он выносит ей приговор: она недостойна короны. Рейелла перестала рыдать и затихла, забившись в угол с такой силой, будто мечтала просочиться сквозь стену, чтобы оказаться в одном из потайных ходов Красного замка. Оказаться в этом темном лабиринте и блуждать там до скончания веков, так и не найдя выхода. Или же — упорно его не находя. Когда Рейелла перестала даже всхлипывать, отец медленно подошел и присел перед ней. Он еле ощутимо коснулся ее щеки, бережно, слишком ласково для сложившейся ситуации, провел ладонью по ее растрепавшимся волосам, а потом аккуратно взял за плечи и сказал лишь одно слово: — Вставай. В этот момент он перестал быть Королем Андалов, Ройнаров и Первых Людей — он стал просто отцом. Не отпуская ее плеч, он подвел ее к зеркалу и снова сказал лишь одно слово: — Смотри. И она смотрела. Так же, как когда-то по ночам вглядывалась в сумрак комнаты, надеясь увидеть там своего Короля. Только сейчас она впивалась взглядом в свое отражение и пыталась найти иные черты — Королевы. Рейелла смотрела в зеркало, и по ее щекам текли слезы: безмолвные, горькие и жгучие. Ей казалось, что она распробовала разочарование своего отца на вкус. Рейелла сдерживала рвущийся наружу крик, а отец тем временем начал говорить: — Посмотри на себя, милая. Моя мать была не нашей крови, но ты — это воплощение всего того, что эту кровь олицетворяет, — слезы текли по лицу драконьей принцессы, а отец продолжал. — Но что ты делаешь с собой? Я помню красивую и умную девушку, которая, еще будучи девицей, обещала стать прекраснейшей и мудрейшей из королев. В тебе течет кровь Древней Валирии, кровь Великих Предков. Рейелла еле заметно улыбнулась, но улыбка, тронувшая ее искусанные в истерике губы, слетела с ее лица, когда отец продолжил: — Но чтобы стать хорошей королевой, ты должна забыть обо всем остальном. Ты должна забыть, что ты женщина и что у тебя есть дети. Потому что ты должна олицетворять для своих подданных Деву и Мать. Потому что у тебя никогда не будет одного, двух или трех детей. Твои дети — их тысячи. И все они жаждут твое внимания, любви и ласки. И даже сын, первенец, рожденный в муках, не должен быть любим тобою более, чем последний из бедняков. "Не должен быть любим более, чем последний из бедняков," — повторяла про себя драконья принцесса и выходила ко двору, улыбалась придворным и вскоре шепотки о "безумии принцессы" стихли, с легкой руки каждого из честолюбивых придворных списанные на стресс после беременности и рождения ребенка. Принцесса Таргариенов готовилась стать Королевой Рейеллой.