Cherry Cola lime & yayo

      Тони думалось, что даже будь он тупым и абсолютно не эмптаичным, вчерашнее не смогло бы пройти мимо него незамеченным.       Даже если бы вчера он ничего не понял, к утру он бы осознал все. И главная тому причина — тишина.       Тишина была вечером, тишина была ночью, и, что самое ужасное — она была утром.       Даже то, что они проснулись в разных кроватях не было таким ужасающим, критичным и пугающим, как тишина. Будто бы Тони был снова один. Но повернув голову, он увидел Питера на кровати, читающего комикс. И ничего.       Если бы он в самом деле был один, то все было не так плохо.       Но Питер-то был. И молчал.       Тони казалось, что ничего хуже молчания не было.       Как оказалось, было.       Он сказал сонным голосом:       — Питер? С добрым утром.       Худшим было то, что Питер посмотрел на него и ответил:       — С добрым утром.       Питер говорил не своим голосом. Будто бы с Тони говорил не тот человек, которого он знал еще вчера. Не этот живой, жизнерадостный, полный надежд и амбиций парень, а какой-то уставший взрослый.       Уставший взрослый, который не имел с настоящим Питером ничего общего.       Относительный уставший взрослый, который ничего не чувствовал к относительному Тони.       Будто бы Питер отмотал все между ними происходящее, выключив себе свет и электричество. Стал пустым и блеклым.       И вот что было хуже игнорирования. Хуже истерики и показной обиды. Когда эмоции еще проявляют, пусть резкие и показательные — это все еще хороший знак. Значит, человек к тебе что-то еще чувствует. Своим криком он просто показывает, что еще готов идти на диалог.       Даже самая отчаянная истерика все еще показатель чувств и надежд, в отличии от тишины на утро.       Да, Тони все прекрасно понял еще в тот момент, когда проснулся в полной тишине.       Питер прощать его не намерен.       Какие бы диалоги Тони дальше не вел, как бы не объяснял и в ногах не ползал, все это будет заранее лишено смысла. Питеру это больше не интересно. Питеру это больше не надо.       Он этого не хочет.       Тони не знает, что же делать, чтобы захотел.       У него даже рот открывается, чтобы задать какой-нибудь вопрос. Но внезапно он понимает, что спрашивать-то и нечего.       Тони плавно встал и ушел в ванную. Умылся, переоделся и на миг так и застыл, не понимая, что чувствовал. Что-то мерзкое, противное, грызущее его внутри.       Какая-то пустота, чувство недоделанности. Будто бы он что-то не сделал, что-то упустил. Таким было это чувство.       Отторжение, желание все переделать.       Мысль о том, что переделать что-либо было невозможно казалась странной, неверно слепленной.       Он заказал завтрак на двоих, заправил свою постель и снова уставился на Питера. Молчаливого Питера, который за ночь стал будто бы на лет десять старше.       Тони внимательно на него посмотрел, а после присел на кровать. И спросил сам у себя:       — Неужели тебя и вправду все таким видели?       Питер моргнул и повернулся к нему, вскинув бровь.       Маленькая эмоция показалось огромной надеждой. Тони попытался отбросить это, зная, что данный порыв был бесполезен и бессмыслен.       — Просто… вчера я видел подростка. А сегодня взрослого человека.       Питер хмыкнул и снова вернулся к комиксам.       Тони кивнул. Такой реакции он и ожидал. На минуту он даже подумал: а что если он начнет его сейчас шантажировать? Мол, улыбайся мне, смейся, люби меня или можешь проваливать? Питер сам сказал вчера, как для него важна возможность будущего. Так что в каком-то смысле Тони смог бы позволить себе изгаляться над ним.       Заставить вести себя так, как Тони этого захочется.       Тони тяжело выдохнул и посмотрел на свои руки. Нет, такое ему интересно не было.       Вся суть Питера, вся его прелесть была в искренности, всегда предельной честности.       Так странно: вчера они чуть не сгорали в той кабинке, а сейчас… вот.       Конечно же Тони не совсем дебил. Он знает, что Питер все еще его любит, все еще его хочет. Питер это все еще Питер, и какую бы боль Тони ему не причинил, это не способно было исчезнуть за один вечер, все эти чувства просто… перестали существовать.       А вот если все так и продолжится, то в один момент Тони поймет, что да, Питер его больше не хочет. Совсем.       Они позавтракали — молча.       Тони обнаружил, что одному тут делать нечего. Вспомнил, что ранее не был в отелях больше дня.       С тяжелым выдыхаемом он взял карту и расстелил ее. Заговорил вслух:       — Так… Думал остановиться где-то до Санта-Моники, но, думаю. сейчас это лишено смысла. Впрочем, как и останавливаться и в Санта-Монике, и в Малибу. И там, и там океан. Я тебе его обещал показать, помнишь? Думаю, сейчас вода будет более-мене теплой, ты не замерзнешь. Тогда в Малибу, наверное? Там город более живой. Санта-Моника годится, если хочешь почувствовать атмосферу Америки. Знаешь, есть такие города, которые сразу приходят на ум, когда говорят о США. Ну, если мы не говорим о самых затертых. Если вспомнить что-то самое атмосферное. Для меня эта Санта-Моника. Но теперь, думаю, можно поехать сразу в Малибу. Если ты не со…       — Нет, я хочу в Санта-Монику тоже.       Тони пораженно моргнул.       Вау. Оно разговаривает.       — Хм, мне не сложно, но вот в чем проблема: я сдохну от скуки. Раз ты решил перестать со мной говорить — я не осуждаю, я все прекрасно понимаю, я это заслужил — то я сдохну.       — Я не собирался переставать с тобой говорить.       — А как это еще назвать?       Питер хмыкнул.       — Не понимаю, о чем ты.       — Все ты понимаешь. Все прекрасно понимаешь. Ладно. Санта-Моника так Санта-Моника, — он снова полез в сумки, пытаясь найти там маршрутные карты. — Найду чем заняться. Тогда не поедем в Малибу, а то только круги наворачивать. Да и не то чтобы Малибу как-то отличается от других городов Калифорнии.       — Хорошо.       — Ну вот, а ты говоришь, что не перестал со мной говорить. Конечно же ты перестал. Хотя нет, это даже что-то хуже. Ужасно. Чувствую, как меня бьют по коленям, — Тони тяжело выдохнул, находя свою разговорчивость единственным способом не сойти с ума. Так он, рано или поздно, но скажет что-то, на что Питер среагирует — и Тони будет этому радоваться. Он нашел эту мысль достаточно интересной, чтобы ее высказать: — Знаешь, а это не самая плохая методика абьюзивных отношений. Ну, знаешь, когда даешь так мало, что партнер радуется этому мало, пусть оно и плохого качества. Да, я представляю твое возмущение. Я тебе изменил. Я заслуживаю это. И это даже не абьюз, это твое право сделать все так, чтобы я больше не сделал тебе больно.       Тони тяжело выдохнул, смотря на маршрут, кусая карандаш.       — Надеюсь, что это сработает. Что я больше не смогу сделать тебе больно.       — А ты допускаешь такую возможность?       — Знаешь, наверное, да. Я раньше не думал об этом. Не обращал внимания. У меня не было никаких отношений, по крайней мере таких. И до тебя я не знал, что я такой. Что лезть голыми руками в партнера и тыкать в разные места мне так понравится. Я знаю: я отвратителен. Мне жаль. Хотя, наверное, это не самое плохое, что могло с тобой случиться. Уже неплохо.       — Ты никогда так много не говорил.       Тони кивнул.       — Наверное, если я не буду говорить, то так будет лучше.       Он видел краем глаза интерес на лице Питера, но отвечать все-таки не стал.       Ведь так в самом деле станет лучше: он просто начнет верить, что снова один, он снова к этому привыкнет, и все сейчас происходящее в тот же миг перестанет его волновать.       И ему станет все равно.       Он с интересом посмотрел на Питера.       — Интересно, а когда нам станет друг на друга все равно, то что случится?       Он чувствовал внутри себя какой-то странный, садистский порыв, когда говорил это.       Он знал, прекрасно знал, что неправильно было говорить это. Но не сказать этого вслух означало для Тони так и не начать переваривать эту мысль.       Питер пораженно моргнул.       — В смысле?       — В прямом. Я с тобой, я кормлю тебя, обеспечиваю тебя, вожу по странам и устраиваю в школу только потому, что ты мне не безразличен. Ты значишь для меня весь мир, Питер, нет сейчас ничего важнее тебя. Поэтому мне даже неважно, что сейчас наших отношений… нет. Мне ведь главное, чтобы рядом был ты. Но все-таки… Если мне станет все равно, то будет ли смысл это продолжать? И что будешь делать ты? Мне лично сейчас совсем не нравится мысль того, что ты…       Он прервался. И был очень рад, что сделал это сам. Сам додумался, сам все понял. Не сказала, что хотел.       Он знал, что фразой «мне станет все равно, я тебя выброшу» сделает Питеру больно. И дальше только два пути: что Питер будет перед ним изгаляться или сбежит. Ничего из этого не было ему симпатично.       Питер вскинул бровь:       — Ну?..       — Я понял, что не знаю, чем это закончить, — он криво улыбнулся. — Наверное потому, что вся логика ломается на стадии «мне ты безразличен». Ты ведь весь мой мир, Питер. Ничего не имеет столько смысла, как ты.       Питер растерянно на него посмотрел и приоткрыл рот. Закрыл его. Снова открыл и спросил:       — Если это в самом деле так, то почему сделал то, что сделал?       Теперь удивился Тони. Он искренне не ожидал такого прогресса в первый же день. Что Питер спросит, Питер проявит эмоцию. Что Питер для него все еще жив. Это казалось фантазией.       Правда ответа на этот вопрос не знал и сам Тони. Закусив губу, выждав какое-то время, он все-таки ответил:       — Я не знаю, Питер, правда не знаю. Я не думал, просто не думал о последствиях. Я был пьян, в таком состоянии никогда не думаешь. Если тебя это утешит, то, будь я трезвым, то никогда бы так не поступил.       Он посмотрел на Питера. И увидел, как он выглядел по-настоящему.       Все время до этого он будто держался особняком, строил из себя сильного и стойкого, все такое. А сейчас перед ним сидел брошенный всеми мальчик, загнанный в угол зверь.       Мальчик, который не знал, что ему делать.       Тони ощутил жгучую сердце жалость, и еще хуже ему стало от мысли, что, возможно, если Питер снова закроется, то в какой-то момент Тони… перехочет его.       Даже думать об этом было неприятною.       В любом случае, Питер не ответил и просто отвернулся.       Тони не стал на него давить, пускай побудет немного сам с собой, подумает обо всем и что-нибудь решит.       Если ему будет лучше молчать — пусть так. Тони не собирался на него давить.             Вещи он стал собирать тут же, не видя смысла оттягивать этот момент. Как-то подсознательно ему думалось, что чем скорее они уедут отсюда, тем быстрее все станет хорошо. Что на новом месте Питер обо всем забудет. И все наладится.       Упаковав все в сумку, сверху аккуратно положив плейстейшен, он обернулся на Питера, который все это время вообще ничего не делал. Сидел на кровати и смотрел то на свои руки, то в окно.       — Питер? Ты готов?       Он кивнул и встал с кровати, посмотрев на Тони.       У Тони снова опустились плечи. Он будто с секунды на секунду ждал, что Питер вот-вот его простит, что все наладится само-собой, но ничего не менялось.       А Тони стоял и думал о том, что все могло бы быть хорошо. Но не было. Потому что он идиот.       Так что он лишь кивнул и взял ключи с тумбы, а после открыл дверь.       — Хочешь есть? Ехать всего четыре часа, и там будут всякие забегаловки, но сейчас?       Питер покачал головой, Тони тяжело выдохнул и кивнул. Он думал, что должен сам как-то начать их примирение. Если оно было возможно. В адекватных отношениях, Тони знал, его быть не могло, но у них-то не адекватные.       Быть в таких отношениях для них это просто удобнее.       Если о таком, конечно, вообще можно было говорить…       Он завел машину и выехал из парковки, впервые покидая Лас-Вегас с этой тяжестью в груди. Отсюда он всегда уезжал с приятными воспоминаниями и в приподнятом настроении, а сейчас чувствовал себя отвратительно.       Хоть здравый смысл и кричал о том, что Питер от него не убежит, его грызла обида из-за того, что он все испортил, что они ехали молча, что Питер не смеялся и не закидывал свои ноги на его колени.       Тони не находил себе места.       Он включил музыку и открыл окно. Дорога со временем стала его успокаивать, и в какой-то момент он и вовсе забыл, что едет не один. Погрузившийся в свои мысли, ему вышло абстрагироваться от давящих чувств, от ненависти к себе и жалости к Питеру.       Он просто ехал. Дорога была способом медитации, и сейчас он вспомнил, каково это.       И молчал.       В принципе, как оказалось, молчать было вполне возможно. Он делал эту кучу раз, так что сейчас все было знакомо.       Конечно же намного приятнее было, когда он говорил с Питером, когда обнимал его или трогал. Но сейчас выбора не было.       Он причинил Питеру нестерпимую боль, и не должен был трогать его хотя бы сейчас, игнорировать желания коснуться его и поцеловать.       В какой-то момент в его голове даже появилась мысль о том, чтобы просто начать к нему лезть. Трогать, лапать, целовать, игнорировать просьбы остановиться и все удары. В конце концов, Тони доведет Питера до оргазма и дальше, возможно, Питер перестанет обижаться. Это в случае, если он совсем ебанулся.       Так-то Тони понимал, что у Питера еще есть голова на плечах, и он способен ей думать, и что в конце такого шоу будет истерика, ненависть и крики.       Так что лучше держать руки при себе. А вот что еще можно держать при себе, так это кокаин.       С появлением в его жизни Питера он ограничивал себя в этом, чтобы не напугать Питера своим поведением. Поначалу он не употреблял, чтобы не спалиться, а после просто вошло в привычку.       Сейчас мысль о дорожке его очень даже обрадовала и привела в чувства и приподнятое настроение.       Еще под коксом он более разговорчивый и почти ничего не боится, так что, возможно, своими бесконечными диалогами он немного расслабит Питера?..       В любом случае, спустя два часа езды он припарковался на заправке.       — Хочешь перекусить или что-то такое?       Питер молчал. Он сидел, сложив руки на своих коленях, и выглядя так, будто ехал на собственную казнь. Только от этого взгляда на Питера Тони снова стало мерзко, и кокс превратился из простого желания в необходимость.       — Хорошо, — тяжело выдохнул Тони. — Держи, купи, что хочешь, — он протянул ему несколько купюр и Питер принял их, несмотря на Тони. И остался сидеть в машине.       Тяжело выдохнув, Тони порылся в бардачке, вытащил незаметно таблетницу и вышел из машины.       Он зашел в кабинку, где ужасно воняло хлоркой, но на первый взгляд все было довольно чисто и безобидно.       Достал телефон, кредитку, старая схема.       Высыпал немного на телефон, сделал ровную полоску кредиткой и глубоко вдохнул в себя. В носу неприятно зарезало, и Тони поморщился от того, что уже и вовсе забыл об этих ощущениях.       Затем он широко улыбнулся, зная, что совсем скоро больно не будет. Все наладится.       Совсем немного времени, и вот он — счастлив и ни в чем не нуждается.       Он помыл руки, умыл лицо и замер лишь на миг.       Хотел бы он быть хорошим хотя бы для Питера, но ничего не выходит.       То напьется, то объебется. Он не может ничего сделать так, чтобы не причинить никому боли. Кого-то нужно ранить: не то себя, не то Питера.       Он замер вот так над раковиной, смотря на нее.       В любом случае, даже если Тони отпустят все чувства к Питеру, если одним утром Питер будет обижен и далек от него, а Тони не почувствует ничего, он все равно будет обязан отвести его в Нью-Йорк и дать ему нормальную учебу. Новую жизнь.       Попросить прощения хотя бы так.       Возможно, так будет даже лучше. В таком случае он будет просто чувствовать себя отцом, не будет лишнего. Никаких отношений, страсти, поцелуев, ненависти и злости на себя.       Он просто будет отцом. Возможно, не самым лучшим, но безобидным. Он постарается.       На удивление, эти мысли значительный его утешили. Или, возможно, это было действие кокса.       Выйдя на улицу, он купил себе кофе и сандвич, а потом, стоя под навесом, заметил Питера сидящего на бордюре в своих этих темных очках. На асфальте стояла банка колы, в руках — сомнительного вида бургер.       Издалека он даже не был похож на человека, которому все постоянно ломают жизнь и психику.       Он сидел и смотрел на дорогу, на редкие машины.       Тони подумал о том, что кто-то из них, возможно, сейчас остановится и так же предложит проехаться, как когда-то предложил Тони.       Тони решил, что не будет его останавливать.       Потому что дать Питеру выбор это пока что единственное, что он реально может дать.       Но никто не остановился. Так что Питер доел бургер, выкинул бумагу в мусорку, и пошел в машину, смотря себе под ноги.       Возможно, если бы его забрали, то было бы даже лучше.              Тони отмахнулся от этих мыслей и, допив кофе, выбросил стаканчик, тоже идя к машине.       К вечеру они будут в Санта-Монике. Он сводит Питера на пляж и даже не будет на него давить там. Пускай позагорает, поплавает и успокоится настолько, насколько это будет для него возможно.       А там… уже будет видно.       Он сел в машину и, вместо того, чтобы завести ее, просто тяжело выдохнул и уставился на руль. Краем глаза увидел, что Питер непонимающе на него посмотрел, вертя в руках жестяную баночку с колой.       — Ты точно хочешь в Санта-Монику? — спросил Тони безжизненным голосом.       — Да.       — Ладно.       — А ты не будешь заезжать к своей сестре за вещами?       — Буду. Она в Лос-Анджелесе живет.       Питер кивнул и откинулся на кресло, смотря на улицу. Тони завел машину, понятия не имея, чего он хотел добиться этим вопросом.       Наверное, он просто, сам того не ведая, цеплялся за все, за что можно было зацепиться, чтобы получить хоть какую реакцию, чтобы услышать его голос.       Как бы он не убеждал себя, что он в порядке, он чувствовал себя отвратительно.       Положение спасал кокаин, и со временем он стал ощущать легкость и даже периодически что-то говорил Питеру. Но Питер не отвечал, так что даже обдолбавшийся Тони потерял какой-либо смысл в этом всем, что уж говорить про обычного, депрессивного Тони.       Оставшуюся часть дороги ехать было и тяжелее, и легче одновременно.       Он пытался думать, что все в порядке, но почему-то под коксом это было сложнее.       Даже чувство эйфории было странным. Не таким, как обычно. Будто его организм страстно отторгал какое-либо счастье.       Тони не удивится, если так оно было на самом деле.       Но ему оставалось только ехать.       И это была самая унылая дорога за последнее время. К тому же Питер задремал, но Тони, сам того не ожидая, ощутил облечение. Питер спал, и это было лучше причиной для того, что он молчал.       Когда он въехал в Санта-Монику, то ощутил даже какое-то облегчение. Он был не такой шумный, как Лас-Вегас, тут даже был какой-то уют. Тони давно здесь не был, так что он даже чуть снизил скорость, рассматривая улицы и здания. А еще здесь пахло океаном.       Сориентировавшись, он доехал до нужного отеля — конечно же снова самый дорогой. Это было сделано с расчетом на то, что Питер снова впечатлится, но, правда, после Лас-Вегаса Тони в этом искренне сомневался, хотя и цена почти в тысячу за ночь впечатала.       Еще паркуясь, глядя на шикарные иномарки, он сам опомнился о том, что до сих пор не купил себе приличную машину и ездит на… на вот этом. Так что еще выходя из нее, увидел на себе удивленный взгляд человека из соседней машины. Да, Тони сам прекрасно понимал, что выглядел карикатурно на этой стоянке, полной дорогих машин.       Мужчина криво ему усмехнулся и сказал:       — Эта парковка отеля Shutters on the Beach. Вам точно сюда?       Тони уставился на него тяжелым взглядом человека, на которого не подействовал кокаин. То есть очень уставший, злой и раздраженный человек, который разрушил собственные отношения и причинил любимому человеку нетерпимое чувство боли.       — Это третья машина за месяц. Знаешь, когда ты находишься в ситуациях, когда приходится менять машины каждую неделю, тебе уже не до марки. Понимаешь? — сказал он спокойно и без страха, что его в чем-то заподозрят.       Мужчина тупо уставился на него, поднял стекло и отвернулся, уткнувшись в свою газету.       Тони хмыкнул и обошел машину. Держа на локте одной руки сумку, он аккуратно взял Питера на руки, закрыв дверь.       Поразительно, но спал он восхитительно-крепким сном. Тони хмыкнул и пошел к входу в отель, надеясь не разбудить Питера. Пусть спит, Тони так легче.       Но он не успел сделать и три шага, как раздался долгий и ужасно мерзкий гудок. Такой, что Тони аж сам на месте подскочил.       Питер проснулся. Он поморщился, поджал губы и раскрыл глаза.       Уставился на Тони почти в ужасе, с какой-то немой беспомощностью в глазах. Тони ощутил снова этот мерзкий привкус и хотел было уже опустить его на землю, как Питер внезапно крикнул:       — О Боже, я вижу океан!       И сам спрыгнул на землю, восхищенно смотря на океан. Он находился буквально в десяти метрах от отеля — тот был в первой линии.       Питер хлопнул в ладони, и Тони опомнился: он же ни разу не видел океан. В первый раз это всегда так.       Чувство, которое вызывает море или океан — всегда неописуемое, приятное и запоминающееся.              Это всегда по-особенному, это всегда запоминается.       — Поужинаем и сходим к океану, — сказал Тони спокойно, не надеясь на ответ.       Но Питер внезапно восторженно крякнул:       — А у нас окна на океан выходят?       — Да. Пошли.       Питер сиял, и Тони сам не заметил, как облегченно вдохнул.       Питер будто бы ожил, забыл всю боль и все обиды, расслабился и снова стал таким знакомым и близким.       Снова стал Питером, а не каким-то покалеченным несчастным подростком. Тони ласково дернул его за край футболки и кивнул в сторону отеля. Питер закивал и пошел вперед, все еще глядя на океан, раскрыв рот. Его глаза сияли.       Кажется, он в самом деле был рад.       Здесь пахло океаном, свободой и будто бы новой жизнью — когда ты оказываешься в таких городах ты отчаянно уверен, что у тебя начинается новый эпизод в твоей жизни, новый ты и это, конечно же, надолго. Как только ты уезжаешь отсюда, вся магия пропадает, но пока ты здесь — все прекрасно.              Кажется, это сработало и на Питере тоже. Возможно, он уже просто обо всем забыл на миг-другой, решил, что сейчас новая жизнь, в которой больно не будет.       Или он был очарован океаном. Это все было не так важно. Главное, что Питер улыбался, расслабился и не выглядел как незнакомый Тони человек.       Номер, конечно, и близко не был таким шикарным, как в Лас-Вегасе — хотя бы потому, что большую часть номера занимали кровати. Но зато комната была очень светлой, свежей, а окна балкона выходили на океан. Питер тут же кинулся прямо к нему, чуть не упав на ходу — кажется, он вообще больше ничего не заметил. Открыв дверь, он выскочил на балкон и уставился на океан.              Тони посмотрел на это с мягкой улыбкой, покачав головой.       По крайней мере сейчас дышалось легко. Он постарался напомнить себе, что это продлится несколько минут, вскоре Питер придет в себя, вспомнит, какую боль ему причинял Тони и снова ощетинится. И будет прав.       Но пока он обо всем забыл, и был просто собой. Тони был счастлив в этот момент.       Он неуверенно прошел ближе, и оперся о косяк, глядя в спину Питера. Казалось, если подойдет ближе, то все этим испортит. Поэтому он просто стоял и смотрел, улыбаясь.       Наконец, через какое-то время Питер повернулся к нему. Он посмотрел в глаза, лицо исказилось в какой-то неясной эмоции — будто бы сожалении — и так же быстро исчезла с его лица.       — Вода, должно быть, сейчас теплая, — сказал Тони, поведя плечом. Он выпрямился и медленно подошел ближе, к самому балкону, и посмотрел на открывающийся вид. На океан, песок и пальмы. Кто-то купался, кто-то загорал. Да, кажется, недолгий купальный сезон был открыт. Они приехали вовремя. — Хочешь сходить искупаться?       Питер заторможено, неуверенно кивнул.       — Хочешь есть?       — Я… да, немного, но на полный желудок нельзя в воду. Ты так говорил.       — Нельзя, — кратко согласился Тони, кивнув. — Тогда собирайся и пошли. Вроде, шезлонги должны там и выдавать.       Питер кивнул и шмыгнул в комнату, к своим сумкам. Тони посмотрел в его спину, выглядя спокойным и лишь немного сбитым с толку. А сейчас Питер из обиженного пацана превратился в сбитого с толка мальчишку, который будто бы сам был потерян и не понимал, что делать и говорить.       Тони только пожал плечами. Он решил, что лучшим будет просто ждать. Дать Питеру все обдумать, переварить, и то, к чему он придет, пусть и будет самым правильным.       Питеру лучше других известно, как ему будет лучше.       Питер тут же нырнул в ванную, а Тони внимательно осмотрел номер. В принципе, он был очень милым и уютным, напоминая даже не отельный номер, а какой-то небольшой домик. Несмотря на всю роскошь Лас-Вегаса, она оставалась обычной покупной роскошью — бездушная. Здесь дизайн явно был сделан под домашний — тут даже были живые цветы!       Номер был светлый и уютный.       Тони заглянул в прилегающую комнату. Оглядел письменный стол с рабочим креслом, диванчик и даже небольшой книжный шкаф. На стене было вытянуто что-то вроде графичной карты. Все в светлых, бежевых тонах.       Тони кивнул сам себе. Да, ему тут нравилось. Над дизайном тут определенно старались.       После, когда Питер выскочил из ванной, наспех вытираясь, он заглянул и в эту комнату. Все чистое и блестящее. Ванна, туалетный столик, зеркало, шкафчик. Куча полотенец, два халата.              В общем, Тони здесь понравилось.       Он снова посмотрел в гостиную. Питер стоял к нему спиной, агрессивно измазывая себя кремом от загара. Тони усмехнулся, глядя, как тот пытался дотянуться до своей спины — растяжка у того была хорошая, но то, как он мазал себе лопатки было… забавно.       Помощь Тони решил не предлагать, думая, что для Питера это может быть чем-то вызывающим. А сейчас такое было не к чему.       — Готов? — только спросил он, и Питер кивнул, натянув на себя шорты и закинув на плечо майку.       Тони внимательно его оглядел. Да, мясо он немного себе наел. Уже неплохо. Так еще месяц-другой, и на человека станет похож. Или хотя бы на свой возраст…       На улице было хорошо. Солнце уже не пекло чересчур, а возле воды, в любом случае, дышалось легко.       Тони едва успел занять шезлонг, как Питер уже побежал в воду. Минуту Тони стоял и следил за ним, пытаясь понять, теплая ли вода, но судя по тому, что Питер с удовольствием в нее нырнул — она в самом деле была теплой. Возможно, если заплыть чуть подальше — то чем глубже, тем холоднее она будет, но Питер не умел толком плавать, так что едва ли он там куда-то заплывать собирался.       С тяжелым вдохом Тони присел на шезлонг. Он тоже переоделся — не сидеть же в штанах!       И снова уставился на Питера. Он думал, что научит его плавать, но, кажется, он не мог сейчас с ним нормально поговорить, не то что коснуться.       Конечно же Питера все еще прав. Конечно же так правильно.       Но Тони места себе все равно не находил.       Он пялился на солнечный закат, потом находил взглядом Питера и смотрел на него. И ощущал тоску, не понимая, почему все вышло именно так.       Зачем надо было столько бухать? Если бы он только… если бы он хотя бы мог понимать свои действия! Но он же не понимал. Когда ты пьяный, нет никакой ответственности. Даже последствий нет. Откуда ему было знать, что это уже не работает?       Когда он был один, с этим было в разы легче, но это не значит, что это могло быть решением.       Решать ситуацию надо было уже по факту. А по факту у него есть Питер. Питер, обиженный и, по его мнению, брошенный, хотя Тони его вовсе не бросал.       Даже сейчас он его не бросал. Он отвез его к океану и был с ним.       Он его не бросал. По крайней мере не в физическом плане. Хотя бы так.       Но что делать он, блять, не знал. Как объяснить, как облегчить боль? Как вернуть доверие? Тони казалось, что его изначально было не очень-то много. Сначала Питер не верил ему, потому что они были плохо знакомы, и он был уверен, что Тони его бросит.       Потом Тони изменил. В первый раз, Питер ему и это простил, но едва ли этим могло укрепить его доверие. Краем сознания Тони подумал о том, что долгое время Питер потом ходил и параноил, и видел, что Тони на кого-то как-то не так смотрит, кого-то хочет кроме него.       Потом это гребаное убийство. Как бы Тони не был уверен в том, что он и пальцем не тронет Питера, откуда это было знать Питеру?       Да, Тони мог для себя допустить измену. Ссору. Грубость. Что угодно. Но не убийство Питера, не причинение ему вреда, эти вещи были для него априорны — он это знал.       Питер остался с ним, даже узнав, что он убийца.       Это для него, для Тони, слово «убийца» обрело совсем другое значение. Есть маньяки, есть насильники, садисты, есть киллеры. Тони скорее относил себя к последним. Он убивал только за хорошие деньги, и никогда бы не сделал это бесплатно.       Убийство для него не было тяжелым морально, потому что спустя какое-то число жертв, чужая жизнь обесценивается максимально, но Тони бы не сделал это бесплатно просто так.       У него не было садистских наклонностей, он не испытывал желания убивать.       Но Питер же всего этого не знал.       С ума сойти — он же все равно с ним остался.       С убийцей. Он верил ему до последних сил, наверняка боясь за свою собственную жизнь. Верил       Так что вполне логично, что вчера все разрушилось.       Любой бы сорвался. Странно, что это не произошло раньше.       Тони не знал, имел ли он право не то что идти на сближение, а хотя бы пытаться объясниться.       Что бы он ощущал на его месте? Смог бы смотреть этому человеку вообще в глаза?       Ведь после предательства его сестры он сделал все, чтобы больше никогда ее не видеть и уехать как можно дальше.       Так что… он понимал отчасти Питера. И где-то глубоко внутри он, наверняка, хочет быстрее сбежать. Уйти отсюда. Не видеть Тони.       Но ведь ему просто некуда. Нет возможностей и шансов, только если на улицу.       У Тони же было все, чтобы уехать и просто жить.       У Питера нет ничего.       Мысли были тяжелые, давили где-то в груди, даже на голову. Очнулся он только когда рядом на шезлонг грохнулся Питер. Он повернул в его сторону голову на деревянной шее — едва не без скрипа, и уставился на него тупым, задумчивым взглядом.       Вот он сидит перед ним — покалеченный ребенок, брошенный в приюте и чуть не проданный в сексуальное рабство. Мальчик, который искренне пытался его полюбить и понять, который прощал раз за разом.       Мальчик, который просто хотел быть счастлив, и Тони же мог ему все дать. Ведь как все хорошо было до Денвера! Питер был счастлив, даже с той неопределенностью, у них все было чудесно.       Просто некоторые вещи не должны были быть сказаны никогда. А что-то — происходить.       Питер просто ребенок. То, о чем постоянно думал Тони, но, на самом деле, он никогда это не принимал.       Тони не видел в нем ребенка. Иначе бы никогда так не поступил. Глубоко внутри он был уверен, что Питер достаточно взрослый и сильный, что он может стерпеть все. Поэтому Тони стал вести себя так, когда они сблизились — подсознательно он решил, что раз они вместе, то Питер как бы априори подписывается на весь этот возможный ад, которые происходит между взрослыми, покалеченными людьми.       Тони не учел, что у них не было таких отношений. Был старший и младший. И он, Тони — он не любовник и даже не мужчина. Он родительская фигура, и он должен не только заботиться, но и брать на себя всю ответственность, все контролировать.       К сожалению, в полном своем объеме эту мысль он осознал только сейчас. Когда определенно было поздно.       Питер щелкнул пальцами, и Тони рассеяно моргнул, наконец, сфокусировавшись на его лице.       — Нет, ничего, — покачал он головой. — Как вода?       — Теплая, но долго не поплаваешь, — пожал он плечами и грохнулся на шезлонг.       — Завтра днем должна быть еще теплее. Сейчас вечер… — сказал он задумчиво и снова завис взглядом, на этот раз на песке.       Нет, все, на самом деле, сейчас было бы бесполезно.       Для Питера он теперь просто монстр. Заслуженно и обосновано. Он наделал слишком много говна, предавал, причинял ему боль. Питер имел право не пересекаться с ним вообще никак. Если он так захочет.       Не видеть его.       От этих мыслей внутри все похолодело, тело стало тяжелым, и с ужасом Тони понял, что это последнее решение, которое он мог принять. Последнее и единственное верное.       В желудке засвербило.       Он думал, что скоро его отпустит, ведь, на самом деле, эта мысль была для него очевидна и витала в воздухе еще с самого утра, но, кажется, осознал он ее только сейчас.       Даже за ужином ему было не по себе, его тошнило, и он даже не смог поесть. Он просто дал Питеру меню и тот заказывал все, что угодно, пока сам Тони смотрел на свои руки.       Питер съел какое-то мясо, салат, десерт, и залил это все соком. А потом перед Тони поставили тарелку с устрицами, и он растерянно моргнул, подняв взгляд на Питера.       — Я заказал это тебе. Ты не ешь.       Тони медленно моргнул.       Зачем Питер заботится о нем? Он должен его ненавидеть. Презирать. Всем сердцем.       — Я не голоден, желудок крутит. Возможно, инфекцию подхватил… Можешь поесть ты.       — В меня не влезет.       — Это устрицы. Там мяса с хер.       Питер недоверчиво на него посмотрел, но притянул тарелку обратно к себе. Крайне забавно в них ковырялся, но каким-то чудом разобрался сам. Правда, не обошлось без запачканной майки и лица.       Они вернулись в номер, Тони включил свет, а Питер тут же нырнул в ванную комнату. Тони оперся о стену. Сколько он сидел там, в ресторане, столько обдумывал эту мысль. И вспоминал последние дни. Сколько он натворил.       Да, он спас его, платил за него, делая для него все. Первое время он веселил его, у них был милый флирт и химии между ними.       Но это же не могло оправдать все то, что он сделал в последствии.       Питеру страшно. Это естественно после произошедшего.       Питеру больно и он больше ему не верит. Это тоже естественно.       Тони впервые поставил себя на его место.       Что он сделал после того, как его изнасиловали? Сбежал к сестре.       Когда сестра предала его? Сбежал от нее. Когда предал и сам себя? Сбежал от себя к наркотикам.       И это же было верно! Ведь нельзя было оставаться с людьми, которые сделали тебе больно, которые предают тебя. Они опасны.       Это естественно.       Если бы они были на месте Питера он бы сбежал.       Он вздрогнул, когда скрипнула дверь и посмотрел на вышедшего из ванной Питера. Питер удивленно посмотрел на него в ответ, внимательно его оглядел, будто бы пытался понять что-то, потом хмыкнул и пошел к кровати. Присел на нее и принялся вытирать волосы, параллельно глядя в комикс.       «Либо сейчас», — подумал про себя Тони, — «либо никогда. И сломать его совсем, ничего не оставить, заставить его страдать, будто я мщу ему за все то, что было в моей жизни».       Он пошел вперед и сел на свою кровать, напротив Питера. Питер не среагировал. Перелистнул страницу и закусил губу, растрепав снова волосы полотенцем. И Тони начал:       — Питер, нужно поговорить. Хотя нет, не нам нужно говорить. Мне нужно кое-что сказать. Монолог. Но он важен для тебя. Клянусь, это вообще единственное, что я должен был сказать. И, на самом деле, с самого начала.       Питер моргнул и перевел на него удивленный взгляд, вскинув брови.       — В общем… Буду краток. Я больше не хочу тебя насиловать. И я знаю, что я делаю это одним своим присутствием сейчас. Поэтому… Я предлагаю тебе… Я могу исчезнуть. Поедем прямо сейчас в Нью-Йорк, найдем тебе какого-нибудь хорошего опекуна с хорошими рекомендациями — какую-нибудь милую девушку, устроим тебя в школу. Все расходы на мне. Я дам свои контакты, если нужны будут деньги — звони. И… я уеду. Так будет правильно.       Он кивнул сам себе, только сейчас заметив, что все это время смотрел на пол. Подняв взгляд, он встретился с удивленным Питером, который смотрел на него во все глаза.       И сейчас он осознал, что больше не увидит это лицо напротив. Никогда.       Каким бы плохим и отвратительным он не был, он полюбил Питера за это время. Он привык к нему, и быть с ним рядом стало так же естественно, как и дышать.       Только от одной этой мысли его скрутило невозможной, тяжелой болью. И он резко встал, сказав:       — Мне нужно выпить.       Питер пораженно ахнул, и Тони, схватив кошелек, быстро зашагал к двери. Питер крикнул ему в спину:       — Стой, подожди!       Тони сделал вид, что не услышал, захлопнув за собой дверь. Он спустился вниз, проигнорировав ресторан, и быстро вышел на улицу, в ужасе смотря себе под ноги. Каким-то чудом нашел через улицу бар. Пахло там странно, еще и душно было. Он не обратил на это внимания.       Он присел за самую стойку, растерянно оглядев всунутое ему меню, и попросил виски, ощутив только от этого названия рвотный позыв. Однако напиться сейчас было чем-то единственным правильным.       Он закрыл лицо руками и тяжело выдохнул.       Пиздец.       Он больше не увидит Питера. Отвезет его прямым рейсом в Нью-Йорк — пару дней, не больше. И все. Он больше его не увидит.              Сердце болезненно сжалось, подступило к горлу. Перед глазами на миг все поплыло, но Тони быстро проморгался, и картина стала снова четкой.              Да, это было единственное правильное решение. Единственное верное, способное максимально не покалечить Питера, не навредить ему.       Но это не делало все это менее болезненным.