Подарок к Рождеству

      Новый год и Рождество— праздники сугубо семейные. Александру Паршину это передалось едва ли не с молоком матери. И каждый Новый год он праздновал вместе с семьей: бабка с дедом, родители. До определенного времени, конечно, пока не поступил в университет в северной столице и не остался жить и работать в Питере. Сейчас у него был свой преуспевающий бизнес — дизайнерская компания. Машина — не последней модели, но и не раритет. Приличный «Лексус» бизнес-класса. Небольшой коттедж на окраине города. И дача в живописном лесном массиве. Вот только семьи у него не было. В свои двадцать восемь он так и не обзавелся ни женой, ни детьми, ни даже любовником. Да, Паршину нравились мужчины. И порой он думал, что если бы не общественные устои и кособокая людская мораль, он имел бы дело только с ними. Со своим полом ему было намного проще. Легче для понимания, просто в обращении без всяких лишних сантиментов, жарче и отвязнее в постели. Но и от женщин не отказывался, хотя на встречи с ними шел менее охотно.       Александр был «двустволочкой», что называется, и вашим, и нашим. Но это его нисколько не напрягало, он проводил время с представителями обоих полов, не помышляя о браке и куче «спиногрызов» за плечами. Нет, вы не подумайте ничего такого — детей Саша любил, но не стремился их заводить. Ведь двадцать восемь — не сорок. Успеется.       И с того времени, как поступил в университет, он так ни разу не смог выбраться к родителям, тем более на Рождество или Новый год, когда самая запарка и прекрасная возможность хорошо заработать. Сначала учеба, а потом бизнес не давали отлучиться надолго из города. Деньги не были для Паршина самоцелью, но и не последнюю роль играли в его жизни: придавали его одинокому существованию основательности, уверенности и возможности жить в свое удовольствие, не обременяясь мыслями о куске хлеба на завтрашний день. Теперь он мог себе позволить не только «хлеб», но и «масло» к нему. Поэтому пару дней в году, именно в новогодние праздники, он давал себе возможность отдохнуть, отрешившись от городской суеты, от цивилизации. На эти пару-тройку дней он отключал все средства связи (конкуренты бы сочли его, как минимум, дураком и попытались бы прибрать его бизнес к рукам, узнай они об этом), организовывал сотрудникам корпоратив с последующим двух-трехдневным отдыхом на турбазе с семьей за счет компании и отправлялся к себе на дачу, насладиться тишиной и покоем. Да и праздники он особо не жаловал. Одинокое существование, к которому он так привык, уже не вызывало дискомфорта где-то там внутри, когда вдруг ни с того ни с сего хочется подарков, тепла любимого плеча рядом и шумного многоголосого говора в его пустом доме. И был бы очень признателен судьбе, если бы она сделала ему такой подарок. Ведь сейчас самое время — приближаются Новый год и Рождество.       Еще раз проверив списки сотрудников и их семей, он позвонил на турбазу, узнать, все ли готово к приему двадцати девяти с половиной человек (на этой мысли он хмыкнул, представив глаза старшего менеджера, когда он это озвучил). Его рекламный продюсер Леночка находилась на пятом месяце беременности и изъявила желание ехать со всеми на турбазу, мотивируя тем, что ей полезен свежий воздух. А сосновый дух как нельзя лучше влияет на плод. Затем собрал в пакет подарки к празднику от сотрудников фирмы, адресованные ему лично (в компании ценили его как доброго и справедливого начальника), свои вещи, сменив туфли на зимние ботинки, набросил на шею шарф, теплое, но легкое пальто на плечи. Взглянул в зеркало на обратной стороне дверцы платяного шкафа: он был неплох собой, шатен с голубыми глазами, средней полноты губы, и прямой аккуратный нос. Внешность свою он получил от матери. Женщина была красива. Поправил элегантно стриженые волосы, галстук, который надевал лишь в исключительных случаях, и, подхватив кейс, направился к выходу.       — Александр Викторович, а документы как же? — кричала вслед ему Лидочка, неуклюже топая непомерно широкими каблуками дамских сапог (хотя Паршин бы поспорил насчет дамских), больше похожими на копыта, чем на женскую обувь, и размахивала над головой ярко-желтой папкой, отчего короткая в облипочку футболка задиралась, и был виден ее пирсингованный пупок.       — Оставьте, Сорокина! — отмахнулся он, не оглядываясь. — После праздников подпишу, — и свернул к лифту. Поначалу страсть Лидочки ко всему яркому и эпатажному смешила, после стала напрягать. Теперь же, по прошествии времени, несказанно раздражала. Одеваться стильно и модно девушка явно не умела. Она действительно своим бесконечно несмолкающим стрекотом напоминала сороку.       Лидочка пришла в компанию около года назад и как коршун вцепилась в идею завоевать заместителя генерального — молодого предприимчивого парня. Пыталась закадрить, захомутать и вообще на цепь посадить у своих ног. Но не тут-то было! Вениамин Сергеевич выворачивался ужом, не поддаваясь на уловки девушки. Паршин следил за процессом, как за развитием действия в хорошей комедии, но не вмешивался, уверенный в силах зама противостоять охотнице. Да, если честно, там и взглянуть было не на что. Ни спереди, ни сзади. Не девица, а слезы — обнять и плакать.       В компании Александра работали практически одни женщины, и каждое утро он чувствовал себя словно под прицелом снайперов. Хотя столь пристальное внимание даже льстило.       Он нажал кнопку лифта и приготовился ждать, попутно отбиваясь от цепких ладоней Лидочки. Но лифт мгновенно приглашающе распахнул створки дверей, и Александр с облегчением выдохнул. Он спешил уединиться на лоне природы, а словесные баталии с секретаршей в его планы не вписывались. Спустя пару минут он с облегчением выдохнул и потер виски (от усталости и напряжения голова казалось тяжелой), поднял глаза к небу. Оно, затянутое снеговыми облаками, оказалось неестественно розовым. Это было необычно завораживающим. Хотя бы потому, что, попадись ему такой снимок где-нибудь в новостной ленте, он бы небезосновательно подумал, что фотограф явно переборщил с фильтрами фотошопа. Однако нет. Оно было самым настоящим. Затем сел в машину и, медленно развернувшись, поехал к ближайшему супермаркету. Купить привычный набор продуктов было делом нехитрым и обычно занимало не более получаса. И, бродя по магазину, рассматривая празднично упакованные в фольгу и банты подарочные наборы, он ловил себя на мысли, что ему некому даже сделать подарок, и это очередной год, когда праздник он проведет в одиночестве. Отклонив все приглашения, он лишил себя возможности напроситься в гости на эту ночь. Да и навязываться, быть незваным гостем на чужом празднике жизни не хотелось. И все-таки, повинуясь какому-то наитию, он купил еще и бутылку шампанского, большую коробку сока и набор различных фруктов, и вскоре уже его «Лексус» поглощал километр за километром белую ленту дороги. Паршин время от времени бросал взгляды по сторонам, наслаждаясь проплывавшими за окнами авто елями и соснами в пушистых белых шапках снега. Здесь все было не так, как в городе. Хотя у него во дворе тоже росли ели, но их до неприличия идеальные цвет и форма придавали слегка ненатуральный, словно пластиковый вид. Здесь же лишь природа воплощала в жизнь свои дизайнерские решения, где царствовали буйство красок, хаотичность форм и расположения. Александр влюбился в эту буйную, непокорную красоту.        Не прошло и десяти минут, как он выехал за город. Начался снег. Крупными бесформенными хлопьями он ложился на стекло, кружился, словно в каком-то причудливом хороводе, навевая приятные воспоминания детства. И Александр щурился и часто моргал, едва сдерживая слезы и подкативший к горлу щемящий комок. Он уже был недалеко от поселка, где располагалась его дача. Захотелось окунуться в детство и увидеться с родителями. Старики были бы несказанно рады. Он съехал с трассы, повернув у указателя «Подлесное», и склонился к приборной панели в поисках любимой радиоволны. Но в приемнике, как ни странно, были одни помехи, а если попадалось что-то приемлемое, то оно скрипело, заикалось, хрипело. Закрутившись и ослабив внимание, он довольно поздно заметил, точнее, выхватил краем глаза движение и бросившуюся под колеса тень. Резко ударил по тормозам, но все же зацепил. И это нечто со стоном подлетело и завалилось на капот «Лексуса» Паршина. Он вывернул руль в противоположную сторону. Внедорожник, прокатившись по инерции, дрифтанул и воткнулся бампером в сугроб, морщась от скребущего по капоту звука клепок напульсника       Александр резко выдохнул и закрыл глаза, где под веками плескались цветные пятна, привалился лбом к рулю, втянул воздух в легкие так, что заболели ребра. *****       Новый год в жизни Даниила Люже всегда был суетным и хлопотливым. Будучи сыном повара экстра-класса, он практически вырос на кухне самых знаменитых ресторанов, в которых работал его отец. Рано потерявший мать и с любовью, граничащей с обожанием, выпестованный подчиненными и сотрудниками европейских отелей, где трудился отец, он рано научился готовить, имел прекрасное чувство вкуса и по запаху и внешнему оформлению, как и его знаменитый отец, мог с легкостью определить состав любого блюда. Владельцы отелей относились к нему с уважением и долей снисходительности к его довольно юному возрасту и, кажется, не принимали всерьез его увлечение кухней, думая лишь о том, как бы заполучить к себе в шеф-повара его отца. И Данька, уверенный, что его безбожно принижают и ценят лишь потому, что он, якобы, примазался к славе отца, решил доказать, что его имя на бейджике не пустой звук.       Вернувшись домой в Россию, он взял девичью фамилию бабки и стал Лельцовым, а после устроился официантом в ресторане. Ресторан был небольшим, поэтому хозяин крутился как белка в колесе, брался за любой заказ и, бывало, сам помогал на кухне, не кичась тяжелого труда. Это вызывало уважение, и, естественно, Лельцов, которого сотрудники сразу окрестили Лелем, стремился помочь. То, что хозяин организует мероприятия на дому у клиентов, не было такой уж новостью. А вот то, что шеф-повар свалится с аппендицитом именно в этот день, стало сюрпризом.       Заказ на приготовление блюд ко дню рождения они брали не впервые. Быстро выяснив, что можно приготовить на месте, а что только привезти с собой уже готовым, принялись за работу. Данька в это время уже поднялся по карьерной лестнице до помощника шеф-повара и направо- налево раздавал советы. Сергей Никитич, мужик не дурак. Смекнул, что пацан не прост, радовался как ребенок такому удачному обретению. Поэтому, как только выяснилось, что шеф не сможет готовить, и его, едва приехавшего на место в загородный поселок, отправили назад, в больницу, он оставил Даньку за старшего. Поначалу все было как обычно, они готовили, накрывали на столы, в основном по мелочи, по оформлению блюд. Официанты быстро и слаженно выполняли свою работу. Праздник шел своим чередом. Когда и что пошло не так, Лельцов понять не сумел. Вот он отлучился на минуту по нужде, а вот его под руки впихнули в подвал и заперли там. Кому и зачем это нужно, он понял лишь после того, как спустя часа три (он за это время успел облазить все углы в поисках выхода, но, так и не найдя, скис) в подвал явился бугай, по- видимому, хозяин. Данька рассматривал его маленькие поросячьи глазки и оплывшую жиром круглую, как луна, физиономию, пытаясь смекнуть, почему именно он попал в поле зрения этого бугая. На задворках сознания мелькнула мысль, что каким-то непостижимым образом его узнали и теперь будут шантажировать отца, пытаясь переманить к себе. Но все оказалось намного прозаичней.       — Хочу тебя к себе в постель, но жена не должна знать об этом. Мужику захотелось экстрима, и он захотел его в качестве постельной игрушки. Лельцов хмыкнул, когда это услышал, и улыбнулся.       — Прямо здесь и сейчас? — мужик облизал пухлые губы, а Даньку едва не стошнило на лаковые туфли этого пугала, но он продолжал улыбаться.       Мужик вдохновился, что мальчик не отрицает возможности и готов идти на «контакт».       — У меня в городе есть квартира, будешь жить там. Горбатиться у плиты не придется. Главное, чтобы был готов в любой момент ко встрече со мной. Я человек занятой.       Он хотел сказать что-то еще, но Данька обрубил на полуслове:       — Я подумаю.       — Подумай, а пока посиди здесь, — поджал губы бугай.       — Меня искать будут, — сделал попытку Лель выяснить обстановку. — Я буду кричать.       Бугай осклабился, что заставило Даньку нахмуриться.       — Кричи, сколько хочешь. Никто тебя не услышит — хорошая звукоизоляция — и искать не будет. Карнавал закончен, а ты уехал в больницу к шеф-повару, — развел руки в стороны бугай, вытянул губы в поцелуй и вышел за дверь. Щелкнул замок, и парень остался один со своей проблемой.       Сидеть взаперти и строить планы побега, один смешнее другого, можно было до бесконечности. И везде он, Данька, был в роли супергероя, прошибал насквозь и этот подвал, и крышу дома, или в роли Магнито, и перед ним открывались все замки, как по волшебству, или Айсменом, и замораживал всех и вся. Одно он мог сказать точно: ни при каких обстоятельствах он не собирался подставлять зад этому борову.       Однако время шло, но ничего не менялось. Спустя еще пару часов, а может и все пять — он потерял счет времени, сидя в этом каменном мешке — дверной замок заскрежетал, и на пороге появился парень с подносом. Он мрачно посмотрел на Леля, вздохнул так жалостливо:       — Тебе лучше согласиться, что бы там от тебя не хотели. Хозяин тебя просто так не отпустит, а не согласишься — пустит по рукам, а труп после закопает.       Решение пришло сразу. Данька встал с пола и подошел принять поднос, но, не дожидаясь, когда тот окажется в руках, ударом ноги опрокинул оный на лицо парня. Тот взмахнул руками, пытаясь схватить его, ощутимо заехал кулаком по лицу, и Данька почувствовал, как припухла губа. Пока парень отплевывался, выскочил в коридор и запер его в подвале. Пусть теперь он покричит. Лестница, на удивление, была пуста, словно беспечный хозяин не оставил охрану, убежденный, что парню не сбежать. Сердце мальчишки заходилось в безумном стуке и готово было проломить ребра. Он бесшумно, словно кот, поднялся по лестнице, прячась в тени коридора, прокрался к выходу и, достигнув комнаты охраны, огляделся. Коридор оказался пуст. Стянуть с вешалки пальто и сунуть ноги в старые поношенные кроссовки было делом нелегким, но ему и это удалось. Он тихонько оделся и прошмыгнул за дверь серой тенью. Но тут удача отвернулась от него. Навстречу выскочили псы. Данька никогда не видел таких. Он замер, прижавшись к стене.       Не сказать, чтобы он панически боялся собак. Нет, он просто не любил крупных животных. От них никогда не знаешь, чего ждать. А эти были не просто крупными, а огромными! И как бы он не пытался храбриться и уговаривать себя, что бояться не стоит, что собаки чувствуют страх или агрессию, было страшно. Сердце билось так, что, казалось, слышат все в доме: и охрана, и этот боров-хозяин. Но псы покрутились рядом и побежали дальше по территории. Данька выдохнул и сполз по стене. В голове шумело, ноги стали ватными, словно из них вынули кости, а внутренности вообще превратились в кисель. От страха внутри все дрожало. Он оглядел двор, в свете луны казавшийся серым всех пятидесяти оттенков. С той стороны, где за сугробом высились два дерева, с низко нависшей над забором веткой, по нему проходили три разноуровневые перекладины. По всей видимости, часть шпалеры для вьющихся растений. На негнущихся ногах он побежал туда и, зацепившись за ветку, подтянулся, словно по ступеням перебрался наверх. А оттуда наземь. Стараясь не шуметь, так же тихо побежал в сторону леса. Там, за массивом, он знал наверняка, находится железнодорожная станция. Главное — добраться, а после он уговорит проводницу взять его до города.       Он преодолел уже половину расстояния, до леса оставалось буквально метров пятьдесят, когда позади появились мужики на «Буранах». То, что его исчезновение заметили, даже к гадалке не ходи, было ясно. Данька рванул по дороге, петляя как заяц, стараясь уйти от погони. Ноги дрожали от усталости и замерзли так в одеревеневшей обуви, что казалось, еще немного, и кроссовки сломаются.       Откуда вылетела встречная машина, он заметить не успел. Но это было спасением. Преследователи остановились, не решаясь приблизиться. А Данька, недолго думая, да и думать особо было некогда, бросился под колеса огромного Лексуса.