***
Живописный пейзаж, скорее самый наиреалистичный, бросается в глаза бесконечным запасом рыжих и желтых цветов, создающее впечатление и ощущение уюта, тепла; ассоциируется с теплым чаем в большой кружке, любимым пледом и креслом, в которое ты вечером забираешься с ногами, лишь бы согреться в очередную холодную, приглушенную и дождливую ночь, после тяжелого дня. Тяжелый день был вчера. Чимин вечером за готовился к одной из сессий по художественной истории, проклиная каждую цифру в собственных конспектах, но сдал, слава пирожкам, на отлично. Он был занят еще часа четыре после в репетиционном зале, вырабатывал каждую ошибку счастливые семь раз перед зеркалом во весь рост, с разных сторон, оттачивая до малейшего штриха, чтобы ни за что не прогадаться на просмотре и отборочном для первых выступлений. Пак сам по себе выдался перфекционистом, взгляд утонченности которого касается любой вещи, будь то собственная работа или сами он (только это правило не распространялось на других людей, потому что никто не идеален, а он должен), умел добиваться своего путем объемного труда и большим количеством времени. Правда, бросается постоянно в крайности и это не есть хорошо. Поэтому домой он приходит значительно поздно, даже позднее вчерашнего дня, а завтра придет еще позднее – нельзя упускать и минуты, которую можно потратить на тренировки – коротко списался с Хосоком и скоро пошуршал в кровать. А на следующий день, свободный, выходной, субботний день, встает в блаженные и холодные одиннадцать утра, еще долго уламываясь встать и пойти сделать себе завтрак. Обычно, даже выходные дни проходят за учебой или тренировками, но не сегодня. Сейчас юноша спешит на одном дыхании по усыпанной улице сухими яркими листами и часто встречающимися лужами – последствие вчерашнего дождя ночью. Спокойно выдыхает, когда понимает, что времени еще предостаточно, чтобы успеть, однако он уже стоит на месте назначения, оглядываясь во все стороны. Он ищет что-то, нет, кого-то очень усердно и старательно, словно давно ожидал этой встречи или просто чересчур взволнован. И вот... его дыхание замирает на месте, когда сквозь серую толпу он видит желтую макушку с отросшими темными волосами, а потом сходит с места, в торопливом шаге идя навстречу знакомому. – Август! Розоволосый поднимает в воздухе руку, на придыхании растягивает улыбку, а ушедший пар означает только холод на улице, ведь навряд ли его будет так хорошо видно в спешащей толпе людей кто куда: потоки людей мешают пробраться к знакомому, Пак обходит людей как может, пока не начинается сталкиваться носом в каждое плечо, теснится меж чужими спинами и извиняться за то, что наступает на чужие ноги. Пару секунд и он потерян в этом бездушном потоке повседневности, уже пробирается наискось обратно к свободному пространству, тянется рукою вперед, аккуратно расталкивая и проходя сквозь людей, пока за эту самую руку его не тащат прямо вперед. Ноги сами собой от неожиданности заплетаются, переходят на неловкий бег и в следующую секунду выбираются из толпы на чистую местность за углом дома. У Августа, вообще-то, получилось услышать знакомый голос, давящее его имя, высмотреть яркую копну розовых волос среди других людей и даже вытащить бедного, чуть не затоптанного и едва ли не плачущего парня из толпы. – Носом не клюнь, заноза, – говорит светловолосый, суя свои руки обратно в карманы куртки. – Я не заноза! – почти кричит возмущенный парень, переводя дыхание. – Да, а кто, Кёнчу? Нет бы стоять на месте, дождаться, пока до тебя дойду, пошел в самое море, чуть не утонул, аж вылавливать пришлось, – он саркастично хохочет с этой картины, видя в этом что-то свое забавное и ценное, только, переведя взгляд на парня напротив сразу же утихает. Кёнчу стоит, опустив голову и переминая собственные руки друг о друга, и уже по двум зацепкам Август тут же понимает, что не так. Стеснятся, стыдится. Блондин очень громко, но коротко вздыхает, что голубоглазый поднимает свои глаза, а потом дергается от того, как чужая рука падает на розовые волосы. – Не переживай, я тебя не осуждаю, – спокойно выдает Ди, аккуратно и мягко похлопывая по чужой голове, – просто не влипай в неприятности, ладно? – Ладно, – еще тише выдает розоволосый, что снова клонил голову и улыбается самому себе под нос.***
– Давай, рассказывай. Они идут мимо парка, от которого веяло прохладным ветром свежести, желтыми засохшими листьями и неописуемым на язык запахом, в смесь которого входит запах осени и теплый уют на душе, даже если сутра обещали твердые десять градусов. Что ж, не прогадали. Душа одного парня греется от одного чужого присутствия рядом, не вспомнить, когда последний раз ему удавалось выйти на улицу со спокойной душой, чтобы прогуляться – все-таки окружающие градусы часто перебивали желание развеяться, а в другой день становится паршиво уже внутри – вот так налегке. Да и сама прогулка оказалась неожиданно спонтанной, учитывая то, что они оба знакомы от силы недели две, не более, пересекались один раз за все это время после происшествия, кстати, забавная история. Август почему-то посчитал нужным обязательно отдать коробку с пластырями розоволосому, со словами «не смей произносить и слова, бери», почти что кидая эту коробочку второму на руки, а Пак лишь хихикал с широкой улыбкой, умиляясь с этой истории. Он не понимает, почему именно лейкопластыри, а потом до него все-таки доходит, когда на чужих бледных руках уже шестой день наклеены те самые пластыри, что саморучно клеил он сам. – О чем ты? Вечером, после учебного дня, когда Чимин очень спешил к остановке не едва ли не последний автобус, они встретились снова. Только уже случайно. Навряд ли Ди мог предугадать, что в этот раз второй останется в танцевальном зале не получасом дольше, не часом и даже не двумя. Что-то как-то веет на душе приятно, буквально распускаются цветы в легких и горле, создавая иллюзию перехватывания дыхания каждый чертов раз, когда утром встаешь с мыслью «я могу существовать», появившись из неоткуда. Вот, таким новорожденным вдохновением и хочется пользоваться до самого конца, пока чаша не опустеет, чтобы внести еще больше плодов для своей цели. Пак бежал все расстояние от своей академии до автобуса, который останавливался на остановке в минут пятнадцать ходьбы, а появлялся не чаще, чем в пол часа. А здесь не то, чтобы хочется приехать пораньше, а большая вероятность того, что придется ночевать на остановке и, в худшем случае, замерзнуть от холода. Конец октября, казалось бы, а холод действительно пробирающий. Это будет самая холодная осень в Сеуле. Вот, собственно, так получилось, что розоволосый влетает в человека, выходящего из-за угла, и под весом череды неудач и тел обоих парней, и первый, и второй валятся прямо на асфальт, уж спасибо, что не на дорогу под колеса. Август изначально матерился своим низким голосом, шипел на неудачную попытку Чимина встать, а потом замирает на месте с коротким «о» на языке и лице. Чимин тоже, если честно, замирает, а отмирает слишком поздно, потому что его автобус проезжает мимо них, а до остановки еще метров двести точно. Но пропускать-то не хочется. Розоволосый кое-как слезает с бедного блондина, спохватывается дыханием, на лету подбирая свой рюкзак и несется вперед. Что может быть хуже, чем добираться после очень долгого дня пешком до дома, путем, который занимает хорошие пол часа с лишним? Наверное, не смочь побежать дальше, поскольку перед твоим носом мигает «красный» на вредном дяденьке-светофоре, а когда загорается красный, автобус впереди уже трогается с места. – О себе рассказывай, глупый, – блондин, идущий рядом, усерднее прячет свое лицо в шарфе. Пак немного подтупляется на месте, моргая своими миленькими голубыми глазками, а потом все-таки говорит, – так нам же нельзя ничего знать друг о друге… Но Август почему-то только хохочет, потирая пальцем свой нос, – я вижу, как ты буквально кипишь от любопытства узнать что-то обо мне, – он переводит взгляд кофейных взгляд на Кёнчу рядом, у которого от неожиданности схватывает румянцем щеки и часто моргают глаза, забавно, – но сначала о тебе. И все же тот вечер прошел успешно тяжелым, точно неудачным и полным хорошего настроения по приходу домой. Ди тогда в каком-то спокойном удивлении подбежал к растаявшему, буквально, на глазах Кёнчу, спросил, почему он чуть ли не заливает асфальт слезами, получает в ответ возмущенное до румянца «я не плачу!» и «я пропустил свой последний автобус». Кто же знал, что в Августе окажется столько сочувствия, чтобы закатить глаза, кинуть «ну чего ты стоишь и хнычешь? пошли давай, провожу», а потом слушать розового балабола всю дорогу, щурясь от ветра и прячась почти полностью в шарфе, ловить падающего от смеха этого дурака, и смирять взглядом слишком довольную моську. Он, слава богу этим несчастным занозам, молчит последние десять минут пути. И тишина между ними кажется такой успокаивающей, легкой, теплой и приятной. – Мне двадцать исполнилось почти три недели назад, учусь в художественной академии на факультете современных танцев, – Чимин косится боковым взглядом на рядом идущего Августа, который пусть и выглядит мрачным и отстраненным, но он точно уверен, что Ди его слушает, – люблю сладкое, чтение и музыку. И танцевать тоже люблю. – Кёнчу-ще, – этого не видно, но он самую малость улыбается под шарфом. – Я тебя старше на два года. Мне двадцать два, нигде не учусь, занимаюсь плохими делами, о которых тебе лучше не знать, плохой парень, и люблю собак, – он прерывается, чтобы остановиться и посмотреть на серое небо над ними. Кажется, скоро пойдет дождь и стоит где-нибудь укрыться. – Кстати, с прошедшим тебя. Розоволосый останавливается вслед за хёном, тоже поднимая голову, не понимая, зачем, после удивляясь. – С прошедшим? – Да, – спокойно выдает блондин, снова приходя в движение, – ты сказал, что тебе три недели назад исполнилось двадцать. С прошедшим днем рождения. Чимина вдруг внутри что-то касается, таким теплым знаком. Он улыбается коротко, и с тихой искренностью говорит «спасибо». *** Чимин не сомневается в том, насколько ему комфортно с этим, казалось бы, закрытым и вообще неизвестным ему человеком, потому что все действия и изменения на лицо: он уже не так много думает о своем соулмейте, больше не задумывается, какого это любить и быть любимым; он не ищет успокоение в очередных угнетениях, только потому, что «он заслуживает не спать по ночами из-за своей же жизни»; перестает искать спасение в таблетках и воды сутра, плотно питается, чтобы на тренировках выкладываться во всю, в конце концов, у него появляется долгожданный аппетит. Со стороны, его ментальное здоровье восстанавливается, буквально в физической форме. Темные круги под глазами становятся все более и более светлыми (не из-за кремов или тонирующих средств), на губах все чаще цветет счастливая улыбка, предвещающее или счастье с обретенным покоем, или затишье перед бурей… – И все же ты выглядишь молодо. Я бы не дал тебе двадцать два года. На запястье все чаще начинаются судороги и неприятные покалывания, будто бы подавая признаки своей жизни. – Правда? – хмыкает в этаком удивлении блондин, холодно оглядывая людскую улицу, которая уже не так сильно кипит серыми пятнами; из-за сгущения сумерек в городе зажигаются приятно-желтые огни, точь-в-точь упадшим листьям и все еще висящим на деревьях. – Да. Пак не верит в то, что метка на запястье вообще способна делать такие вещи. Это же..всего лишь надпись, просто пятно. Почему днем ото дня она противно ноет ощущением в суставе кисти, колет и даже жжется? Неописуемые эмоции удивления и разочарования сразу (будто ему хочется возвращаться в свой апатически-стрессовый вакуум, каждым часом болея по своему соулмейту. он нашел поддержку в этом мире, свое уютное местечко и чашу чувств, пожалуйста, оставьте его в покое). – Ну, а ты не похож на того, кто постоянно вешает нос и плачет, – почему-то отзывается сквозь тишину Август, секундой позже слушая где-то глухой гром, с правой части небосвода. Розоволосый глотает ком, что неожиданно собрался за секунду и встал поперек горла. И вот что ему делать в такой ситуации? Мало своих тяжелых мыслей, о повседневной рутине, усталости с тренировок, никакого результата от своей отдачи танцам, скучная, серая жизнь, не знающая любви и мысли, о чужом имени на запястье его собственной руки. Тяжело самому осознать, что в этом мире существует близкий ему человек, который может его искренно любить, потому что Чимин себя не любит и навряд-ли когда-нибудь в этом преуспеет, а тут еще надо донести до другого человека эти мысли, которые он может и не понять совсем. Возможно, Ди совершенно иной по натуре человек, и мысли о любви на его ум могло никогда не приходить. Возможно, что он не сторонник отношений и считает это лишь тратой сил, времени, нервов, чувств… Все люди до единого разные, включая его, поэтому реакцию предугадать невозможно. Поэтому он еще сильнее боится потерять источник своего воздуха, атмосферы и теплоты в этой жизни. – Не всем же нам в этом мире быть счастливыми.