Calmness

Микеле нравится просто сидеть рядом с ним. Чувствовать спокойствие, волнами исходящее от него, тонуть в этих волнах и безмятежно улыбаться каким-то своим мыслям. Иногда можно положить голову ему на плечо – он никогда не возражает - или наклониться чуть ближе, делая вид, что не расслышал его слов. Флоран тепло улыбается, смотрит доверчиво из-под ресниц, смеясь, рассказывает что-то – Микеле так хорошо от этого, так легко, что хочется танцевать, хохотать в голос и целоваться. Первое и второе ему позволительно, третье – тоже, но не с тем, с кем хотелось бы. А хотелось бы с Флораном, конечно. Микеле думает, что есть все-таки на свете мужчины, которым чертовски идут длинные волосы. Мот с его темно-каштановой гривой, отросшей до плеч, с его щетиной, с его невозможными, кофейного цвета глазами напоминает ему Иисуса, Иисуса с тех картин и гравюр, на которые он насмотрелся, изучая живопись. Мике не считает, что это плохо или, ха-ха, богохульственно, он просто напевает строчки из «Personal Jesus» и улыбается, когда Фло начинает подпевать. Reach out and touch faith. Он так нуждается в своем личном Иисусе. Микеле любит смотреть на Флорана, разглядывать его, изучать, как прелюбопытный экспонат в музее, подмечать детали, которые никогда не увидят другие. Микеле любит рисовать его – украдкой, стыдливо опуская блокнот на колени каждый раз, когда кто-то из труппы проходит мимо. Как будто он – тринадцатилетняя девчонка, сочиняющая слащавые стишки или непристойные истории про себя и своего учителя. Ему хочется смеяться от этой мысли, он смеется; Флоран смотрит на него - удивленно, непонимающе - потом, не сдержавшись, фыркает в кулак. Мике от этого становится еще смешнее. Микеле сидит с Флораном на кухне своей квартиры, разливает по бокалам дешевое вино, говорит – много, красноречиво и ни о чем, как будто пытается заговорить собственное беспокойство. Как будто болтовня – это такой способ медитации. На небе давно проявились бледные звезды, на часах - полпервого ночи, а он все говорит и говорит, облизывает пересохшие губы, яростно ерошит волосы, теребит платки на запястьях. Флоран слушает, не перебивая, усмехается – он так же пьян, как и Мике, так же спокоен, как и утром, как и вчера, как и неделю назад, как и всегда. Флоран думает, что болтливость и нерешительность – это, пожалуй, две главные черты, характеризующие итальянскую нацию. Или одного конкретного итальянца, кто знает. Микеле, наконец, выдыхается и устало опускается прямо на пол, тянет Флорана за рукав к себе. Мот послушно садится рядом. Ему нравится румянец на щеках Мике, его шальной взгляд, его мечтательная пьяная улыбка, его теплые руки. Ему нравится весь Микеле, целиком, почему бы не признаться себе в этом? Микеле как-то по-детски обнимает Флорана, мимолетно касается губами его шеи, утыкается носом ему в плечо и затихает. Мот осторожно кладет ладони ему на плечи, притягивает ближе, касается щекой его волос – все так же молча, все так же безмятежно. Как будто так и надо. Как будто так и должно быть. Микеле отчаянно нуждается в спокойствии. Флоран – единственный, кто способен подарить ему его. Тишину кухни нарушает лишь мерное тиканье часов.