Deadly

Хината запирает прачечную изнутри, гасит вывеску перед входом, поворачивается к ярко освещенному искусственными лампами пустому помещению и с облегчением выдыхает. В четверг перед длинной чередой выходных прачечная была особо популярна у посетителей, пытающихся успеть выстирать одежду для коротких вылазок за город, семейных ужинов, поездок в парки развлечений или ещё чёрт знает куда, где можно отдохнуть за три нерабочих дня подряд. Хината был завален обязанностями: складывание вещей, оформление заявок на химчистку, людям нужно было помочь настроить стиральные машинки, сварить свежий кофе и, что хуже, автомат размена мелочи сломался ещё в дневную смену, но так и не был починен — приходилось каждые десять минут рыться в кассе, чтобы обменять купюру на монеты, а затем бежать в кабинет к сейфу и обратно, чтобы вовремя пополнять запасы мелочи. И, как всегда с прискорбной своевременностью, Шоё и сам вспомнил о стирке только в четверг. Большая часть его гардероба мариновалась в сыром барабане машинки с самого начала смены, и пока шорты, джинсы, пижамные штаны вместе с футболками кувыркались в соседней стиралке, Шоё имел неудовольствие носиться по прачечной в очень старых леггинсах — его задница переросла их примерно половину пиццы назад. Можно подумать, что работа в прачечной предоставляет ему незаменимую привилегию заниматься стиркой в любой удобный день, верно? Ладно, да, так и есть. Но Хината становится безумно забывчивым и чертовски ленивым, когда речь заходит о выполнении рутинных обязанностей: его корзина для грязного белья заполняется до тех пор, пока он не обнаруживает себя, сжимающим последнюю пару чистых трусов и с опаской поглядывающим на скудненький запас потрёпанных белых футболок, скрывающихся в глубине ящика до «чёрного дня». Так что, когда примерно в четыре утра последний посетитель, наконец, выметается из помещения, Хината закрывает прачечную, закидывает кучу сырой одежды в сушилку и задумчиво смотрит на потрёпанный диван: может, ожидая конца стирки, посмотреть какой-нибудь ужастик на ноутбуке? Ведь есть ли вообще смысл выдвигаться домой в предрассветной темноте, если он не напуган до смерти? Шоё вырубает большинство источников света, оставляя только лампы в задней части прачечной, чтобы безопасно лавировать между строгими рядами машинок, и, слегка пританцовывая и покачивая бёдрами, направляется к стиралке. Чёрная ткань легинсов неприятно забивается между ягодиц, и Хината со звучным шлепком вытаскивает её из задницы — да, он в курсе, что стоило бы отводить тренировкам чуть больше времени, если он действительно хочет вернуться в превосходную форму «волейбольных времён», но даже сейчас его задница всё ещё бомба, и он, блять, отлично выглядит голым, так что кого волнует, что старые легинсы, которые он носил ещё в колледже, немного… не сидят? Шоё вытаскивает из стиральной машины последнюю пару сырых джинсов, плюхает её прямо в плетёную корзинку на полу, кидает сверху коробку со смягчителем для ткани и пинками отправляет поклажу в путешествие по линолеуму — пока примерно через полтора метра он не отбивает мизинец, в связи с чем приходится наклониться и толкать вещи на манер бобслейных саней, скользящих между рядами стиральных машин к сушилкам. Одолев примерно половину пути, Шоё замирает. Прислушивается. Выпрямляется. Смотрит сначала налево, затем — направо. Оборачивается, исследуя темноту пустой прачечной. Осторожно изучает притихшие машинки, тени, скрывающиеся по углам, турку для кофе, которую он забыл помыть, мешки мусора, которые он забыл выбросить. Вот… дерьмо. Он ничего не слышит — это больше похоже на… ощущение. Что-то, пока ещё не замеченное, мягко покалывает загривок, раздувает зловещее предостережение в животе, заставляет глаза с подозрением прищуриться, а пульс — затрепыхаться. В помещении пусто, но предчувствие не спешит покидать его. Шоё нервно облизывает губы и поворачивается к корзинке. Его лопатки напрягаются под давлением гнетущей тишины. Он наклоняется. Медленно толкает корзину еще примерно метр, пока не замирает, поражённый внезапной догадкой — он чувствовал такое и раньше. Это «предчувствие» ему слишком знакомо. Будто бы… за ним… НАБЛЮДАЮТ! Хината издаёт боевой клич и поворачивается в грозном прыжке, приземляясь сразу же в стойку из карате. Никого. Никого и ничего. В прачечной достаточно темно, чтобы через большое окно ясно просматривалась улица, и даже там ничего подозрительного — нет ни прохожих, ни припаркованных у тротуара машин. Шоё робко смеётся, опуская руки. Возможно, это из-за напряжённой, суетной смены, и он просто ещё не отошёл от «рабочей ночи». Хината точно знает — хорошо снятый бессмысленный фильмец обязательно поможет ему расслабиться. Он трясёт головой, поворачивается и быстро доталкивает корзинку оставшиеся пару-тройку метров. Шоё останавливается у ряда огромных сверхмощных сушилок, вытаскивает влажные вещи и одну за другой кидает их внутрь металлической «пещеры», напевая под нос прилипчивый мотивчик, чтобы хоть как-то разрядить давящую тишину и покалывающее послевкусие адреналинового выброса. Радуясь отсутствию зрителей, он опять начинает вилять задницей, прежде чем выловить тянущийся материал из, по ощущениям кажется, будто бы кишки — так глубоко легинсы заползли внутрь. Последняя тряпка отправляется внутрь сушилки, сверху падают мячики-смягчители, и круглая стеклянная дверь громко захлопывается. Выбирая настройки на панели управления, Шоё мысленно делает заметку почистить кофейник и перед уходом вынести мусор, и что ещё же он забыл сде… — А-АХ! — вырывается из него, когда бёдра совершенно недобровольно врезаются в сушилку. Губы, прижавшиеся к его уху, выдыхают резкий смех: неожиданный и будто бы ненамеренный, подавляемый уже долгое время — такое долгое, что длинные бледные пальцы, обхватывающие его запястья, и крепкая грудь, прижимающаяся к лопаткам, дрожат от наконец вырвавшегося на свободу хохота. Щёку опаляет глубоким выдохом. — Неплохие прыжки, тупица. — Ох, ну ты и ублюдок! — Хината с силой толкает вибрирующий металл сушилки ладонями, и крепкая хватка на запястьях мгновенно слабеет. Кагеяма делает шаг назад, позволяя Шоё развернуться и пригвоздить своего парня укоризненным взглядом. — И как долго ты здесь был, крипанутый? И, господи, сделай уже хоть что-нибудь со своим лицом! Кагеяма пялится на него чернильно-чёрными глазами, улыбается жемчужными клыками, но, уловив нарастающее недовольство Хинаты — плотно сжимает губы и промаргивается. — Прости, — произносит тихо, когда глаза возвращаются к глубокому синему, а зубы, закусывающие нижнюю губу, становятся один-в-один-человеческими. Хината фыркает. — Ты не выглядишь особо виноватым, — подмечает Шоё, наблюдая, как взгляд голубых глаз заинтересованно скользит по его телу. Хината упирается ладонями в бёдра, сжимает челюсть и делает всё возможное, чтобы сохранить строгий вид и не позволить себе начать пялиться: даже в простеньких старых джинсах и странноватой чёрно-полосатой футболке, оставленной давным-давно одним из посетителей прачечной, Тобио ухитряется выглядеть, словно ебаная модель с обложки журнала. Жар жадно вскарабкивается до шеи — боже, он мог бы посоперничать с температурой внутри сушилки — лишь наполовину вызванный естественным эффектом Кагеямы, который, кстати, заметно поубавил силу с начала их, на данный момент, трехмесячных отношений. Цукишима объяснял это какими-то научными терминами и даже спросил, знают ли они, что такое грёбаная полёвка — это звучало дико странно в рамках контекста, но в то же время — вроде бы как безумно романтично. В общем, неважно. Хинате наскучило довольно быстро, и он перестал слушать всю эту научную чепуху уже через несколько секунд. Так вот, удушающий жар на щеках Шоё лишь наполовину был вызван вампирскими чарами, вторая часть определённо возникла под влиянием того, насколько, блять, Кагеяма был сегодня горяч. Он, кажется, чем-то взбудоражен: дыхание тяжёлое, щёки мило тронуты розовым, а глаза — ярко сверкают, словно два одиноких фонаря в ночи. Грязная правда заключается в том, что криповое лицо Кагеямы-сталкера, возможно, самое сексуальное, что Хината видел за все свои прожитые годы. И, чёрт побери, Кагеяма это знает. Как и знает то, что кровь приливает к щекам Хинаты. Ему не нужно даже смотреть — он может чувствовать её. Может запросто отследить её движение в венах Шоё при помощи аналога обонятельного GPS или чёрт знает чего. И да, кстати, безумно тяжело скрыть стояк, когда твой парень наполовину вампир. — А ты не выглядишь так, словно действительно хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым, — ухмыляется Тобио, поднимая взгляд на красное лицо Хинаты и делая шаг вперёд. Шоё стоит по стойке смирно и беспомощно смотрит в хищно блестящие синие глаза. — Ладно, допустим. Но просто представь: в следующий раз я опять почувствую, как кто-то шныряет вокруг, но проигнорирую это, думая, что это ты дурачишься. А потом окажется, что на самом деле это какой-нибудь убийца! Кагеяма открывает рот, чтобы ответить, но после сжимает губы. Его лицо остаётся невозмутимым. — Я имею в виду… ну, другой убийца! — фыркает Хината. — Какой-нибудь негодяй или… хулиган. — Прости, я зашёл слишком далеко? — мутная искра в синих глазах свидетельствует об искреннем беспокойстве, и Шоё с улыбкой качает головой, обхватывая руками торс Тобио. Хината способен обогнать любого хулигана. — Держишь меня в напряжении, — говорит он. — Да, но… — бормочет Кагеяма, облизывая губы. — Возможно, я не хочу, чтобы ты был… в напряжении. Хината не успевает спросить, что имелось в виду: в глаза напротив возвращается плотоядный блеск — Шоё резко подхватывают под задницу, поднимая в воздух. В ответ он пищит, цепляется ногами за талию Кагеямы, когда тот, пользуясь предоставленной возможностью, затыкает испуганные визги крышесносным поцелуем, обвивает руками чужую шею, стонет, наклоняет голову, подминает под себя податливые губы, перехватывая инициативу… И даже не касаясь языком вновь вытянувшихся клыков — он осторожен и не хочет уколоться — Шоё может наверняка сказать, что Кагеяма голоден. Жаден. Хината вплетает пальцы в тёмные волосы, несмотря на протестующее рычание, тянет, насильно разъединяя их губы. Они оба тяжело дышат, и предательский жар скапливается между ног Шоё в том месте, где их тела практически склеиваются воедино. И, блять, конечно, Кагеяма всё чувствует. Не может не почувствовать. И это заводит ещё больше. — Чёрт, — выдыхает Хината, пьяно улыбаясь. — Что с тобой такое? — Ты действительно хочешь знать? — тихо спрашивает Тобио, прикусывая уголок нижней губы, когда яростное желание полностью вытесняет синеву из глаз. Или, возможно, это совсем не желание — это жажда чернит его взгляд. Хината не знает наверняка. Да и есть ли действительно разница? Кровь — страсть, секс — страсть, всё сводится к одному, верно? Что бы это, блять, ни было — это слишком горячо. Хината кивает, резко выдыхая, когда Кагеяма грубо сжимает его задницу. — Я наблюдал за тобой всю ночь, — рычит он, шагая вперёд, чтобы прижать Хинату к работающей сушилке. — Ты сводил меня с ума. Шоё не знает, можно ли это засчитать за нормальное объяснение, но ему, честно говоря, практически плевать — Тобио подаётся бёдрами вперёд, наглядно демонстрируя напряжённым толстым членом, что именно он имел в виду под «сводил с ума». — Чт… ах… окей, но, во-первых, это крипово, — разум Шоё плывёт от удовольствия — узкие легинсы плотно обтягивают налившийся кровью член, — во-вторых, мы видимся каждую ночь! — Но ты обычно не одет в… это, — Кагеяма вновь выкручивает бёдра, сильнее сжимая задницу Хинаты, и Шоё громко стонет, откидывая голову и закрывая глаза. — О-одетым… во… чт…-ах! — он цепляется за Тобио, когда тот внезапно отрывает его от сушилки и роняет спиной на стол для стирки — звук удара эхом разносится по помещению. Хината тянется вперёд, пытаясь обхватить руками Кагеяму, но тот уже припадает к его паху, раздвигая бёдра и облизывая недвусмысленную выпуклость члена. Шоё всхлипывает и вцепляется пальцами в чёрные волосы, пока Тобио обводит губами и языком натянувшиеся легинсы. — Чёрт, — выдыхает Кагеяма, ёрзая кончиком носа по стволу, а после поднимая практически полностью ониксовые глаза на лицо Шоё. — Ты выглядишь… — Тобио сглатывает, кажется, затрудняясь подобрать слово, — …хорошо. Хината дрожит от отчаянья во взгляде напротив, от глубокого голоса, отдающегося эхом в голове. Он задыхается, смотрит на Кагеяму, оставляющего укусы на внутренней части бёдер: клыки предусмотрительно спрятаны, и Шоё удивлён, что, несмотря на густую жажду, Тобио всё ещё способен себя контролировать. И где-то в глубине души Шоё воспринимает это как вызов. — Ты имеешь в виду… эти старые легинсы? Кагеяма отрывает рот от паха Хинаты и быстро кивает. Подхватив бедро Шоё прямо над коленом, он сжимает пальцы и по-собственнически оглядывает добычу. — Почему ты не надевал их раньше? — Т-тебе нравится? — запинается Хината, изумлённый тем, что он, оказывается, выглядит хорошо в чём-то столь плохо сидящем. Кагеяма рычит, скользит ладонями вверх — от коленей Хинаты к его бёдрам — резко переворачивает его с такой лёгкостью, словно Шоё был тряпичной куклой, и подтягивает к краю стола, чтобы нависнуть сверху, толкаясь выпуклостью на джинсах в подставленные ягодицы и закапываясь лицом в мягкие волосы. — Не может быть такого, чтобы только я пялился на тебя всю ночь, — бормочет он, согревая горячим дыханием затылок Шоё. — Чёрт… твоя задница… твои ноги. Хината подаётся бёдрами. Его лицо приятно горит от похвалы и от того, насколько плохо тонкая ткань легинсов скрадывает ощущения — фрикции Кагеямы заставляют его скулить, закусывать нижнюю губу, хвататься руками за край стола. — Боже, Шоё… хочу тебя трахнуть. Сердце Хинаты и так ускорило ход с момента появления Тобио в прачечной — казалось бы, куда уже сильнее — но сейчас оно буквально сходит с ума, зверея от хриплого отчаянного шёпота. Тобио прижимается губами к уху Шоё, и в его голосе сквозит практически ничем не прикрытая мольба: — Можно? Господи. Будто бы Хината когда-нибудь сможет отказать. Шоё громко выдыхает, поворачивает, насколько может, лицо вбок и тянется ладонью к тёмным волосам, чтобы втянуть Кагеяму в грубый крепкий поцелуй. — Да, — на одном дыхании стонет в губы. — Да, да, пожалуйста… — он глубоко втягивает воздух, когда Тобио отстраняется, и всхлипывает, чувствуя, как горячие пальцы вцепляются в ягодицы, раздвигая, как мокрый язык проходится по тонкому материалу, скрывающему яйца и вход Хинаты. — И ты без белья, — шепчет Тобио, вжимаясь лицом сильнее. — Что, блять, с тобой не так. Убьёшь меня. — К-кто носит бельё с… ах! — Хината тянется к забытому на углу стола полотенцу и прячет в нём лицо, заглушая протяжный стон. Кагеяма продолжает осыпать его бёдра жалящими укусами, и с каждым разом клыки всё сильнее и сильнее впиваются в наверняка раскрасневшуюся плоть — Тобио медленно теряет над собой контроль, увлекаясь влажными легинсами. Эластичная ткань, обтянувшая стояк, промокает насквозь практически мгновенно. Хината стонет, подаётся бёдрами вперёд-назад, отчаянно желая почувствовать ещё больше острых укусов, сладкого языка, притупляющего боль, и… обрывистого трения члена о скрипящий стол. — Тобио… хах… Тобио… пожалуйста… — выстанывает Шоё в махровую ткань, пытаясь подняться на колени, чтобы ещё крепче прижаться к горячему рту Кагеямы. Сильная рука стискивает его бёдра, приказывая оставаться на месте, и Хината тихо хныкает, дёргая задницей. Кагеяма не всегда в состоянии рассчитать силу. Хината не успевает додумать мысль, что, возможно, сейчас как раз один из таких случаев — нереально быстрый и расчётливо точный шлепок по заднице заставляет его заскулить. Смазка полностью пропитывает легинсы спереди, облегчая фрикции по твёрдой поверхности стола. Кагеяма кусает «пострадавшую» ягодицу, целясь прямо в место шлепка, и рычит, посылая дрожь по позвоночнику Шоё и ниже. Но уже через секунду гнев сменяется на милость: Тобио подцепляет прохладными пальцами узкий пояс легинсов и медленно стаскивает влажную ткань с задницы. — Подними бёдра, — командует он, целуя обнажившийся копчик. Хината послушно приподнимается, морщась, когда член, спружинив, освобождается от тесного плена. Он пытается встать на колени, но лёгкий толчок заставляет его упасть обратно на стол и ахнуть от прямого контакта с прохладной поверхностью. Кагеяма довольно усмехается, оставляя пояс легинсов на самых бёдрах — всего на несколько сантиметров ниже упругой задницы. — Стой… — Хината шатко приподнимается на локтях. — Каге…яма! Пальцы впиваются в рыжие волосы, оттягивают голову назад, подставляя шею жадным губам — Тобио не медлит, целуя кожу под самым ухом. — Разгуливаешь в… этом всю ночь напролёт, — предупреждающе рычит он. — Нравится хвастать перед незнакомцами? — Н-не разгуливаю! Я…м-м-м… — Кагеяма вновь тянет за волосы, заставляя Шоё сильнее выгнуть спину. Кожа головы горит, пока Тобио самозабвенно прослеживает языком ускорившийся ток крови, ласкает губами вены, несущие потоки аппетитной жидкости под кожей. — Знаешь, а я ведь могу убить тебя. Шоё знает. Он, блять, отлично знает. Хината дёргает задницей, стонет, закусывает нижнюю губу, чувствуя, как предсемя размазывается по столу. Он пытается втиснуть ладонь между ногами, чтобы облегчить ноющее давление, но Кагеяма слишком быстрый — перехватывает его руки за запястья и отводит их за спину. — Тогда сделай это! Убей меня! — шипит Хината, морщась — тело покалывает от неудовлетворённого возбуждения. — Могу поспорить, любой из посетителей мечтал меня нагнуть прямо над этим столом! Кагеяма вздрагивает, резко втягивая воздух прямо над ухом Шоё, и Хината прячет улыбку, отводя взгляд в сторону и прижимаясь губами к чужому виску. — Но они ведь не получили желаемого, верно? — Шоё понижает голос до томного шёпота, слыша в ушах разгоняющийся пульс — Кагеяма дышит рвано, грубо, слишком быстро. — Только ты, Тобио, только ты… Скрежет зубов предшествует тихому рычанию, и Хината вскрикивает, когда Кагеяма вновь толкает его вперёд, грудью на стол, а после хватает за бёдра. — О боже, да, да, да…да… — бормочет Шоё, прижимаясь горящей щекой к холодной поверхности, стискивая руками бока и готовясь растянуться вокруг скользких пальцев. Но вместо того, чтобы наконец вторгнуться в него, пальцы остаются на бёдрах, заботливо оглаживая плоть около синеющих следов. И когда Хината уже начинает недовольно елозить, Кагеяма падает на колени. У Шоё всего половина секунды, чтобы осознать происходящее. Он широко распахивает глаза, хватаясь за стол. — Ч-что… ах! А-ах! — Хината задыхается криком, чувствуя влажный горячий язык прямо около обнажённого входа. Крепкие ладони хватаются за ягодицы, разводя их неприлично широко, пока мягкие губы скользят по тугим яйцам и даже бёдрам, уделяя особое внимание складкам, где они примыкают к паху, прежде чем снова сфокусироваться на пульсирующем кольце мышц. — Ох… о-ох… б… бо-о-о-оже… Каге…ах… — Шоё извивается на столе, всхлипывая. Отсутствие легинсов делает ласки в сотню раз чувствительнее и в тысячу раз развратнее — Хината дрожит с каждым тёплым выдохом, волной спадающим на мокрую кожу. Он стонет, оказываясь в ловушке, мечтая то ли уползти подальше, то ли оседлать чёртово прекрасное лицо Тобио с такой яростью, будто завтра не наступит никогда. Раньше Шоё не практиковал подобное — ни с Кагеямой, ни, тем более, с кем-либо другим, и, чёрт побери, он оказался не готов: огонь возбуждения, смешивающегося с отрезвляющим стеснением, дотягивается до каждой клеточки его тела, дурманя. Слабый свет ламп становится слишком ярким — слишком обличающим дрожащее тело, но, боже, это так невероятно, так хорошо, что Шоё не позволяет смущению овладеть собой. Грязные прикосновения языка, трение непрерывно сочащегося члена о стол, дрожь бёдер — всё это сводит с ума, заставляет голову наполняться плотным туманом, но именно хриплые стоны Тобио, его нежные выдохи прямо в чувствительную кожу позволяют остаткам беспокойства полностью раствориться. Кагеяма наслаждается каждой секундой происходящего, и кто Хината такой, чтобы забрать у него что-то столь ценное только по той причине, что он чувствует себя слишком раскрытым и выставленным на обозрение, словно чёртов печёный гусь с яблоком в…. — МГХМ! Б-блять! — вскрикивает Шоё, когда Тобио пихает язык прямо внутрь. Карие глаза закатываются, и Хината облизывает, закусывает нижнюю губу, выгибая спину, словно марионетка на тонюсеньких веревочках. Извилистые, накатывающие волны скользкой мускулатуры сводят его с ума, и Шоё, не сдерживаясь подаётся бёдрами вперёд-назад, подставляясь еще сильнее, отчаяннее. Чёрт, может, Кагеяма действительно прикончил его, и это и есть Рай? Нет… такого не может быть. Толкаться в рот Кагеямы хорошо, даже великолепно, но всё, о чём мечтает Хината — это раздвинуть ноги ещё шире, предложить себя великодушным губам Кагеямы ещё развратнее, получить больше, больше и больше внутрь себя… Но легинсы, обтягивающие бёдра тугим кольцом, подобны тискам, сдерживающим его ноги тесно сжатыми, и это… это слишком жестоко. — Ка… Каге… Тоби… Я не могу… мои… — выдыхает Хината, беспомощно дёргая ногами, чтобы хотя бы телом продемонстрировать свою просьбу, извиваясь и трясясь на фоне непристойных влажных звуков, доносящихся из-за спины. Тобио удовлетворённо мурлычет прямо в мокрую плоть, а после убирает руку с бедра Шоё — и Хината облегчённо вздыхает, слыша, как выходит из петельки пуговица, как послушно скользит собачка по ряду зубчиков. Он откидывает голову назад, желая увидеть, как Тобио высвободит огромный набухший член из штанов, и встречается взглядом с внимательными синими глазами: Кагеяма и не думает прерывать зрительный контакт, медленно проводя ладонью по всей длине, оглаживая большим пальцем блестящую головку, размазывая предэякулят по раскрасневшемуся стволу — такому наполненному, тяжелому от крови, что это выглядит практически болезненно. Шоё жаждет подарить парню облегчение, в котором тот так нуждается, но сам уже не в состоянии соображать — он отъехал за миллион километров, опьянённый от одной только близости Кагеямы и чертовски возбуждённый от того, что его задница практически исполнила глубокий минет. Как бы там ни было, кажется, Тобио собирается дать им обоим то, в чём они так нуждаются. — Ох, блять, — сглатывает Хината, когда Кагеяма вытирает тыльной стороной ладони мокрые губы и выпрямляется. Шоё пытается не отводить взгляда от сверкающих глаз, когда Тобио наклоняется над ним, отбрасывая на дрожащее тело тень, но голод в чужих зрачках устрашает, буквально заставляет уткнуться лицом в махровое полотенце, спрятаться, замыкаясь в «островке» безопасности. Кагеяма наваливается на него, скользя мокрой головкой члена вверх-вниз между ягодиц, и Шоё закусывает полотенце, чувствуя, как на пояснице выступают жемчужные капельки пота — свидетельство его отчаянного ожидания. Тобио усмехается. Тянет его за талию, стаскивает бёдра со стола, лишая сладкого давления гладкой поверхности, оставляет поцелуй на загривке, под ухом, в остром наклоне челюсти. Он мягко надавливает на щёку Шоё, и тот послушно поворачивает голову, соединяя их губы в неуклюжем, рваном поцелуе. Шоё ждёт, но пульсирующая головка члена скользит ниже, мимо яиц, исследуя тесноту покусанных, обсосанных бёдер. Хината вопросительно выдыхает прямо в губы Тобио, и, внезапно осознав, отдёргивается, уставляясь в лукавые блестящие глаза. — Нет… нет-нет-нет, — стонет он, отчаянно подбрасывая задницу, когда Тобио толкается вперёд, скользя членом между дрожащими бёдрами. Кагеяма глухо рычит, утыкается лбом между напряжённых лезвий плеч Шоё, оттягивается назад, прежде чем вновь податься вперёд, проходясь членом под самыми яйцами Хинаты, чувствуя его пылающий жар, распаляя голодное желание почувствовать этот огонь внутри. — Нет? — фыркает Кагеяма в лопатки Шоё, размеренно двигаясь между его ног. Ладонь скользит под футболкой, прижимается к груди, притягивая Хинату ещё ближе к нему. — Ты разве не этого хотел? Хината, закусив губу, качает головой. Нет, точно не это! Ему… ему нужно… — В-внутрь… пожалуйста… Кагея… нужен ты… — тянет Шоё, позволяя голосу подпрыгивать от каждого дразнящего толчка. — Думаешь… они мечтали об этом? — Кагеяма облизывает его загривок, едва царапая клыками. — Все эти… ебаные посетители, — он акцентирует последнее слово особо резким толчком члена. — Т-точно нет… — Шоё опять трясёт головой и закрывает глаза. Ему нравится происходящее. Правда нравится. Одной лишь мысли, что Тобио сейчас хорошо, достаточно, чтобы свести его с ума, но… но сам он в этот момент хочет быть до боли наполненным… А этого… Этого просто недостаточно. — Что тогда… хах… что, как ты думаешь, они… мгхм… ах, чёрт, Шоё… — Кагеяма быстро теряется; его голос расползается по швам, а бёдра рвано дёргаются. Ох, нет. Нет. Нет, нет, нет и нет — не может, блять, такого быть, чтобы Хината позволил ему так просто кончить. Только не после того, как его задницу облизывали, словно самое желанное блюдо в ресторане. И у него есть идея. Глупая. Совершенно безумная. Хината напрягается и стискивает кулаки, настраиваясь. — Ну… они точно бы… не стали управляться со мной словно… словно как с какой-то секс-игрушкой… — шипит он, — в отличие от… тебя… Кагеяма мгновенно прекращает двигаться. Его член пульсирует, смазка стекает по всей задней стороне бёдер Хинаты. — Ч-что? — произносит Кагеяма слишком высоко и рвано — тревожно из-за глупого обвинения. Шоё почти жалеет о своём поступке. Почти. Пока Кагеяма вовсю пытается переварить услышанное, Хината кладёт ладони на край стола и с силой толкается назад, врезаясь в Тобио — достаточно сильно, чтобы тот потерял равновесие, давая шанс Шоё резко развернуться, обхватить широкие плечи и прижаться к медленно падающему навзничь телу. Тобио смягчает удар руками, и Хината делает всё возможное, чтобы не ткнуться острыми коленками в чужие кишки — легинсы всё ещё стягивают его ноги, позволяя лишь неуклюже дёргать пятками. Кагеяма хрипит, когда Шоё падает на него всем весом, проходится коленными чашечками по рёбрам, прежде чем, потеряв баланс, завалиться назад, плюхаясь задницей на низ живота и упираясь ладонями в грудь. Несколько долгих тяжёлых выдохов Тобио шокировано моргает, пялясь на Хинату, затем опускает взгляд вниз — на ноги Шоё, обхватывающие его живот, а после вновь возвращается к лицу. — Да что, блять, с тобой не так?! — хрипит Кагеяма, широко распахивая глаза. — Ты на самом деле такой глупый? — всё ещё задыхаясь от резкого падения, отвечает Хината. Он уверен, что выглядит нелепо: ноги наполовину раздвинуты, член, набухший и мокрый, гордо смотрит в потолок, а лицу так жарко, что, должно быть, он сейчас и вовсе похож на вишенку поверх коктейля, но он должен держаться. Должен одержать вверх. — Думаешь, те «посетители», — он выплёвывает слово, будто оно горчит, — все эти полностью гипотетические, точно выдуманные и совершенно не настоящие «парни» сделают хоть что-то для меня, кроме того, чтобы перегнуть над сушилкой и выебать до бесчувствия? Кагеяма сглатывает. — Я… я не… Хината хрипло усмехается и наклоняется над лицом Кагеямы. — Думаешь, они позаботятся обо мне? Думаешь, они знают, как целовать меня? Как меня трогать? — он облизывает губу. — И как заставить меня умолять, потому что все их прикосновения и ласки невероятно приятны? Тобио трясёт головой, вцепляясь в бёдра Хинаты. — Не-а, — выдыхает Шоё, убирая ладони с груди Кагеямы и откланиваясь назад, чтобы сдвинуться к бёдрам мужчины до тех пор, пока он не почувствует тёплую пульсирующую длину прямо под задницей. — Так почему ты так беспокоишься о том, что хотят какие-то там «парни»? Всё, на что они способны — просто воткнуть в меня член, ведь… они точно знают — во мне будет так тесно… — Хината медленно трётся о головку Кагеямы, продолжая шептать: — и горячо… слишком горячо там, внутри меня… Тобио стонет, хлопая ресницами над чёрными, словно смоль, глазами. — И они точно знают, что кончат примерно за две секунды… потому что… знают — в моей заднице восхитительно. Невообразимо хорошо. Они могут определить это только по одному лишь… виду… Бёдра Кагеямы дёргаются вверх, и Хината откидывает голову, всхлипывая. Жемчужная капля смазки выступает на кончике члена. — Но ты… ты ведь знаешь наверняка, потому что был… был глубоко… глубоко внутри меня… — Оседлай меня, — задыхается Кагеяма, хмуря брови в мольбе. Беспричинное, бессмысленное отчаяние на его лице электричеством проходит по пояснице Шоё, разжигает ликующее пламя в груди. И Хината вскрикивает — восторженно, предвкушающе стонет, когда Тобио вновь дёргает бёдрами, скользя членом между влажными ягодицами. — Мгхм… хах… ты имеешь в виду… так? — Хината растягивает трясущиеся губы в дразнящей улыбочке, приподнимая бёдра и вновь опускаясь — чувствуя, как Кагеяма скользит по его коже, задевая мошонку. Сам Шоё тоже напряжён — пульсирует, едва потираясь о мокрый живот Тобио. — Шоё… пожалуйста… Хината смеётся — триумфально, едва сдерживая тяжёлый выдох. — Уже не так приятно… когда тебя дразнят… правда? — Пожалуйста… сядь на мой член… — Кагеяма игнорирует глупую болтовню, впиваясь пальцами в кожу на бёдрах Хинаты. Полностью вытянувшиеся клыки выглядывают из-за зацелованных раскрасневшихся губ. Но это лишь распаляет желание продолжать дразнить его. — Ох, да? — напевает Шоё. — Ты хочешь этого? Тогда почему бы тебе не… не з-заставить меня… ах! Насмешки Хинаты стекают с губ, словно кровь, когда Тобио толкается вверх, и его горячий влажный кончик проскальзывает по тугому входу, на секундочку подцепляя его. Кагеяма повторяет движение — и Шоё стонет, закусывая нижнюю губу так сильно, что медный привкус расцветает на самом краешке его языка… Синяя радужка вспыхивает. Хината замирает. — Ох… — всё, что он успевает выдохнуть прежде, чем Кагеяма вцепляется ладонью в его горло и притягивает к себе, чтобы столкнуть их губы. Острые клыки, переплетение языков, яростные выдохи — Кагеяма вторгается в рот Шоё, слизывает привкус крови, отплачивая за предоставленную возможность глубокими жадными стонами, которые Хината, в свою очередь, впитывает с не меньшим рвением. Член пульсирует, размазывает смазку по животу Кагеямы — бесстыдно пачкает футболку, и Шоё самозабвенно трётся о мягкий материал, мелко дёргая бёдрами, словно в припадке. — Хочу тебя… Тоби… нужен… мне… — выстанывает Хината в мокрые губы; голос сухим гравием сыплется сквозь пальцы на глотке; слепое желание вытесняет воздух из лёгких, заставляя задыхаться и хрипеть. И Кагеяма ему отвечает — ладонь соскальзывает с горла на талию, прижимая Шоё ещё ближе, вырывая из него полузадушенный вдох, пальцы другой руки борются с тугим поясом легинсов. Тобио нетерпеливо рычит в поцелуй, дёргаясь. — Поторопись… быстрее… давай же… — блеет Хината, всхлипывая. Обкусанная губа пульсирует — Тобио проводит по ней языком, а после с силой всасывает, терзает поцелуями, заставляет податливую плоть гореть и отекать. Легинсы наконец освобождают острые колени, и Шоё нетерпеливо спихивает их ниже — до самого конца, жадно раздвигая ноги над бёдрами Тобио и облегчённо выдыхая. Мокрый звук слетает с разъединённых губ, и Хината подтягивается вверх, ёрзает, пока крепкая ладонь не накрывает его задницу — Тобио рывком поднимает корпус, садится, вгрызается поцелуями в подставленную шею, всасывая кожу прямо над трепещущим, загнанным от жара пульсом. Хината вкручивает пальцы в короткие рукава чужой футболки, тянет за неё, чтобы привстать на колени и наконец потереться о член Тобио. — Ох, боже… — стонет Шоё, когда Кагеяма грубо толкается бёдрами вперёд, а после — повторяет это движение снова и снова. Пальцы оставляют мелкие синяки на ягодицах Шоё в попытках притянуть ещё ближе, ещё… жарче. — Т… ты трахнешь меня… сейчас… верно? Кагеяма сходит с ума. Он рычит — нетерпеливо, жадно; выдыхает в обнажённое горло Хинаты — тяжело, тепло; его глаза наливаются чернотой — практически осязаемой; и, несмотря на животный голод, сочащийся из приоткрытых губ, он, отстраняясь, чтобы заглянуть в лицо Шоё, всё ещё выглядит удивлённым. Тобио продолжает тереться о него членом, ёрзать всей длиной по стволу Хинаты, и Шоё рассеянно задумывается: а способен ли Кагеяма и вовсе сейчас отвечать? Тобио зашёл слишком далеко — вовсю поддался животным инстинктам, и Шоё открывает рот, чтобы повторить вопрос, но его губы проворно захватывают, и Кагеяма сладко проглатывает непрозвучавшую мольбу. А после — отвечает. — Да. Это не ответ — это опасное, отрывистое предупреждение, выдыхаемое, когда Тобио отрывается от его губ, чтобы глотнуть воздуха; это восхитительная блаженная музыка для ушей Шоё — он готов заплакать от единого слова, короткого звука. Ладонь покидает бедро Хинаты, чтобы мягко обвести кончиками пальцев влажные губы. Тобио довольно наблюдает, как Шоё позволяет им скользнуть внутрь, а после утробно рычит, двигая пальцами глубже, нетерпеливее, заставляя Шоё давиться, натягиваться на острые костяшки. Слюна стекает по подбородку, но Хината упрямо сжимает губы, не сводя глаз с Кагеямы. И скулит. Скулит, когда Тобио осторожно освобождает свои пальцы. Мокрые, лёгкие, словно пёрышки, прикосновения стекают вниз по середине спины, оставляя на позвоночнике вязкие капли слюны, и Хината прячет лицо в ключицах Тобио, чувствуя, как пальцы останавливаются ещё ниже — замирают у мошонки. Шоё слышит неровно дыхание Кагеямы, чувствует лёгкую дрожь его тела, а после — ахает, когда пальцы медленно начинают пробираться внутрь кольца мышц. Хината выгибается, всхлипывает, поднимает лицо вверх, скользит губами по челюсти Кагеямы. Благодарно стонет в потную кожу, трясёт бёдрами, пока Тобио методично раскрывает его. Шоё боится сойти с ума, совсем чокнуться — натягиваться на эти пальцы самостоятельно, распахивать себя ещё шире, предлагающе. Шоё хочет быстрее, глубже, но послушно позволяет Кагеяме работать самому — растягивать его вход с привычной лёгкостью, скользить нежными сладкими пальцами, снимающими напряжение с тела, делающими его полностью податливым. — Каге… их… — Хината смыкает губы, закатывает глаза, прикрывает веки от нахлынувших ощущений — его тело готовится принять Кагеяму полностью. Каждый его сантиметр — эта мысль будоражит расплавленный жар в животе, и Шоё дрожит в объятьях Тобио. Он так хочет быть наполненным до самых краёв, чувствовать, как ощущение «полноты» захлёстывает его с головой, угрожает пролиться… Шоё хочет Кагеяму. Думает, что умрёт без него — без Тобио, заключённого в ловушку его тела, без толстого крепкого и пульсирующего члена внутри… Кагеяма поворачивает голову и толкается лицом в висок Хинаты, пока тот не приоткрывает губы, выдыхая низкий, едва слышный стон — Кагеяма пробирается языком внутрь: медленно, мягко, так хорошо, что Хината всхлипывает, подаваясь назад, но Тобио, с усмешкой качая головой, вынимает пальцы. И рывком поднимает Шоё в воздух. Хината ударяется поясницей о стол, падает на локти, цепляется ногами за талию Кагеямы, упираясь пятками в спину, пока тот нависает сверху, заглядывая в лицо чернильно-чёрными глазами — свирепыми, голодными, практически дикими. Широкая грудь вздымается от частого тяжелого дыхания, и Хината молчаливо ждёт, когда Тобио подхватит его бёдра, перевернёт на живот, чтобы забраться на него, словно какое-то животное — он явно не сможет удовлетворить себя по-другому после столь долгих прелюдий, но…. — Хочу тебя так, — шепчет Кагеяма, мягко скользя ладонью под футболкой Шоё — по выступам его рёбер, расширяющимся и сжимающимся от тревожного дыхания. — Хочу видеть тебя. Хината сглатывает, пока Тобио благоговейно гладит рукой его трясущееся бедро. — Хочу видеть твоё лицо, — рычит Кагеяма, пристраиваясь к Хинате. Он ни на секунду не разрывает зрительного контакта, водя гладкой головкой по складкам входа Шоё. — Хочу видеть, как ты кончишь. Хината всхлипывает, выгибается, когда член надавливает на кольцо мышц — его тело готово и жаждет поглотить Кагеяму, растянуться до самого предела без остатка. Шоё глубоко выдыхает, позволяя секундному, такому знакомому опасению, что Кагеяма-блять-слишком-большой-и-порвёт-его, разлиться по позвоночнику от шеи к копчику, прежде чем он наконец расслабляет трясущиеся ноги, и Тобио толкается вперёд, чтобы полностью погрузиться внутрь. Мышцы рук сдают — Шоё падает на стол, выгибаясь над поверхностью, закидывая голову, открывая рот в учащённых выдохах, пока Тобио сантиметр за сантиметром проталкивается вперёд. Ощущения сводят с ума: жжение и притуплённая боль успокаиваются под ласковыми прикосновениями пальцев к внутренней стороне бёдер Шоё, под следами безумной, нескрываемой нежности к нему. — Ты выглядишь… и чувствуешься… так охуенно хорошо… — голос Тобио трясётся, готовый вот-вот лопнуть по швам — Хината знает, что он сдерживается. Сдерживается, чтобы не опустошить его, чтобы не выпить до дна. Шоё наблюдает за ним из-под полуприкрытых век слезящихся глаз, подмечает попытки сдержаться, подавить природу — в случае Кагеямы не нужно быть телепатом или детективом: бесконечные чёрные лужи отступили, демонстрируя белки глаз и глубокую океанскую синеву радужек, клыки втянулись, превращаясь в умеренно заострённый набор человеческих зубов — что это, если не явное проявление самоконтроля? И каким бы сексуальным ни был Страшный Демон Тобио, этот Кагеяма — нежный, искренний, любящий и заботливый — заставляет грудь Шоё наливаться теплом, заполняться чем-то куда более плотным, чем член, двигающийся глубоко внутри него. — Хах… блять… Каге… — голос Хинаты срывается вверх — тонкий, плаксивый даже для его ушей. Потные ладони скользят по поверхности стола, цепляясь за край. — Т-так… много… внутри… Погрузившись во всю длину, Тобио неровно выдыхает, наклоняется ниже, обхватывает спину Шоё рукой, упираясь второй о стол, и оставляет нежные, лёгкие поцелуи на влажном лбу и рыжих волосах. Кагеяма всё ещё одет. Хината, может, и хочет запротестовать, но тогда, скорее всего, Тобио придётся отстраниться от него, а Шоё этого не переживёт. Развалится на части прямо там. Поэтому он, совершенно на всякий случай, обхватывает руками шею Тобио и крепче цепляется ногами за его талию. — Всё нормально? — шепчет Кагеяма между быстрыми выдохами, прерываясь, когда Шоё резко подкидывает бёдра вверх. — Н-не слишком… много? «Слишком», — думает Хината. Всегда и, блять, навсегда ему слишком много, но совсем не в том смысле, в каком спрашивает Кагеяма. Поэтому Шоё трясёт головой — «нет» — пока грудь сводит теплом, а тело приспосабливается к пульсирующему члену, замершему внутри него. Он судорожно втягивает воздух, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Кагеяма всё ещё медлит, и Шоё, сжав зубы, нетерпеливо стучит пяткой по спине. — Двигайся, Тобио! И Тобио двигается: на пробу толкается бёдрами вперёд, высекая громкий всхлип из ослабшего Хинаты — напряжённый член проходит сквозь него, задевая все те кнопочки, про существование которых Шоё уже успел забыть, пока Тобио, господи, конечно, это Тобио, не активирует их все до одной. Кагеяма толкается бёдрами вперёд снова, и горячие слёзы, таившиеся в уголках глаз, наконец разливаются по щекам. Шоё распахивает губы, практически до боли выгибает спину, приспосабливаясь к массивным размерам. Горячие поцелуи перчат горло, подбородок, линию челюсти; ладони Тобио держат его за спину, скрадывая болезненность изгиба и уменьшая напряжение во всём теле, пока член практически полностью выскальзывает из Шоё, а затем вновь вторгается обратно. Снова. И снова. И снова. Постепенно бёдра двигаются все быстрее и сильнее, вытрахивая, кажется, все силы из скулящего Хинаты. Сознание покидает Шоё грубыми маленькими выдохами, вырывающимися из глотки с каждым толчком, заставляющими голос хрипеть, когда он выстанывает отрывки и невнятные буквы одного и того же имени — это единственное, чем сейчас Шоё может выразить свое бесконечное обожание. — Тоби… ах… я… Ка… м… ах… так… хах… хорошо… бл… м-м-м!.. Его бредовую похвалу резко прерывают губами, такими жёсткими и крепкими, что Шоё не удивится, если после поцелуев останутся синяки. Кагеяма стонет в его рот, входит на всю длину, замирая, позволяя Шоё почувствовать, как член пульсирует глубоко внутри, как основание трётся о растянутые мышцы. И Хината не мог бы просить о большем: то, как делает это Кагеяма, сводит его с ума. Шоё, блять, теряет голову. Он подаётся бёдрами назад, самостоятельно насаживаясь на член Кагеямы, безжалостно выталкивая воздух из легких с каждым новым движением тела. Тобио тянет его на себя, и Шоё упирается ладонью в поверхность стола, продолжая второй рукой цепляться за шею Кагеямы, чтобы быстрее и быстрее двигаться на члене. Хината заикается, тихо выругивается себе под нос, сжимает зубы, всхлипывает от полноты, раскрывающей его, в одну секунду, и от болезненной отчаянной пустоты — в следующую. Их губы остаются прижатыми друг к другу, дыхания делятся на двоих — с резкими выдохами Кагеямы и мольбами Шоё «больше», «быстрее» и «блять, да, да, ДА». Хината слизывает стоны Тобио, втягивает их, словно кислород, проводя языком по острым зубам, и совсем скоро Кагеяма срывается — не может больше сдерживаться — снова начинает толкаться вперёд, перехватывая инициативу. Шоё откидывает голову назад, едва не падает обратно на стол и полностью теряет контроль над телом, позволяя Кагеяме качать его на члене. Слезящиеся от удовольствия глаза наполовину прикрыты — потолок дрожит, расплывается, падает… И губы на глотке. Чёртовы губы на его горле, оставляющие горячие поцелуи на коже, заставляя что-то знакомое, настороженное скручиваться внизу в глубине его живота. Голова Шоё свободно болтается на шее, предлагая себя голодному жадному рту; острые зубы оцарапывают участившийся пульс так, что это должно разбудить напряжение. Разбудить страх. Стоит подумать дважды, прежде чем обнажать глотку перед вампиром — нет, тапиром — нет, ебаным… ебаным…. — Укуси меня… пожалуйста… Тобио… пожалуйста… просто укуси меня… Кагеяма не кусает. Никогда не кусает, несмотря на умеренное количество подкалываний и завуалированных просьб. Но ведь сейчас отличный момент, чтобы немножко надавить на него, верно? Ведь когда, если не сейчас, пока Кагеяма настолько… взбудоражен. — Заткнись… — рычит в отчет Тобио. Ладно. Возможно, он ещё не настолько поплыл, чтобы позволить первобытным инстинктам взять вверх. Но Шоё видит: Кагеяма едва сдерживается. Хватается за низ его живота так крепко, словно пытается нащупать через кожу собственный член, двигающийся где-то глубоко внутри… Блять. «А если… если он действительно может почувствовать…», — дикая мысль заставляет Шоё схватиться за член, дроча себе, пока Кагеяма продолжает яростно вколачиваться вглубь. «Это странно», — решает Шоё. Странно думать об этом, как об анатомически возможном. Но что не менее странно — просить вампира вцепиться клыками в шею, потому что, по какой-то безумной причине, Шоё уверен, что прикосновение смерти заставит кончить его так чертовски сильно, что он может упасть в обморок и даже действительно умереть — это вполне вероятно, учитывая, что одни лишь толчки Тобио заставляют его чувствовать себя так… так… Так что, да. Это странно. Точно так же странно, как и трахаться на столе в прачечной, в которой ты работаешь, потому что ты больной тупица, который не придумал ничего лучше, чем надеть на смену старые легинсы. Хината странный. Ебанутый. Это даже хорошо. И если Кагеяма не укусит его, то он хотя бы сможет… — Кончи внутрь меня… Тобио рычит. Опрокидывает Шоё обратно на стол, наваливается сверху, туго обхватывает руками, грубыми рывками входя на всю длину — член так сильно раздвигает Хинату, что он практически уверен: развалился бы. Как пить дать, развалился бы, если б не крепкая хватка Кагеямы. И Шоё это нравится. Безумно нравится. Он поворачивает лицо вбок, утыкается раскрытыми губами в горящую щеку Тобио и шепчет это снова и снова, и снова. Движения Кагеямы становятся отрывистыми, суетными, запинаются, дёргаются, и Тобио отрывается от Хинаты, приподнимается, одну ладонь оставляет рядом с рыжей шевелюрой, второй — хватается под острое колено, держа его на весу, раздвигая безвольные ноги ещё шире, и Шоё… Шоё чувствует напряжение, набирающее силу — чувствует удовольствие, заставляющее сжимать пальцы стоп, задыхаться стонами, пока толстая головка члена проходится по всем таким правильным и нужным точкам внутри. Пока щёки Тобио пылают румянцем, пока мокрые от пота волосы колышутся, угрожая заслонить великолепные синие глаза — да, все ещё синие, смотрящие жадно на Хинату прямо из-под чёрного ряда ресниц. Пока в воздухе застывает низкое, разбитое, отчаянное: — Я… я люблю тебя, Шоё… Тонкая дрожь — намёк — пробегается по покрасневшей коже, но Хината глух к подсказкам: оргазм ударяет неожиданно и так сильно, что он изворачивается, изливается на живот и подол футболки, стискивает член Кагеямы внутри, пытаясь замедлить блаженные толчки. Тобио хрипит, стискивает зубы, входит до самого конца — кончает глубоко внутрь Шоё. Член пульсирует с каждой новой порцией спермы, наполняющей Хинату куда большим жаром, чем тот готов выдержать — Шоё кричит, дрожит, стонет от гиперчувствительности; его оргазм растягивается — он смотрит на Кагеяму полуслепо, вытягивает из него всё до последней капли: берёт так много, что чувствует, как сперма стекает прямо на стол. Последний отголосок сил он тратит на то, чтобы потянуть к Тобио трясущиеся руки, чтобы продолжать цепляться за него ногами ещё хотя бы секунду, прежде чем колени упадут, соскользнут с чужих бёдер, безвольно свесятся со стола. Кагеяма медленно выдыхает. Осторожно наваливается сверху, прижимает поцелуй за поцелуем в лоб и потные волосы, скользит губами вниз по обжигающим щекам, по пульсирующей, покусанной нижней губе — трётся языком по едва заметному свежему рубцу. Мягко. — Тупица, — вздыхает то ли упрекая, то ли нет — последняя дрожь обрывает его голос до тихого шёпота. — А что, если бы я был голоден? Хината выдавливает удовлетворённый сонный звук и ёрзает, когда нежные ладони проходятся по бокам. Расслабленные пальцы лениво скользят сквозь чёрные волосы, убирая их от лица. Шоё улыбается. — Хочешь сказать, что не был? — Я ел вчера, — Кагеяма ласково прикусывает кожу на подбородке. — Больше не делай так. Выглядит больно. — Не больно, глупый. Это… а…ах, — Хината роняет руки и стонет, когда Тобио медленно выходит из него. — Я не специально… Кагеяма отрывается от поверхности стола, выпрямляется и смотрит вниз на распластавшегося Шоё. — Прекрати подначивать меня укусить тебя. Хината фыркает. — Я не подначивал. Кагеяма скептически выгибает бровь, и Шоё отводит взгляд в сторону, прежде чем вновь прикусить нижнюю губу. Задумчиво сморщив лоб, он вновь смотрит на Тобио: — Ладно, твоя взяла. Но в конце концов… ты же всё равно укусишь, верно? Кагеяма закатывает глаза. — Это очевидно. — Хорошо. Но… но когда? Тобио моргает — его лицо пустеет, и одни лишь губы двигаются, когда он выдыхает простое: — Прямо сейчас. Хината давится вздохом. Его зрачки, как по команде, расширяются, в сосущей темноте отражается Тобио. Стремительно приближающийся Тобио. Зубы зажимают засеменивший пульс под такой беззащитной кожей шеи… — Подожди… подожди, стой, хватит… хва…. Тобио! Тёплый смех опадает на кожу — Кагеяма поднимает голову, самодовольно сверкая глазами. — Видишь? — улыбается он. — На самом деле, ты этого не хочешь. — Я… я не был готов! — протестует Хината, рывком садясь, когда Тобио делает шаг назад, посмеиваясь и застёгивая джинсы. — Я просто… это… это нечестно! — И что в этом нечестного? — спрашивает Кагеяма, наклоняясь, чтобы оценить формат разрушений. Его глаза вновь слегка стекленеют, когда он замечает легинсы. Подцепив ткань, он бросает её Шоё. — Я не был типа… эмоционально готов, тупица! Нужен же правильный настрой и… всё такое, — он хватает помятую одежду и кривит губы от недвусмысленных мокрых пятен. — И я отказываюсь надевать это! Ты их обслюнявил! Кагеяма задумчиво гладит щёку изнутри языком и деловито осматривается, подмечая всё ещё работающую сушилку. — Ну, не думаю, что у тебя много других вариантов. Хината закусывает губу, хмуро буравит взглядом легинсы и изо всех сил пытается не думать о том, что прямо сейчас из него капает остывающая сперма. — Полагаю, ты прав. Тобио приближается. Кладёт ладони на обнажённые бёдра — кожа краснеет, всё ещё слишком чувствительная, оголодавшая по его прикосновениям. — Тогда позволь мне отнести тебя в ванную и помочь с душем, — мурлычет Кагеяма, потираясь губами о мочку уха Шоё. Тобио тянется к многострадальному полотенцу и окручивает его вокруг талии Хинаты. — Мне тоже нужно помыться. Возможно, к тому времени, как мы закончим, твоя одежда как раз высохнет. — Возможно, — бурчит Шоё, падая на грудь Тобио. Веки тяжелеют. — Я собирался посмотреть фильм. Пока ждал. Хочешь со мной? У нас ещё есть время. Кагеяма кивает и помогает Шоё подняться со стола и дрожащими шажками направиться в ванную. И вот они оба чистые, свежие, пахнут, как цветочное мыло, запасы которого хранятся в комнате отдыха. Стол почищен и продезинфицирован, и Шоё, завернувшись в мягкое полотенце, падает на старый потёртый диван вместе с Тобио, ставя ноутбук на кофейный столик рядом с какими-то старыми «желтушными» журналами. Его одежда всё ещё в сушилке, но они не спешат: у них есть как минимум два часа, прежде чем солнце поднимется из-за горизонта (о том, что это никак на него не влияет, Кагеяма сообщит Шоё как-нибудь в другой раз), и около полутора часов, прежде чем придёт дневной сменщик. — Что смотрим? — спрашивает Кагеяма, ёрзая и поудобнее устраиваясь позади Хинаты. Он подпирает голову рукой, а второй обхватывает Шоё за талию. Пальцы лениво вырисовывают крошечные узоры на нижней части живота — привычно. Комфортно. Как и всегда. Шоё тянется к ноутбуку, пробегаясь по категории «ужасы» на Нетфликс. — Может, это? — зевает он, скользя пальцами по трекпаду и кликая на фильм прежде, чем Тобио успевает ответить. — Ухм-м-м, — тянет Кагеяма, утыкаясь лицом в волосы Шоё. — Почему ты всегда выбираешь что-то страшное. Хината устало вздыхает. — Ты же тапир… — Не-а. — … как ты можешь бояться ужастиков? Тобио поднимает голову, бросая короткий взгляд на экран, а после утыкается лицом в подставленную тёплую шею и недовольно рычит. — Хочешь другой? — спрашивает Хината, наклоняя голову, чтобы Тобио было удобнее. Кагеяма бормочет тихое «нет» и оставляет мягкий поцелуй на молочной коже. Вообще им, возможно, действительно стоило выбрать другой фильм: Хинаты хватает ровно на десять минут, пока пальцы Тобио мягко скользят по его телу, а дыхание согревает горло, позволяя взбудораженному уму впасть в лёгкую дрёму, прежде чем… — БЛЯТЬ. — Что? Что такое? — вскрикивает Тобио, когда Шоё резко садится. Хината ошеломлённо моргает, утыкается взглядом в экран — фильм, кажется, уже подходит к концу — переводит его на стену прачечной, где висят часы. Сердце бешено стучит. Во-первых, потому что ему снилось бледное изувеченное лицо и длинные отвратительные волосы девушки, вылезающей из телевизора. Возможно, ему действительно не стоит смотреть ужасы перед сном. А во-вторых… Во-вторых, потому что… Шоё оборачивается к Кагеяме. Напряжённо сглатывает. Тобио распахивает глаза, внезапно всё понимая. Чёрт. Он знает — он прекрасно знает, что Хината хочет сказать. — Нет… только не говори, что… нет. Хината кивает. — Да. — Шоё, пожалуйста… — Кагеяма зажимает ладонью губы. — Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь. Шоё трясёт головой. — Нет, — потрясённо пищит он. — Я… я нет. Я… забыл выключить камеру наблюдения.