Имя мне - легион

Алп недовольно морщилась, раскинувшись в кресле в её — их — покоях на флагмане. Съаде сидела напротив на спинке своего кресла, качала ногой и поджимала губы, но ни словом, ни жестом не выразила своего недовольства. Заболела сестра — что же, такое случается, случилось, а значит, и обсуждать тут нечего. — Полагаю, вскоре мы будем знать точно, — запрокинув голову, говорила Алп, — что это такое и как лечить. Чародейка упорна и упряма, дойдёт до самых корней и вернётся. Съаде внимала с полуприкрытыми глазами, без улыбки — без эмоций, без чувств, мёртвое лицо, застывшее; стекло всё, пропало с её лица, исчезло, подобрала она под себя ногу, оправила юбку — белую, серебрящуюся на свету, не живого цвета, мертвенного, с чёрной глубокой каймой по краю, мягкой, пошитой призрачными ромбами — и одёрнула длинные белые рукава. — Расскажи ещё, — тихо сказала она. — Опиши вновь. И Алп, медленно дыша через рот, негромко вновь описала мёртвого их сына, которому требовалась замена и которому не найти покоя даже после смерти, вновь ощутила щекотку внутри носа и подняла руку, чтобы коснуться двух янтарно-жёлтых нашлёпок, круглых, выпуклых, что прикрепила ей на переносицу Магна и велела не снимать — мол, так будет хоть немного легче, не расползётся по телу, останется на месте, не сгубит младшенькую сестрицу, не оставит Съаде в одиночестве с пустотой в сердце. Сестра слушала внимательно и устало, и вновь катилась одинокая слеза по щеке — единственное свидетельство того, как она расстроена, как огорчена и опечалена этой смертью. Знали они обе, что умереть может каждый, и всё же, всё же, всё же… — И снова ты скажешь повторить одно и то же, — размеренно говорила Алп, размышляя, как долго выдержит она вынужденную свою изоляцию. — И так до тех пор, пока я не засну. — Возможно. — Съаде махнула рукой и потянулась. — Если чародейка собирается нас навестить, то нужно обдумать, как мы будем её принимать. Дети будут рады её увидеть, — и Алп кивнула с улыбкой, представляя, как будет за Магной увиваться весь состав либрариума, который сейчас с ними, — и мы тоже, не так ли? Что мы ей скажем, когда она спросит? Алп пожала плечами. На тихий вздох открывающейся к ним двери они повернули головы одновременно. Слишком долго они не разделяли друг друга, слишком долго воспринимали друг друга как одно, делили между собой всё — и теперь снова стали единым целым. Сколько бы ни бились другие, думала Съаде Алп двумя головами, едва заметно шевеля ресницами, я всегда одно целое. Можно ли разделить нас? Даже Отец никогда не пытался и принимал нас такими, и любил он нас втрое против остальных — как Съаде, как Алп и как Съаде Алп. И любит. — Заходи, — сказала она двумя голосами. Вошедший космодесантник ещё не избавился от знаков Четвёртого, от его нравов и обычаев, от повадок, потому, переступив порог, замер, пока дверь за ним закрывалась, и переводил взгляд с одной матери на другую. Потом склонил голову и кратко сказал: — От Императора, — и протянул сложенный кусок пергамента. — Только пришло. Съаде встала и забрала послание. Развернула. Пробежала глазами и отдала Алп. Та изучила короткую быструю запись: «Скоро буду», — и прикрыла глаза. Значит, пришло по астропатам с особыми метками, расшифровали и немедленно перенесли на материал, который легко уничтожить, а потом сразу передали — в конце концов, каждый из Двадцатого знает кучу способов, как быстро добраться из одной точки флагмана в другую. Значит, скоро будет легче. Немного. — Как сейчас наша сестра, Сенека? Алп не вслушивалась сильно в разговор, погрузившись в собственные мысли. Так или иначе, она узнает всё сказанное. — Отец! Алп повернула потяжелевшую голову и улыбнулась — сколько бы лет ни проходило, как далеко они бы ни забирались, завоёвывая Галактику, едва их навещал папа, все они снова становились маленькими девочками, которым ужасно необходимо повисеть на нём. А так как Двадцатые были достаточно миниатюрны, то их обеих до сих пор Император мог таскать на руках. Наверное. Во всяком случае, Съаде Алп теоретически рассчитала подобную возможность. — Я ненадолго, — вздохнул Отец, опуская Съаде на кресло и усаживаясь рядом с Алп. — Магна добавила подробностей заражения. Он коснулся кончиком пальца её носа — и серая пыль поползла к Нему. — Вот как, значит. Съаде, принеси… — Отец ненадолго задумался, — да, пожалуй, пинцет и какую-нибудь ёмкость покрепче, чтобы оттуда ничего просочиться не могло. Съаде не соскочила, не сползла — стекла с кресла и, кивнув, просочилась куда-то сквозь стены, в один из множества потайных ходов, о которых знали только они, сёстры-примархи, единственные близнецы среди всех детей Императора. Отец дал Алп платок и велел высморкаться. — Хорошо, что пока никто из техножрецов эту пыль не видел, — говорил Он, ласково гладя больную дочь по голове, — иначе ничего бы уже не было. Не думал, что эта дрянь ещё где-то уцелела… Слушай внимательно. Алп кивнула и прикусила губу. — Эта, за неимением лучшего слова, пыль реагирует на твой страх. Постарайся как можно сильнее бояться, что вся она выйдет и прицепится к пинцету. — Как долго? — Пока я не скажу «хватит». Вернулась Съаде — с пинцетом, с шкатулкой, с ватой. Даже воды ледяной принесла бутыль и налила немного в пиалу. Отец кивнул, взял пинцетом немного ваты, макнул в воду и коснулся холодным мокрым комком кончика носа Алп. Та зажмурилась и очень живо себе представила «страшную-престрашную» вещь: мерзкая эта пыль, вездесущая и противная, перебирается на эту вату — и в эти нашлёпки на переносице. Боялась она вдохновенно, с полной самоотдачей. Приоткрыв один глаз, она смотрела, как Отец переносит сереющие комья ваты в шкатулку, и не забывала побояться, что пыль отцепится и не последует нитью, чтобы потом не собирать повсюду эту дрянь. Под конец Он осторожно снял пинцетом нашлёпки, что-то выждал, а потом вместе со шлейфом уронил в шкатулку, положил туда же пинцет, захлопнул крышку, что-то начертал на ней и, достав из воздуха липкую ленту, обмотал ей ещё поверх новое хранилище. — А что ты с этим будешь делать? — полюбопытствовала Съаде. — Кину в ближайшую чёрную дыру и забуду об этом, — отмахнулся Отец. — Есть вещи, которым бы лучше никогда не появляться. — А что это? — спросила Алп, осторожно трогая нос. Съаде налила ей воды в чашку и протянула. — Нано, — помолчав, ответил Отец. — Искажённые нано. Съаде Алп склонила обе головы и отпила воды. Искажённые — это плохо. О таком говорили дома: как правило, такие вещи касались исключительно Пятнадцатой, чья любознательность иногда переходила все возможные границы, но кое о чём рассказали и Съаде Алп — чтобы подобное уничтожать до того, как кое-чьи любопытные конечности доберутся. — Что они делают? — Много чего. И больше Он ничего говорить не стал.