Dog fidelity

Время от времени, Дазаю казалось, что высшее образование — пустая, до невозможности глупая трата времени. Хотя, сейчас с этим сложно было бы не согласиться — он уже какую пару прогуливает, сидя на грязном подоконнике в мужском туалете, без зазрения совести куря в окно. Не лучшее место для отдыха, конечно — на стенах множество похабных надписей, пол чем-то замызган, в батарее тлеют чужие окурки, а чуть дальше одиноко валяется использованный презерватив и несколько одноразовых шприцов. Зато мозг никто не ебет. Просто потому, что сюда редко кто заходит — нормальные туалеты есть этажом выше, а здесь ошиваются по делам иного характера. Какого, обычно никто не поясняет даже первачкам — по слухам все понятно. Ни то чтобы у них тут свой картель Синалоа, или студенческая Коза Ностра, но всякой швали хватает. По крайней мере, Осаму видел много. Даже больше, чем хотелось бы. Как-то раз случайно наткнулся на толкача, пытающегося впихнуть покупателю свою дрянь, убеждая, что дурь высшего качества. Дазай тогда здорово струхнул, все боялся, что когда-нибудь тоже подсядет и его сдадут ментам. А потом ничего, привык. Даже рядом сидел. Хотя, все равно мерзко. Затушив сигарету прямо об оконную раму, Осаму бросает ее прямиком к остальным — в батарею, лениво сползая с подоконника, стараясь ни во что не вляпаться. Перекур перекуром, а на патологическую анатомию идти надо, иначе преподша ему при встрече голову оторвет. По крайней мере, попытается точно. Акико Йосано была женщиной умной, строго следящей за дисциплиной и достаточно авторитетной, чтобы нагонять страх на всю группу, даже толком не повышая голоса — наоборот, когда анатом злилась, она переходила на шелестящий, пробирающий до костей шепот, от которого даже у старшекурсников все внутри сжималось. Каждый раз, когда у преподавателя бывали подобные настроения, казалось, что вот, еще немного, и ты пополнишь коллекцию Вузовских трупов, а в документах напишут, что, мол, отписал свое тело науке, ничего не знаем, ничего не слышали, череп будет красоваться на кафедре анатомии, а его кишочки мы заспиртуем в баночке. Зато все наконец-то увидят внутреннюю красоту вашего сына, это уж мы обещаем. Само здание университета было огромно, настолько, что иногда Дазаю казалось, что от кабинета до кабинета он проходит просто космические расстояния. Впрочем, компания юноши почему-то считала иначе, говоря, что кто-то слишком разленился, тихонько посмеиваясь. Осаму на такое обычно лишь высокомерно хмыкал, смотря сверху вниз и показывая средний палец — ни то чтобы он действительно злился, но ради реноме можно немного и повыебываться. Репутация, пожалуй, одна их самых важных деталек, из которых складывается впечатление о человеке. Тебя знают, как безнадежного наркомана? Каким бы прекрасным и интеллигентным ты не был на самом деле, общество все равно будет тебя видеть занюхивающим белый порошок через скрученную стодолларовую купюру и пускающим слюни под кайфом. Этого не избежать. Социум, по сути, стадо, которому нужны как козлы отпущения, так и своя элита, которой они будут поклоняться, подражая и восхищаясь. Осаму всегда стремился быть именно на месте этой самой элиты, ставя себе планку и никогда не опускаясь ниже нее. Разве что в своей вечно пустой однушке недалеко от универа, по вечерам заваривая очередную порцию рамена — сил готовить просто напросто не было, как и держать образ факультетского принца. Он не идеален, и никогда не был таковым. Просто ребенок, который пытается как-то самостоятельно выживать, время от времени усмиряя свою гордость. В своей однушке он оказался, разосравшись под вечер с родителями, две ночи проведя на улице, отсиживаясь по кафешкам и забегаловкам, тратя скромные накопления с подработок репетитором. На третью ночь, официантка из кафешки, где он сидел чаще всего, принеся заказ, тихо шепнула ему, что в заведение требуется бармен, а ночевать он может в подсобке — туда до часов девяти обычно никто не заходит, разве что только взять что-то по мелочи. Дазаю толком ничего и не оставалось, кроме как принять предложение и следующим же днем, после универа, выйти на работу. Обучался он рекордно быстро, хозяин кафе был приятно поражен, как и Осаму суммой своей зарплаты. Уже через месяц юноша переехал из подсобки в свою нынешнюю съемную квартиру, слегка пустоватую, но от того более дешевую, а юноша шиковать и не привык. Ничего, освоится. С родителями-то конечно в итоге он помирился, спустя несколько дней, но жить остался у себя в однушке — возвращение коробило горделивую натуру, да и пора бы уже вступать во взрослую жизнь. Сейчас же Дазай уныло спускается вниз по лестнице, вслушиваясь в эхо от собственных шагов. Как внезапно оказалось — взрослая жизнь далеко не такая сказочная, как ему представлялось в детстве. Это когда ты вроде как можешь тусить допоздна, не спать ночами, питаться только сладостями, но уже как бы не хочешь, так как твои желания прямо противоположны вышеназванным. Оказавшись на подвальном этаже своего университета, Осаму тихо напевает грустную, но такую навязчивую мелодию, засевшую в голове еще с утра, продолжая двигаться вперед по коридору. В какой-то момент, пол из черно-белой плитки становился просто бетонным, с мелкими обкрошившимися камушками, об которые некоторые особо неуклюжие личности спотыкались, больно разбивая колени в кровь. Впрочем, Дазай был не из их числа, лишь слегка жмурясь от раздражающего яркого освещения. По всему коридору царил яркий белый свет, иногда прерывающийся «морганием» какой-нибудь из длинных старых ламп. Впрочем, с ремонтом здесь никогда особо не парились — вон, плитка белая на стене, сколько поколений студентов видала, а все держится, даже несмотря на некоторые отвалившиеся маленькие квадратики. Осаму, дойдя до места назначения, усаживается прямо на пол, подкладывая под спину рюкзак и ожидая в таком положении начала пары, так как морг до него всегда оставался закрытым. Кушеток тут, для бедных-несчастных ожидающих студентов, конечно же, не поставили. Видимо из расчета, что никто, в здравом уме, сюда раньше времени не попрется. Тем не менее, Дазай, время от времени, сомневался в собственном душевном здравии, а потому с этим возможным утверждением спорить не брался. А вдруг и правда так? Он нередко бывал белой вороной в обществе людей, так что не удивится, даже если у него найдут какую-нибудь прогрессирующую мозаичную шизофрению. Впрочем, наверное, это не так уж плохо? Он не боится сойти с ума, да и страх у Осаму всегда был только один — что в какой-то момент он заиграется настолько, что забудет истинного себя. Один из минусов пребывания на верхушке — со временем вживаешься в роль, начинаешь думать в соответствии с ней, делать так, как она диктует, и постепенно настолько привыкаешь, что уже никогда не заметишь, что ты бы сделал иначе. Хотел бы сделать иначе. -Эй, это морг? — от размышлений Дазая отвлекает чужой громкий голос, донесшийся с конца коридора, откуда юноша еще несколько минут назад пришел сам. Впрочем, орать в ответ он не собирается, ожидая, пока вопрошающий приблизится сам. — Ты глухой, блять, что ли? -С каждой твоей фразой, тебе все меньше и меньше хочется ответить. Да, это морг, на двери написано. Можешь прочитать, если умеешь, конечно, — Осаму, закатывая глаза, достает телефон, делая вид, что крайне увлечен просматриванием ленты, на самом деле тихо наблюдая за пришедшим. Парень действительно подошел к дверям морга, рассматривая металлическую табличку. Впрочем, через несколько минут сие занятие ему надоело, и он снова подошел к Дазаю. -Ты бы тут, булочка, не выебывался, — юноша отпускает смешок. — Я Чуя. Чуя Накахара. Советую тоже представиться, иначе я до конца дней твоих буду называть тебя булочкой. -Осаму Дазай, кексик, — Дазая передернуло. Он всегда недолюбливал уменьшительно-ласкательные, вроде котиков, зайчиков, сладеньких, и прочей дряни, но тут уж ситуация вынуждала. — Ты откуда такой охуевший взялся, рыжуха? Чуя действительно был рыжий, хотя, признаться, волосы, когда-то собранные в высокий хвост, а сейчас просто растрепавшиеся и частично лежащие на плечах, не были самой заметной его чертой. Одет парень был в черную кожаную куртку с мехом на воротнике, под ней же виднелась такая же черная футболка с небольшими разрезами на животе и надписью «Carnivore» на груди. Дополняли образ черные широкие брюки, заправленные в высокие черные берцы на шнуровке, кожаный браслет на правой кисти, и серебряное кольцо на большом пальце левой руки. Помимо этого, если присмотреться, можно было увидеть посверкивание металла и на лице Накахары. На губе, чуть правее от середины, виднелась небольшая серёжка, над бровью блестели три железные точки, а на ушах, в сумме, весело около семи колечек — три на одном, и четыре на другом. Все-таки, про то, что парень не особо выделяется в толпе, мало кто заикнется. Хотя, была в этом какая-то изюминка… -Из Японии перевелся. Красивый город у вас, кстати, — с этим не поспоришь. Кёльн был прекрасен в своей величественности, прекрасен готическими соборами, церквями и старинными поместьями, прекрасен садами, парками, и, разумеется, смешением старого и нового. Пожалуй, Кёльн олицетворял собой благородную старость, которую время от времени искусно реставрировали, так, что и не скажешь, что тут что-то когда-то рушилось. Впрочем, не зря же этот город представлял собой культурный центр Германии — как и везде, все с иголочки и работает как часы, однако живописных мест Кельну не занимать. В Японии все было иначе. Совсем иначе. Дазай жил там до тринадцати лет, и неплохо помнил шумный, многолюдный Токио, где каждый куда-то спешил, многие жили на антидепрессантах из-за постоянного стресса, и часто можно было видеть людей в медицинский масках — воздух слишком уж загазованный, не вздохнуть. Квартирки в стране восходящего солнца были маленькими, стены давили. Помнится, Осаму в то время очень хотел кота, однако в их домишке его просто некуда было бы поселить — все пространство было занято, удивительно, как подавляющее количество населения Токио могло спокойно уживаться в подобной тесноте, и не ссориться с сожителями. Хотя, несмотря на все неудобства, работа в Японии была действительно хорошо оплачиваемой, а начальство взаправду заботилось о своих подчиненных. Впрочем, Дазай ни капли не жалеет о переезде — в Кёльне и дышится легче, и живется проще, без постоянной трясучки о потере работы, неудаче на экзаменах и еще миллионов разных причин. Здесь привольно, во всех смыслах, которыми можно наделить это слово. -Забавно. Да, красивый. Какое-то время жил в Токио, но здесь мне нравится больше. Тут спокойно, если понимаешь, о чем я, — Осаму пожимает плечами, с тяжелым вздохом поднимаясь с пола и нажимая на кнопку включения экрана смартфона, собираясь посмотреть время. Ровно полдень. Пара должна была начаться еще двадцать минут назад, а преподавателя и не видно. Нахмурившись, юноша проходит разблокировку, набирая короткий пароль и заходя в чат группы, становясь еще более недовольным. Акико отменила пару за полчаса до ее начала, и если бы Дазай все-таки удосужился сходить на предыдущую лекцию по биоэтике, он бы об этом знал хотя бы от одногруппников, сейчас счастливо попивая чай-кофе-что-нибудь-покрепче в ближайшей кафешке. Но, не судьба, так не судьба. — Пару отменили. Ты как хочешь, а я сваливаю. -Да, понимаю, хотя сам из Киото. Нервотрепки и спешки там слегка меньше, но все равно одна параша. Покажешь достопримечательности города, раз уж ты тут живешь дольше, чем я? — голубые глаза хитро прищуриваются, а интонация так и вовсе не похожа на просящую. Накахара напоминает хитрую, умную лисицу, всегда добивающуюся своего, берущую если не силой, то умом и сладкими речами. А заговаривать зубы Чуя всегда умел — закачаешься. Только вот бурый лис не слишком спешит позволить себе на эти речи поддаться. -У меня вечером встреча с девушкой, так что извини, сам как-нибудь сориентируешься, — подмигнув и высокомерно улыбнувшись, Осаму подхватывает рюкзак, быстрым шагом идя обратно к лестнице, слегка распуская серый галстук и вздыхая глубже. Чуя странный. Чуя давит своим присутствием, подавляет волю. Чуя выглядит дружелюбным, хотя на самом деле в нем таится что-то темное, страшное, затаенное в темных зрачках и умело маскируемое. Голубые глаза затягивают, будто омут, и ты уже просто не можешь сказать ни слова против — язык не слушается. Накахара умелый манипулятор и хороший актер, умеющий настраивать людей, будто бы те были не более чем механизмом простой детской машинки, в котором следует покрутить несколько деталек, и вот машинка едет уже туда, куда нужно тебе. Дазай впервые видит что-то настолько ужасающее, что сам готов сбежать только при виде взгляда, пронзающего душу. Внутри все клокочет от потаенного страха перед неизвестным, чем-то заведомо более сильным, чем он, чему нельзя будет сопротивляться, когда оно действительно начнет вести игру всерьез. А оно начнет, Осаму уверен. Только вот цель игры вряд ли станет известной до ее конца, поэтому остается лишь выгрызать свое право на жизнь, держаться и балансировать на острие. Выживает сильнейший, или наиболее хорошо приспособившийся — это негласное правило, которое существовало, существует и будет существовать. Ему ли не знать. Дазай сам не замечает, как буквально за несколько минут успевает подняться с подвального этажа, пройдя мимо гардероба, выйти из института, и оказаться сидящим в ближайшем кафе, попивая какао, которое, вообще-то, с детства не переносил. Сейчас оно, почему-то, казалось лучшим, что только существует из напитков, и создавало ощущение уютности и защищенности. В памяти все еще мелькали недовольно прищуренные голубые глаза, однако чем больше времени проходило, тем проще Осаму удавалось убедить себя, что ему просто примерещилось, а Чуя — вполне обычный студент, попытавшийся быть с ним дружелюбным. Хотя, на задворках сознания, Осаму допускал мысль, что никакого Чуи и вовсе не было — просто надышался дымом и всяким, вот мерещится невесть что. Впрочем, другая половина сознания Дазая была полностью уверена, что Накахара был, материальный, яркий, и такой же ужасающий, каким он застыл в воспоминаниях юноши. Нет, новенький был неплох на лицо, если бы Осаму не был настолько напуган, он бы даже мог назвать его симпатичным, но настороженность и самолюбие не позволяли, однако… Было в нем что-то неживое. Наверное, взгляд… Так смотрят мертвецы. Осаму тут же выбрасывает подобные мысли из головы. Его задача сейчас очень проста — не думать, и он уже с ней не справляется. Не день — катастрофа. Выходит юноша из кафе ровно через полчаса, проверяя время на телефоне: лекция по пату длится два часа и тридцать минут, соответственно, у него еще остается полтора часа в запасе, и проводить их в универе совершенно не хочется, от слова «Совсем». Дазай задумчиво застывает под фасадом здания, ежась от холодного ветра. Куртка-то в универе осталась, пока он совершал свое быстрое стратегическое отступление и ретировался в кафе. Впрочем, мерзнет он недолго: внезапно на плечах оказывается что-то теплое, и очень знакомо пахнущее. Принюхавшись к меху на капюшоне, Осаму ненадолго расслабляется, понимая, что куртка пахнет его собственным одекалоном, слегка отдавая дымом, видимо от выкуренной с утра сигареты. Да, курение - его давняя пагубная привычка. За этим занятием, он, наверное, проводит как минимум треть своего времени. Пребывая в расслабленной задумчивости, юноша было тянется к заветному карману на джинсах, как вдруг, в голове всплывает вопрос, откуда взялась столь нужная сейчас верхняя одежда. Дазай резко оборачивается, встречаясь со смеющимися голубыми глазами. -Долго до тебя доходило, что куртка не из воздуха взялась, - Накахара тихо посмеивается, отступив на расстояние двух больших шагов. - Да и бегаешь ты быстро. Пять по забегам на длинные дистанции? -Пять по забегам от физрука, - Осаму хмуро хмыкает, кутаясь в куртку, но нормально не надевая. А зачем? До универа всего ничего, дойдет, не сломается. - Ты лучше скажи, как мою куртку у гардеробщицы отобрал, она ведь над ними, как Кощей над златом, а если вцепится - без декана ты свою собственность вряд ли получишь. Признавайся, избил старушку? Угрожал ей, да? -Это все сила моего природного обаяния, - Чуя отбрасывает волосы с плеча с максимально пафосным лицом, а-ля, царь здесь я. -Ты купил ей шоколад и двадцать минут слушал о ее третьем бывшем муже? -Дазай скептично выгибает бровь. Он и сам через этот цирк проходил как-то раз, что уж там. -Ну-у-у, так не интересно. Но ты прав, я действительно выбрал этот метод, - Чуя пожимает плечами, рассматривая своего собеседника. На минуту, в голубых глаза проскакивает что-то демоническое, нечеловечное, после чего Накахара криво улыбается. - Мои методы всегда правильные.