Призрак будущего
26 декабря 2019 г. в 12:00
Лес впереди темнел призрачной стеной — ночью приморозило, и теперь каждый ствол, каждую веточку покрывал игольчатый иней. Лошади понуро шли вперёд, медленно переступая ногами, но люди были не лучше — уставшие, они засыпали на ходу, стараясь не думать о том, что с ними может случиться, если они упадут и останутся здесь. Элеонора моргнула, вздрогнула, выныривая из короткого, тревожного сна. Оглянулась, пересчитала их крохотный отряд — все на месте. За ней на второй уцелевшей лошади ехала Бригитта, то и дело клевавшая носом. Ардерик, Верен, Такко и трое воинов — вот и всё, что осталось от имперской сотни.
После поединка с Шейном минуло три дня, и за это время расстановка сил изменилась раз и навсегда — камнееды взяли Эслинге, и барон теперь сидел под замком, а вот его жена… Элеонора повела плечами, словно ледяной ветер мазнул по коже. Она не собиралась представлять, как далеко зайдёт благородство Шейна, если ему всё ещё известно это слово. И пока в большом зале Шейн насмешливо призывал Тенрика склонить голову, они бежали по извилистому лабиринту, мечтая, что не заблудятся здесь, погребённые под толщей земли и камней. Если бы не Такко, именно эта участь бы им и грозила, но лучник в подземелье неожиданно оказался, как рыба в воде. Он уверенно вёл их вперёд, и отсветы факела плясали на шершавых, где-то влажных, покрытых слизью камнях.
Проходы были достаточно широки и высоки — было видно, что строили их для войны, не для мира. Но вывести больше двух лошадей не удалось, да и те поначалу шарахались, отказываясь входить внутрь. Но Ардерик, казалось, имел власть приказывать не только людям, но и животным. Шепнув им что-то, он погладил шелковистые морды, и лошади покорно шагнули в темноту.
Ардерик. Он шёл впереди, тихо переговариваясь о чём-то с Вереном, и его фигура отчётливо выделялась на фоне светлеющего неба. Если бы не он — страшно представить, что её могло ждать. Если бы не он, может, не было бы и вовсе нужды покидать Эслинге?.. Элеонора нахмурилась — чувство, томившее душу, было непривычно и даже в чём-то неприятно. Она с детства привыкла полагаться только на себя, с лёгкостью жертвуя чужими страстями, если в этом была нужда. И только Шейн смог пробить броню отчуждения, в которую себя заковала Элеонора. Но он же и ранил так сильно, что баронесса решила — любовь — удел слабаков. И она продолжала свято верить в это, пока имперский сотник Ардерик, как глоток воздуха из далёкого юга, ей не отказал. Вспоминая тот вечер, она снова и снова прокручивала в голове его слова, чувствуя, что… Уважает его. Да, именно уважает, а это чувство не вызывал ни один из мужчин, когда-либо входивших в её жизнь.
В ночь атаки на Эслинге она словно взглянула на него по-новому. Взглянула и потянулась, всем сердцем, всей душой, истосковавшейся по чужому теплу. Не вовремя, некстати, уж точно не когда пылают крыши и погибают люди. Её люди. А теперь, лишённая власти, положения, мужа, Элеонора ехала навстречу неизвестности, и кроме Адрерика, у неё, кажется, ничего не осталось.
Всю ночь шёл снег, заметая следы, но никто не надеялся на то, что им дадут уйти далеко. Воины Шейна ориентировались в этих землях, как рыба в воде, в то время как южане, изнурённые осадой, битвой и ночным переходом, уже валились с ног. Глаза закрывались, мысли в голове ворочались вяло, снег облепил сапоги, и каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего.
— Смотрите, там, кажется, дым!
Острые глаза лучника выхватили из однообразной пелены узенький, едва заметный столбик дыма, поднимавшийся над лесом.
— Если мы его заметили, камнееды тоже увидят, — мрачно ответил Ардерик, хотя желание отогреться и передохнуть, хотя бы пару часов, уже засело в голове всего отряда.
— Проверьте, — обратился он к Верену и одному из воинов, Ларсу, — кто там. Кого поддерживают. Смогут ли принять.
— Если Шейн узнает о том, что нам помогли, головы наших помощников уже завтра украсят стену Эслинге, — поджав губы, произнесла Элеонора. Мечта о жаре камина, тёплой еде и просто возможности вытянуть ноги, погасла — она предпочла бы ехать весь день и всю следующую ночь, только бы не подвергать опасности своих подданных. Элеонора горько усмехнулась — баронесса без замка, королева без короны, жена без мужа. Стоило ли всё, что она сделала, этого?
— Мы об этом уже не узнаем, — сурово парировал Ардерик, бросив быстрый взгляд в её сторону. На миг сердце пронзила жалость к этой несгибаемой женщине, в которой нежность и женственность всё больше уступали суровому северному упрямству. — Но если мы не остановимся, люди и лошади упадут через несколько лиг. Идите!
Воины, синхронно кивнув, растворились в лесу, а крохотный отряд, не останавливаясь, ступил под белоснежные своды, смыкающиеся над головой. Заря разгоралась на небе, кроваво-красная, обещавшая ветер, с севера наползали тёмные тучи — тонкая полоска, которая в скором времени займёт весь горизонт. В бледном свете восходящего солнца снег начал искриться, заставляя щурить уставшие глаза.
Верен вернулся через час вместе с угрюмым низкорослым мужчиной, одетым в плотную куртку, вывернутую мехом на изнанку. Его глаза ярко блестели из-под мохнатой шапки. Расставив ноги в широких снегоступах, он обвёл беглецов внимательным взглядом, потом пробормотал что-то неразборчивое, отчего в воздух взметнулось облако пара, и, неопределённо кивнув, повёл их через лес.
— Ларс остался в доме. Я думал, он вообще не дойдёт, — тихо проговорил Верен, подходя к Ардерику. — Хозяина зовут Магнус, он вообще кто-то вроде егеря, только никто его на эту должность не назначал. Живёт здесь, приглядывает за лесом, в разборки не влезает. Пообещал приютить ненадолго, только чтобы отогреться и дать отдохнуть лошадям.
— Хорошо, — кивнул Ардерик и невольно вновь посмотрел на Элеонору. Несмотря на то, что спина её по-прежнему была прямой, черты лица заострились, а под глазами залегли тёмные круги. Отчего она решилась сбежать? Кто мешал ей остаться с Шейном, с которым её наверняка связывало когда-то нечто большее, чем просто родственные связи между невесткой и деверем? Ардрик досадливо нахмурился, отворачиваясь, пока она не успела поймать его взгляд. Мысли о том, что могло быть у Элеоноры с Шейном, вызывали резкую горечь во рту. Это не его дело. Его дело сейчас — спасти её и своих людей. А потом вернуться в столицу и уговорить императора отправить сюда войско, чтобы стереть Шейна и всех камнеедов с лица земли. Время для переговоров прошло.
Домик прятался под нависшей скалой, точнее, одна его стена, сейчас стоявшая рядом со входом в пещеру.
— Опять под землю, — тихо вздохнул Такко, помогая Бригитте спуститься на землю. Тихо охнув, она вцепилась в его плечи — от долгого нахождения в седле ноги подогнулись, отказываясь слушаться. Благодарно кивнув, она сделала осторожный шаг, посмотрела на госпожу, которая легко спешилась, будто вернулась с прогулки вокруг замка.
Один за другим, отряд скрылся в первой пещере, и Магнус, придирчиво осмотрев натоптанную перед входом площадку, потянул большой деревянный заслон, сбитый из плотно пригнанных друг к другу досок, служивший и дверью, и воротами одновременно, закрывая вход. Верен помог приладить дверь в пазы, на которых она держалась, и только теперь все смогли оглядеться. Первая пещера была действительно просторной. Легко вмещая в себя весь их отряд и двух лошадей, она уходила вглубь и вверх, теряясь в темноте. На одной из стен горел факел, слабо освещая три ответвления, расходившиеся веером от главного входа. Два из них были завешаны шкурами.
— Госпожа, вы, значит, туда идите, — Магнус неловко махнул рукой, показывая на один из входов. — Лошадей определите туда, там у меня что-то заместо конюшни. А мы, — острый взгляд на Адрерика, — потолкуем пока в тишине.
Элеонора посмотрела на сотника и только после его успокаивающего кивка отвернулась, подходя к шкуре и осторожно отводя её внутрь. Здесь оказалось на удивление тепло и очень дымно, пахло землёй: от большой печи, сложенной в углу, исходил жар, там тлели торфяные поленья.
— Ох, госпожа, я думала, не выберемся! — простонала Бригитта, принимаясь спешно развязывать шнурки плаща Элеоноры, снимать его с плеч и развешивать перед печкой на двух грубо сколоченных табуретках.
— Мы ещё не спаслись, — устало проговорила Элеонора, опускаясь на стул и вытягивая, наконец, ноги. Обстановка здесь была скудная, ничего лишнего: печь, два стула. Остальную мебель заменяли камни — на одном крепилась толстая столешница, на которой стояла оплавленная сальная свеча. Стоило её зажечь, и непередаваемый запах горящего жира вплелся в и без того удушливый, тяжёлый воздух. Но сейчас Элеонора готова была терпеть любые неудобства, только бы немного отдохнуть.
— Вы бы на печку полезли, госпожа, — озабоченно пробормотала Бригитта. Элеонора моргнула — оказалось, служанка успела её разуть и даже принесла откуда-то кувшин с водой, и теперь на печи потихоньку булькал котелок, врываясь в затхлый воздух ярким мятным ароматом.
— Мне надо поговорить с Ардериком, — упрямо мотнула головой Элеонора. — А ты поспи.
Бригитта не стала спорить и вскоре уже сопела, укутавшись в шкуры, сваленные на полатях. А Элеонора, осторожно дуя на кружку с травяным настоем, всматривалась в крохотные язычки пламени, так отчаянно напоминавшие пожар в её замке… Кажется, она всё-таки успела задремать — когда Элеонора открыла глаза, свеча почти прогорела, а прямо перед ней застыла тёмная фигура. Испуганно дёрнувшись поначалу, она облегчённо вздохнула, узнав Ардерика, стоявшего перед ней на коленях.
Слов не было, они терялись в удушливом полумраке, и когда свеча, прогорев, потухла, остались только чувства, обострённые, яркие. Холодные губы осторожно коснулись ладоней, сложенных на коленях, и от кончиков пальцев к сердцу устремились тёплые ручейки. Элеонора вздохнула тихо, погружая руку в его спутанные волосы, медленно перебирая их, касаясь шеи там, где ворот рубашки открывал узкую полоску горячей кожи. Хотелось скользнуть туда, глубже, провести по лопаткам, по телу упругому, крепкому, желанному. Губы Ардерика скользнули выше, к запястью, рука легла на талию, притягивая к себе.
Сейчас между ними не стояло преград, все они остались там, в Эслинге, и не было больше возвращения к прошлому. В крови пульсировало желание, одно единственное, естественное: жить. Отчаянно хотелось жить полной жизнью, яркой, стремительной, как росчерк горящей стрелы во тьме. Забыть прошлое, отодвинуть в сторону настоящее и не думать о будущем.
Ардерик выпрямился резко, накрывая ладонью её затылок, впиваясь, наконец, в желанные губы, и Элеонора потянулась к нему, разом, вся, сползая со стула на пол, целуя так жадно, словно хотела выпить всю жизнь, до остатка. Выпить, иссушить, и отбросить в сторону за ненадобностью. Воздух наполнился вздохами, тяжёлым дыханием, шелестом одежды.
На печке заворочалась Бригитта, заставив любовников замереть, но она просто повернулась на другой бок, не просыпаясь. Ардерик хотел видеть её всю, наконец, видеть полностью, но приходилось полагаться на ощущения, что дарили прикосновения к её коже. Корсаж поддался, разошёлся в стороны, в ладони нырнула по-девичьи упругая грудь, острые соски царапнули ладонь. Губы Ардерика тут же накрыли один из них, и Элеонора дёрнулась, до боли прикусив губу, сжала его волосы, прижимая голову к себе.
Под спиной не было перин из замка, лишь плотно утрамбованный пол с расстеленным на нём, едва успевшим просохнуть плащом. Пальцы Элеоноры путались в завязках на его штанах, дыхание вырывалось короткими, шумными всхлипами, пока губы Ардерика осыпали её грудь влажными поцелуями, а руки задирали юбки к талии, сминая кожу на бёдрах, рывком притягивая к себе. Он вновь нашёл её рот, запечатывая первый стон глубоким поцелуем, начиная двигаться медленно, размеренно, придерживая её под поясницу, слегка приподнимая над полом.
Каждое движение, тягучее, протяжное, заставляло тело дрожать, замирая в предвкушении большего. Внизу живота полыхало, скручиваясь тугой спиралью, наслаждение, заставляя подаваться навстречу снова и снова, изнывать от нетерпения, тихо постанывая, кусая губы. Ардерик не спешил, словно у них было полно времени, словно они находились в спальне, на большой кровати, а впереди вся ночь, а не земляной пол, тихие разговоры воинов и ржание лошадей в нескольких шагах, и Шейн не наступает на пятки.
Он снова поцеловал её, коснулся зубами подбородка, слегка прикусывая, и вдруг закинул ногу себе за спину, вжимаясь бёдрами в её бёдра. Глаза Элеоноры распахнулись, сверкнули в полумраке, поймав отражение тлеющих углей в печи. Она распахнула рот, но его тут же накрыла ладонь Ардерика, который начал наращивать темп, врываясь в неё короткими, быстрыми движениями. Кровь набатом билась в висках, воздух в лёгких стремительно заканчивался, её ноги сомкнулись в замок за его спиной. Элеонора взметнула руки за голову, упёрлась кончиками пальцев в тёплую стенку печки, выгнулась дугой, содрогаясь в его руках, не чувствуя его последних движений, не чувствуя себя, на короткий миг потеряв связь с реальностью.
Когда последняя волна наслаждения пробежала по телу, когда стих последний шорох, и одежда вновь вернулась на своё место, Адрерик сел, опираясь о стену, молча притянул её к себе, нашёл её губы. Этот поцелуй был долгим, нежным настолько, насколько вообще может быть нежным суровый воин. Элеонора обвила его руками, положила голову на грудь, думая, что просидела бы так не один час, будь у них возможность.
Им не нужны были слова, оба и так знали — завтра, скорее всего, не будет. Одного завтра на двоих — точно. Через час, самое большее — через два, они покинут укрытие и, если повезёт, сразу попадут в руки к Шейну. А если нет — несколько часов пробредут по лесу, прежде чем их нагонят. Страха не было — лишь усталость. А над их головой, над толщей камней, густо падал снег, даря неизвестную пока, призрачную надежду на спасение.