welcome to wellness

      — Мистер Павликовский, вы меня слышите? Мистер Павликовский?       Борис смаргивает наваждение и потирает холодными пальцами уставшие и воспаленные от недосыпа глаза. Он прекрасно слышит участливый и мелодичный, но всё-таки сухой голос женщины на том конце провода, но не сразу собирается с силами, чтобы ей ответить.       Он не спал уже двое суток, и потому соображает очень плохо, пропуская слова этой фальшиво-любезной дамы мимо ушей и выпадая на какие-то мгновения из разговора, прямо как сейчас.       — Мистер Павликовский, у вас всё хорошо?       — Да, простите, — потирая свободной от телефона ладонью лицо, произносит Борис, собирая последние свои мысли в кучу. — Так о чём вы говорили?       — О вашем наследстве, — деловым тоном продолжает женщина, и Борис, наконец, припоминает, каким именем она представилась. Лорейн Вуд, юрист по наследственным делам штата Вашингтон.       — В завещании некоей Эдиты Лормар указывается ваша фамилия, как одного из наследников. Ваша, Бориса Павликовского, и, смею предположить, вашего отца, Владимира Павликовского.       Борис фыркает, рукой расталкивая на столе пустые банки из-под пива, коробки из китайской забегаловки и пачки с чипсами, пока не находит пачку сигарет. Он закуривает, прижимая плечом телефон к уху, и всё без устали проматывает имя в голове, стараясь вспомнить Эдиту Лормар, о которой говорит миссис Вуд. В голове всплывает множество лиц, но Борис ни в одном из них не узнает обладательницу этого имени.       — Я не знаю эту женщину, — Борис слышит свой грубый, каркающий голос, и ему противно от того, как он звучит. Как наждачная бумага. — С чего бы ей что-то нам завещать? Bred.       — Простите? — Лорейн Вуд переспрашивает его, не понимая грубого чужестранного слова, но Борис отмахивается от неё, как от какой-то мухи.       Он не видит эту женщину, но она уже его раздражает. Она кажется слишком чинной, слишком елейной; от неё у Бориса сводит зубы.       — Нет, ничего. Так, что от меня требуется?       — Подпись, несколько копий документов, ну и вы сами, — говорит она, и Павликовскому на какое-то мгновение кажется, будто он говорит с роботом, а не с живым человеком, настолько всё заучено. — И ваш отец, разумеется.       Слыша эту последнюю фразу, Борис прикрывает со вздохом глаза. Он не видел отца уже больше двух месяцев, не созванивался с ним и толком не знает, где тот может находиться сейчас, потому юристу говорит об этом сразу, но та не помогает. Она даже сочувствия не вкладывает в тон, звуча скорее блекло, чем заинтересованно.       — Простите, мистер Павликовский, но присутствие вашего отца необходимо для оформления всех документов. Таковы правила.       — Я понял. Я просто… Я попытаюсь найти его, — со вздохом, будто сдаваясь какому-то своему внутреннему спору, Борис соглашается.       — Буду ждать вашего звонка, мистер Павликовский. Доброго вечера.       Она кладёт трубку, и Борис заваливается на старый, потертый на углах диван, интенсивно потирая глаза, пока те не начинают болеть ещё сильнее. Он не спит уже вторые сутки, вымотанный нелюбимой работой и вымученный попытками расслабиться в рассыпанных дорожках амфетамина на столе, и необходимость сейчас начать поиски отца совсем не вписываются в его субботние планы. Она не вписывается ни в какие его планы, если быть честным — Борис с удовольствием продолжал бы не знать, где сейчас находится Павликовский-старший.       — Тебя уже почти нет в моей жизни, а ты всё равно продолжаешь доставлять мне неприятности.       Но, вместо того, чтобы подняться с дивана, юноша лишь переворачивается на бок, подминая под себя старый плед, которым укрывался, дремля здесь, пока не позвонила юрист.       Он откладывает проблемы с отцом до завтрашнего дня, когда его голова хоть немного будет яснее, и проваливается в тревожные сны, где ему снится давно умершая мать, такая же, как на фотокарточке, которую Борис стащил из бумажника отца ещё ребёнком. Она снится ему фальшивой и картонной, как фотография, и, как бы тепло она не улыбалась ему, для Бориса это был страшный сон, один из кошмаров, которые снятся, если ширнуться на голодный желудок.       И ещё ему снится отец, но только потерявшийся, совсем не кричащий и не замахивающийся своей тростью, совсем не похожий на себя. Он тоже улыбается этой улыбкой с фотографии, а в ногах его извиваются миноги и угри, красивые в своих изгибах, но тошнотворные до ужаса.       Борис просыпается от этих снов в холодном поту, с диким сушняком и трясущимися ладонями, и собирает себя воедино под горячим душем, хлебая из банки пиво и кутаясь в старые свитера пятилетней давности.       Начинает поиски отца он в начале двенадцатого; звонит сначала ему на мобильный, заранее зная, что тот не ответит, а потом берётся за рабочий телефон.       В компании, где старший Павликовский работает главным шахтером, Бориса около получаса переключают с одного менеджера на другого, пока один из этих безликих офисников не говорит ему, что его отец взял себе отпуск около четырёх дней назад. Выяснить, куда тот отправился, оказывается внезапно очень просто — компания даёт Борису эту информацию, и тот неровным почерком царапает русскими буквами швейцарское название города и санатория.       Его собственных сбережений не особо много — отец зарабатывал раза в три больше него, но с тех пор, как Борис съехал от него в эту захолустную квартиру, Павликовский-старший отказался хоть каким-либо образом помогать сыну. Возможно, что он даже забыл о его существовании, как это старался сделать сам Борис, но всё-таки отпустить до конца так и не получилось.       Разбирая свою наличность, Борис вздыхает; того, что оказывается у него, вполне хватает на билет до Швейцарии и обратно, плюс ещё на пару дней в гостинице, если будет такая необходимость. Он смотрит на смятые бумажки, покусывает полные потрескавшиеся губы и с досадой делает заказ билетов на сайте, растрачивая свои накопления на подержанный Харлей.       Он просто очень надеется, что это все и впрямь того стоит.