***
Накахара ушёл в рассвет, а я, облачившись в совершенно обычные офисные брюки и мятый рубашец, замерла возле столика, разглядывая с высоты своего небольшого роста заляпанный вином и прокуренный насмерть плащ Дазая, прикидывая, стоит ли его отдавать вот в таком виде. Вообще, мыслей в голове снова было слишком много. Казалось бы, всего лишь утро второго дня новой жизни, а уже сколько впечатлений. Продолжать чужую жизнь куда сложнее, чем начать с нуля свою собственную. И, однако, если подумать, каким же жуком являлась предыдущая госпожа Юкаге? Проигнорировав все имеющиеся в Йокогаме организации, она напрямую заключила соглашение с МВДПО и конкретно с Сакагучи, и даже мне об этом не сказала. С одной стороны такой «союз» может быть подспорьем и решить кучу проблем (каких, кстати, ещё до конца сформулировать бы), ведь можно подкатить к Сакагучи с правильно и аккуратно сформулированными вопросами, а с другой стороны, это соглашение может быть петлёй на шее. Я ведь понятия не имею о чём (могу только строить догадки) и на каких условиях оно было заключено. Вдруг, прознав о том, что «госпожа Юкаге», больше не «госпожа Юкаге», ушлый госслужащий выкрутит наглость на максимум и заставит на него пахать? Слабо представляю, что бесполезная я на данном этапе смогу для него изобразить, но это не значит, что его фантазия не сообразит какого-нибудь шпионажа или ещё чего в таком роде. В каноне людишки в этом городе вообще только на наёб…обмане ближнего своего и выезжали. Мне бы не очень хотелось становиться частью этой экосистемы лжи, хотя… я уже ею стала, со своими недоговорками и импровизацией мартышки, упавшей в чан с абсентом вниз головой со своей удобной пальмы. Кстати…по поводу импровизации мартышки… Я вновь сунулась в шкаф, непочтительно вороша высыпанные вчера из сумки «дневники» предыдущих Даллаханов. Записи моей предшественницы, наскоро пролистанные вчера днём, были полезны, но не особо информативны и вообще выглядели так, словно она этот ежедневник забила только тем, что могло мне потребоваться вот прямо «здесь и сейчас» после пробуждения, что в свою очередь наталкивало на мысли о том, что данный «дневник» был тщательно собран и выверен по информации. Ровно так, чтобы покрыть большую часть вопросов и не открыть чего лишнего. И это было довольно странное решение со стороны предшественницы, с учётом того, что она оставила мне и другие дневники. Либо они максимально бесполезны, либо она их пропылесосила, изъяв всю информацию, которую я могла бы использовать для возвращения себя домой, либо… посчитала меня дурой, и оказалась не особо далека от истины. Потому что вместо того, чтобы заниматься изучением сопутствующих материалов и «уделить внимание теории», я занялась бесполезным заныриванием в «приключение», придумывая себе причины для заныривания. Возможно, она это предвидела и на то и рассчитывала. Есть только одно «но». Всплываю я как кусок г… быстро, короче, в себя прихожу, а значит сейчас будет второй, чуть более трезвый по оценке ситуации, этап адаптации. Моё внимание привлекла пухлая относительно всех остальных книжица с тёмно-зелёной потёртой обложкой. Бумага внутри оказалась плотной, хотя всё равно хрупкой, углы надламывались, а местами и вовсе осыпались мелкой крошкой. Я открыла её, глянув на форзац, где витиеватым подчерком были выведены какие-то неизвестные мне символы, а ниже… «Одна тысяча сто девяносто третий год, Силейн Каенморт» и жирная клякса под автографом. Я присвистнула. Аж двенадцатый век. Ну, что ж, пусть будет оно. Посмотрим, чем жил этот даллахан и что законспектировал в своей книжице он. Моя предшественница оставила после себя исключительно поверхностную информацию о механизмах работы мглы и строении тела, которые, увы, никакого чёткого представления ни о чём мне не дали в итоге. Возможно, если начать издалека, будет проще разобраться? Заткнув книжицу за пояс брюк, я пошарилась по футону в поисках телефона, обнаружила оный, недовольно пофыркала над собственной недальновидностью по поводу не хитро-хитрого способа прослушки от Чуи и, прихватив со стола плащ Осаму, вышла из квартиры. И почти сразу же вернулась обратно, потому что забыла ключи в двери. В квартире. Это можно было бы посчитать плохой приметой или знаком, что мне стоит остаться дома, но я, как существо, умудрённое житейским опытом и просто страдающее от особой формы бытового мазохизма (это когда точно знаешь, что что-то делать не стоит, но всё равно делаешь), закрыла дверь квартиры. И, обернувшись, смело посмотрела в новый день, в котором Осаму Дазай сидел на корточках возле Кексика, который почему-то снова был байком, и тыкал его пальцем в заднее колесо. Я задумчиво уставилась на это, сложив руки на груди и прижав к себе его плащ. Он ведь не просто так решил ехать на мне до агентства. Определённо не просто так. Это ведь Осаму. В фандоме он без повода не шевелился. Подозреваю, что в реальной жизни всё должно быть ещё хуже. После моего вчерашнего выступления на тему «я вестник смерти» любой нормальный человек решил бы держаться от меня подальше, но… как метко заметил Чуя, то, как Дазай распоряжается своей жизнью, действительно намекает на то, что он помолвлен со смертью. А значит, он теперь часть своего здоровья бросит на проверки того, что я там сказала. И самое весёлое, что я понятия не имею, что мне с этим делать и как именно распоряжаться. Исторгнув тяжёлый вздох, я неспешно двинулась по лестнице вниз. У меня было не так уж много времени этим утром, чтобы обдумать своё положение, и всё же я сумела остановиться ненадолго и всё обдумать, ну, какую-то часть своего положения точно. И пришла к выводу, что я сама себе напридумывала вчера проблем. В действительности у меня их не было. Изначально. Поэтому я пошла и организовала их. Как уже упоминалось, вместо того, чтобы разобраться во всём и по-тихому начать свою жизнь, я просто продолжила чужую. И теперь от этого и придётся плясать, потихоньку переводя всё в более спокойную и независимую от «прошлой меня» плоскость. У меня сейчас мозг сломается. — Отвали от Кексика, — я подцепила детектива двумя пальцами за ворот и потянула вверх, намекая, что было бы не плохо встать, но ничего не добилась. Ну, разве что он перестал тыкать байк пальцем в колесо, рискуя этого пальца лишиться, и лениво глянул на меня через плечо… не особо дружелюбно, кстати говоря. Как-то так с детства исторически сложилось, что я всегда без особого труда улавливала смену чужого настроения, и этот навык не раз меня выручал. Но сейчас чужие не то враждебность, не то равнодушие, меня ошарашили. Возможно, потому что я этого не ожидала. Однако ледяное равнодушие и расчётливость с которыми он посмотрел на меня, словно корова языком слизала в первые же несколько секунд. Я удивлённо сморгнула, пытаясь понять, а не показалось ли мне. — Госпожа вестник, это ведь ваш конь, я прав? — Осаму поднялся с кортов, возвысившись надо мной с уже знакомой бестолковой улыбкой и взглядом того чувака из бара, который тебя уже три раза раздел в своей фантазии, отымел, бросил и вернулся за добавкой. — Вчера был, — пожала я плечами, предпочитай неопределённый ответ определённому, хочет дурака валять, так я тоже так умею, посмотрим, у кого быстрее терпение лопнет. У него от непоследовательности моих действий или у меня от непонимания происходящего. Осаму, судя по недрогнувшей улыбке либо ничего не понял, либо наоборот, прекрасно всё понял и сожрал не поперхнувшись, потому что решил подыграть. Или я опять себя накручиваю? Уровень моей безалаберной осторожности при полном непонимании происходящего просто богичен. — Это моё? — Озвучив очевидный вопрос и потыкав пальчиком в плащ, Осаму радостно выдернул его из моих рук, встряхнул, расправляя, рассмотрел на вытянутых руках, принюхался к вороту и, скривившись, глянул на меня, слегка опустив руки, — госпожа вестник, в каком притоне вы вчера выпивали? — В каком-то, — порадовалась я возможности ответить честно, и, чувствуя неподдельный стыд за состояние чужой шмотки, продолжила, — у меня была мысль его простирнуть, но я как-то, ну… — Вестник смерти, стирающий мой плащ? — вскинул брови Осаму, одним плавным движением перекидывая плащ за спину, невесть как при этом попадая в рукава и поправляя ворот, — я бы за такое зрелище, пожалуй, даже заплатил. — Да там смотреть не на что, у меня ж стиральная машинка, — окончательно смутилась я, и воспряв духом, зачем-то попыталась его срезать, — к тому же, судя по количеству ваших долгов в кафе, билет в первый ряд вы… ты бы брал в кредит. — А вы и вправду знаете о людях всё, потому что вестник смерти или же связи в МВДПО подсобили вам с информацией? — Осаму запихнул руки в карманы и одарил меня очередной улыбкой, вот только в этот раз не сказать, чтобы доброй. Скорее, предвкушающей. — Я знаю достаточно, чтобы не исполь… стоп, — я прищурилась, осознав, что он только что сказал, — а ты откуда знаешь про связи с МВДПО? — Случайно выглянул в глазок двери, когда Анго изображал Анну перед дверью Эльзы, — подмигнул прохвост, плюхаясь на байк и запрокидывая голову так, чтобы видеть меня, — спешу напомнить, что я всё ещё опаздываю на работу. Не критично, конечно, с интересным собеседником время летит незаметно, но к несчастью мой коллега очень не любит подобные отмазки, если вы понимаете, о чём я. — Ну да, Доппо, наверно, умеет плешь проесть, — согласилась я, разворачивая руки ладонями вверх. Что занятно, мне даже не пришлось воскрешать в голове воспоминания о том, как я это делала вчера, стоило только подумать о том, что нужно, как тени сформировали у меня в руках шлем. Я протянула его Осаму, — держи. — О-о-о, как интересно, — Дазай принял шлем, но тот, оказавшись в его руках, с тихим хлопком обернулся дымкой, что тут же рассеялась по ветру. Мы оба диковато уставились на это явление, — о-о-о, инте-е-есн-о-о-о, — совсем с другой интонацией потянул Осаму, шевеля пальцами, которыми только что держал шлем, — попробуем ещё раз? — Да, пожалуй, — кивнула я, поскольку у меня в голове один к одному, тоже не сложилось, ведь вчера на заводе, он не смог отменить ни мглу, ни Кексика… с его слов. Создав ещё один шлем, я протянула его Осаму и… он вновь истаял дымкой. — Интес-с-сненько, — потянула уже я, складывая руки на груди, — то есть Кексика ты не отменяешь, а тени отменяешь… — Выходит, что так, — с задумчивым видом потёр подбородок Дазай, тоже о чём-то размышляя. — Слушай, ща, надо ещё кое-что проверить, — решила я, направляясь к дому под изумлённым и заинтригованным взглядом детектива только для того, чтобы через пару минут вернуться с кухонным ножом, который я протянула вытаращившемуся на меня бывшему мафиози, — кромсай. Закатав рукав рубашки, я подсунула под нос вертящему ножик Дазаю руку, за что удостоилась, кажется, по настоящему удивлённого, а не наигранного-удивлённого взгляда. — Госпожа вестник, вы… — И выкать мне прекращай, учитывая то, как часто ты, адреналиновый наркоман, сигаешь откуда не надо и залезаешь куда не стоит, мы с тобой почти родня. Если уж наглеть и дизморалить оппонента, то по полной. Пусть считает, что я очень тупой вестник смерти. — Допустим, — кивнул он, перехватывая нож поудобнее и примеряясь к подставленной руке, — но ты отдаёшь себе отчёт в том, что это выглядит так, словно ты сама не до конца знаешь, что можешь, а что нет, и это не очень вяжется с образом всезнающего вестника смерти? — Да блин, я вестник смерти с амнезией и лёгкой формой дебилизма, серьёзно, считай, как хочешь, мне вообще не до этого, если честно, — решилась я на откровенность, — меня куда больше сейчас интересует, сможешь ли ты отменить мою регенерацию. — И зачем тебе это? — Осаму, примерившись к запястью, не особо торопился резать, — вдоль или поперёк, тебе как больше нравится? — А то ты сам не догадался, — ответила я на первый вопрос, полностью проигнорировав кулинарные изыски Дазая во втором, и сжала ладонь в кулак в ожидании боли, — проверяю свои и твои возможности на случай, если, не приведи господь, мы окажемся врагами, а не союзниками. — Так может тогда мне не стоит резать? — с наигранно-наивной физиономией дурачка осведомился Осаму, нож от моей руки, впрочем, не убирая. — Оставим место для интриги, м? — На хрен интри… АЙ БЛЯТЬ! Резанул он быстро, глубоко и… профессионально, мать его. Даже почувствовать не успела момент, когда нож рассёк кожу и коснулся мяса, только запоздалую тягучую боль после. Осаму выждал несколько секунд, вместе со мной наблюдая за тем, как дымка начинает стягиваться к порезу и медленно затягивать его, после чего галантно предложил мне руку, которую я, само собой, приняла. Дымка проигнорировала наше с ним рукопожатие, продолжив своё чёрное дело по штопке кожи. Несколько минут — и на месте пореза о нём не осталось даже памяти, разве что пара капель иссиня-чёрной крови на ноже, которую с неподдельным интересом изучил Дазай. — Смею предположить, что я не могу отменить саму суть твоего организма, если использовать терминологию игр, то твоё тело и его регенерация, это пассивная способность… —… а тень, из которой что-то создаётся, это активная способность, навроде вашей одарённости, поэтому, её ты можешь отменить, — понятливо кивнула я, — «ага, Дазай, не один ты в компьютерные игрушечки любишь поиграть и можешь пожонглировать терминологией», — подумала я, отбирая у него нож и закидывая в кофр, ну не идти же домой с ним теперь, пусть валяется, мало ли, — значит, помешать мне собраться из кровавой каши, если меня в неё размотают на пол улицы, ты не сможешь, а вот что-то, что я создам, развоплотить способен без каких-либо проблем. Открытие сколь полезное, столь и бесполезное. — Это как посмотреть, — не согласился Осаму, глядя, как я выдёргиваю из-за пояса дневник, прихваченный из дома и закидываю в кофр вслед за ножом, — информация всегда остаётся информацией и бесполезной не бывает. Проверив застёжки на кофре, я сложила руки на груди, разглядывая Дазая, который в свою очередь беззаботно уставился куда-то в небо с несколько мечтательным видом. Блин, вот бы залезть к нему в голову. Понятия не имею зачем, но очень интересно. — Осаму? — М? — Дазай вновь запрокинул голову, чтобы я попала под угол его обзора. — Мне стоит тебя опасаться? — Такой вопрос и от всезнающего вестника смерти? — приподнял одну бровь Осаму. — Я заинтригован. — Именно потому, что много знаю, и спрашиваю. — Зависит от того, зачем здесь вестник смерти и чем планирует заниматься. — Вопрос полезности такой «пешки» мне стоит поднимать? Дазай промолчал, неопределённо ухмыляясь и явно испытывая моё терпение, дурашливого Осаму смыло в неизвестном направлении, типчик предо мной, определённо, не был ни дураком, ни хорошим человеком. Хорошие люди отвечают на подобные вопросы не задумываясь. — Короче, я в этом городе, подозреваю что проездом и ненадолго, — решила я расставить все точки над «и», чтобы и дальше не пришлось врать и завираться, — у меня некоторые проблемы с памятью, а потому я нахожусь в крайне подвешенном состоянии. Я не планирую участвовать ни в каких местных разборках и уж точно не горю желанием выбирать между «фракциями», чтобы бегать туда-сюда в чью-то славу с высунутым языком. И мне совершенно не улыбается волноваться о том, буду ли я втянута в нечто подобное против своей воли. Вчерашнее моё вмешательство было продиктовано исключительно моей растерянностью от смены обстановки, как и попытка влиться в ваш дружный коллектив ВДА. Ну и безмозглостью, ладно, безмозглость это моё второе имя. — Госпожа вестник… — Ну, я ж просила без этого… —… раз уж ты столь откровенна, то и я, пожалуй, отвечу на эту любезность чем-то похожим на правду: ты меня заинтриговала. Вестник ли ты или просто уникальная одарённая, не знаю, но был бы не против выяснить, а это, так или иначе, потянет за собой шлейф определённых последствий в зависимости от ценности информации, которой я рано или поздно буду обладать… — Так распорядись ею правильно, — буркнула я, уже догадываясь, каков будет ответ этого шаблонного засранца. — Я бы с радостью, — ухмыльнулся Осаму, облокачиваясь спиной на кофр, — но такой уж я человек, нена… — … ненавижу поступать правильно и бла-бла-бла, — я соответствующим жестом дополнила «бла-бла-бла», понимая, что ни к чему мы не пришли в итоге. Разве что вежливо расшаркались по принципу «не тронь говно, оно не будет пахнуть», где я то что не будет пахнуть, и «я бы с удовольствием, но топтаться по говну — моё хобби», где в роли ассенизатора Осаму. — Ну и хрен с тобой, какой там у агентства адрес? Усевшись на Кексика, я потратила под ехидные советы Дазая из-за плеча пару минут на построения маршрута, после чего мы, наконец, выехали со двора. И душу мне в тот момент, грела мысль о том, что Осаму опаздывает и что Доппо почти наверняка свернёт ему его наглую моську на бок, несколько компенсировав этим моё душевное неудобство от нашей беседы.***
— Приехали, раскошеливайся, — оповестила я Осаму, припарковавшись ровно под тем же знаком «парковка запрещена» перед агентством, что и вчера. Видимо, Кексику здесь очень приглянулось. — М-м-м, — Осаму слез с насиженного места и встал перед байком с растерянным видом шарясь по карманам, я в который раз сложила руки на груди, похоже, этот жест у меня скоро станет автоматическим, догадываясь, что будет дальше и Дазай не подвёл, — я, кажется, бумажник дома забыл. — А голову ты дома не забыл? — не сдержавшись, ехидно поинтересовалась я, пытаясь скопировать ту неподражаемую интонацию, с которой эту фразу обычно произносят учителя, — ладно, будем считать, что я подкинула тебя просто так, по доброте душевной, потому что у тебя моська милая. — О, моя моська очень популярна в этом городе в качестве разменной монеты, — заметил Осаму, оглядывая улицу и вновь уделяя некоторое внимание мне, — но ты ведь это и без меня знаешь, не так ли? — И даже знаю, кому тебя сдавать, чтобы заплатили, — решила я не разочаровывать его, поскольку вопрос хоть и прозвучал как шутка, но задан был явно для того, чтобы получить определённый ответ и реакцию из которой можно да сделать какие-то выводы, — но не переживай. Я не буду поправлять своё материальное положение за твой счёт. Как я уже упоминала, я не собираюсь участвовать в здешних разборках, меня они не касаются. И более того, я не жду, что ты мне поверишь на слово, — мстительно дополнила я, на что Осаму лишь коварно подвигал бровями вверх-вниз, — так что можешь не юлить и просто задавать вопросы напрямую, я отвечу, раз уж начала. — Ну, нет, — покрутил носом Дазай, — так не интересно. К тому же, хоть ответы и звучат честно, но не являются всей правдой, что-то ты да замалчиваешь и именно это, наверняка, самое интересное. — Ты опоздал! Ответить я не успела, потому что рядом с Осаму возник Доппо (хренов ниндзя) и опустил свою карающую длань сочным подзатыльником на напарника. — Вот это я понимаю, пожелал доброго утра, — хмыкнула я, не без удовольствия наблюдая за тем, как бывший мафиози с тихим ойканьем потирает затылок. — Доброе утро, госпожа Юкаге, — сдержанно поздоровался и со мной Куникида, к счастью без рукоприкладства, — а вы здесь… — Просто подвозила вашего коллегу, ничего криминального. Доппо раскрыл свою тетрадь смерти, точнее, идеалов, что-то записал и, недовольно покосившись на Дазая, уточнил причину своего недовольства, пока последний невинно хлопал глазами и тщетно делал вид, что он ни в чём не виноват: — Ты пропустил собрание! Снова! — Не опять? — перебил его Осаму и увернулся от повторного подзатыльника. — Принципиальной разницы нет, — поправив очки, недовольно уточнил идеалист, — всё, что тебе важно знать, найдёшь у себя на рабочем столе в папке с сегодняшней датой. — Ой, что бы я без тебя делал, мамочка, — скорчил кислую мину Осаму, — ты, кстати, не говорил, что явка обязательна. — Явка обязательна всегда, — Доппо спрятал ежедневник, — будь добр, прочитай то, что я тебе оставил, хотя бы до конца дня, — Куникида поднял вверх указательный палец, тем самым не давая открывшему рот Дазаю вставить свои пять копеек и закончил, — сегодняшнего вечера! — Ох, ты прямо таки прижал меня со всех сторон! — воскликнул Осаму, трагически заламывая руки. Я сцедила в кулак смешок. Наблюдать за ними вживую было почти так же забавно, как на экране компьютера. — Госпожа Юкаге, — обратился ко мне Доппо, заставив переключить внимание, — раз уж вы здесь, могу я вновь воспользоваться вашими услугами? — Таксу вы знаете, — пожала я плечами и пошутила расхожей фразой, — а от денег, идущих в руки, только дураки отказываются. Доппо назвал пункт назначения, я вручила ему шлем, который в его руках, в отличие от Дазаевских, не испарился, и почти без проблем вбила в телефон адрес, выстраивая маршрут для Кексика. Байк вывернул на улицу и поехал, набирая скорость. О том, чем я буду весь день заниматься, я вроде как… не подумала, так почему бы и не подвезти Доппо? А потом найти место, где можно позавтракать и обдумать ещё раз своё положение, полистав прихваченный из дома дневник?***
Чёрный байк скрылся за поворотом. Осаму развернулся к зданию и смерил его задумчивым взглядом, доставая руку из кармана и вытаскивая из-за спины заткнутую за пояс тёмно-зелёную книжицу. — Прости, Куникидушка, но на сегодня у меня уже есть увлекательное чтиво. Дазай скользнул пальцами по подкладке плаща вдоль ворота, нащупал едва приметную молнию и достал очень компактный, смахивающий на гарнитуру, диктофон, который печально мигал красной лампочкой, сигнализируя о том, что заряд батареи очень низкий. — И не только чтиво, — довольно ухмыльнулся великий комбинатор-махинатор, направляясь в сторону здания, но не в офис, а в кафе.***
Через неполный час, когда моя задница стала квадратной от сидушки байка, а желудок выводил такие голодные рулады, что сумел заменить радио в пути, я, наконец, выгрузила Доппо возле частного и весьма приличного домика в спальном районе. — Вас подождать? — поинтересовалась я из вежливости, в глубине души очень надеясь на ответ «нет», но всё равно понимая, что обратно мне и так и так придётся ехать, а значит, моя задница никогда не станет прежней. Нет, ну станет, конечно, может даже привыкнет к длительным поездкам, но не сразу. А потому, в принципе, я могу его подождать и без этого вопроса. — Да, буду премного благодарен. Если бы его благодарность хоть как-то влияла на состояние моей задницы… то она никак её не спасла бы. Нет, ну, правда. Я много разных людей в своей жизни видела, но с такой утрированной суровой серьёзностью столкнулась впервые. Если честно, мне кажется, я даже начала понимать Дазая. Когда у тебя в напарниках вот такой вот кусок сосредоточенности и планов, так и тянет не просто глупо, а максимально тупо шуткануть, чтобы проверить, а не робот ли это. Я стекла с Кексика, чтобы размять ноги, поприседала, понаклонялась и, выпрямившись, замерла, уперевшись ладонями в поясницу, глядя на чей-то очень красивый дом за воротами которого скрылся детектив. В моей прошлой жизни тоже когда-то давно, когда я ещё была подростком, у меня была родственница, которая примерно о таком, кажется, и мечтала. Если честно, никогда не понимала этого её стремления. Хотя бы потому, что мне бы хватило и бревенчатой хибары с печкой, лишь бы там было место для шкафа с книгами и возможность провести интернет. К тому же такие дома зачастую совершенно непригодны для житья и перегружены различными бесполезными декоративными и совершенно непрактичными элементами. Словно по музею ходишь, красиво, но неуютно. Но тут, наверно, справедливо было бы заметить, что сколько фломастеры не пробуй, а горчить будет всем по своему при сравнительном анализе ощущений, а особым извращенцам ещё и понравится. Просто я не из их числа. Я люблю карандаши грызть. Прикурив, я постояла ещё немного, порассуждав ни о чём, разглядывая идеалистически пустую улицу и приняла решение почитать прихваченный из дома дневник, раз уж Доппо в этот раз не проинформировал меня о том, сколько его ждать. Однако искомой книжицы на месте не оказалось. Я заглянула в кофр, изъяла нож, плащ, который закинула туда ещё вчера, осмотрела пустое пространство и внезапно поняла, кто приделал ноги моему источнику информации. Дазай. Вот же чёртов рукоблуд! — Деточка, у вас всё в порядке? — поинтересовалась у меня ковыляющая мимо очень милая старушка, подслеповато щурящаяся. Я покосилась на старушку, на свою правую руку в которой сжимала нож, на левую, в которой держала плащ, спрятала это непотребство за спину и, выдавив улыбку, ответила: — Да, всё хорошо. Вот только… это была ложь.***
«Мрачный жнец. Смерть. Что бы люди не ассоциировали с ней как с явлением и не вкладывали в неё как в сущность, по иронии жизни, рассуждая о своей природе, я затрудняюсь сказать, кто или что в мире может быть ещё более безвредным, чем смерть в первозданном её образе. Я пишу это не просто так, забавы ради, я пишу это потому, что я и есть Смерть. Один из многих. Люди дали мне забавное имя — Баргест. И описывают как исполинского пса с четырьмя глазами, горящими алым огнём, острыми когтями и огромными клыками, что безжалостен к своим жертвам. И мне почти не в чем упрекнуть людей: описание моей второй ипостаси на редкость точное, вот только деяния мои в сказках и легендах, что передают они из уст в уста, чрезмерно преувеличенны. Как и возможности. Я — посланник смерти, её вестник, сама смерть, что неотвратимо движется по следу идущего тропами жизни, но я не убийца. Смерть не убивает. Смерть приходит и забирает того, кому пора покинуть этот мир. Смерть — не убийца. Смерть — не горе. Смерть не несёт с собой боль. Смерть не влияет ни на что. Смерть – проводник в никуда. Смерть безобидна. И всё же люди до смерти меня боятся, вот уж очевидный и забавный каламбур, не так ли? Люди боятся смерти и связывают меня, её, нас с тем, чем ни я, ни любой другой мрачный жнец по сути своей не является. Смерть куёт оружие? Смерть развязывает войны? Смерть приносит в их дома болезни? Разве старость приходит из-за смерти? Молящий об освобождении в пыточных застенках инквизиции оказался там из-за смерти? Нет, конечно нет, его привела туда жизнь. Жизнь ведёт людей, предоставляя им выбор того, где однажды они окажутся и где, возможно, однажды их встретит смерть. Нет. Смерть не причина и не следствие их решений, смерть — финал. Смерть — не боль и не горе. Смерть — не радость и не счастье. Она даже не освобождение. Жизнь наполнена выбором, страданиями и решениями. Множеством путей и возможностей. Жизнь обладает невиданным потенциалом и таким количеством смыслов, что для каждого найдётся свой. Стоит только пожелать и смысл можно менять ежедневно как перчатки. Что есть смерть рядом с жизнью? Ничто. Смерть скучна. В ней нет лирики или романтики, но люди не были бы людьми, если не наполнили бы и это своим пугающим смыслом и своей правдой. Люди страшатся смерти, хотя в действительности жизни они боятся ещё больше, и всё же к ней тянется каждое существо в этом мире. Меня зовут Силейн Каэнморт, среди людей я известен как Баргест, и я один из многих мрачных жнецов, что ходят по этой земле. Я не являюсь первозданным, но я провёл в этом теле уже порядка двухсот двадцати трёх лет. Многие жнецы покидают тела по истечению века, подражая своей человеческой природе, ведь первозданных среди нас с каждым годом и веком всё меньше и меньше. Чем стремительнее развивается человечество, тем меньше смысла в нашем существовании, в нашем культе, и всё же без нас этот мир застынет и перестанет работать. Сегодня я принял решение зайти так далеко, как смогу. Прожить в этом теле ещё вдвое больше, чем мог бы человек. Я хочу знать, куда и какими путями пойдёт мой бессмертный разум, моя душа в бессмертном теле. Разум и душа того, кто был рождён человеком, но стал мрачным жнецом. Я желаю оставить для будущих жнецов, для тех, кому так же, как и мне, выпадет это бремя — обширное наследие, что не будет ограниченно сухими инструкциями о возможностях тела да редкими заклинаниями, чтобы защититься от ушлых людей. Моим наследием будут безграничные мудрость и глупость, восторг и отчаянье человека, что смирился с вечной жизнью. Человека, что помогая уйти другим, забыл о том, что существует возможность сбежать и самому. Такова была природа первозданных. Такова природа мрачных жнецов. И только правильное понимание себя, нашей природы, может подготовить, может помочь будущим жнецам принять себя, выжить и не оставить этот пост. Я верю, что однажды мои записи попадут в руки тому, кому они будут действительно нужны, а до тех пор я буду вести летопись своей мысли и деяний смерти, в надежде, что я понял себя. Силейн Каэнморт, двадцать первое марта, одна тысяча сто девяносто третий год.» Дазай заложил место, где остановился, указательным пальцем и откинулся на спинку дивана, разглядывая хорошо знакомый потолок кафешки. Значит не одарённая, а нечто иное. Культ смерти? Мрачный жнец? Один из? Сколько интересной информации и пищи для размышлений он получил, прочитав всего лишь пару страниц чужого ежедневника, который не являлся ежедневником милейшей соседки, но который являлся её наследием. Сложить один плюс один не так уж и сложно. Очевидно, что госпожа Юкаге и её амнезия с чудаковатым поведением продиктованы не редкими командировками с того света, а банальной сменой тела. Она так называемый «новый мрачный жнец», что заменила того, кто, «подражая человеческой природе», покинул тело. Осаму грустно усмехнулся. Насколько же тяжела на самом деле эта жизнь, если даже те, что в перспективе могут жить вечно, покидают её? — Ваш чай, — официантка опустила на стол чашку. — Вы, радость моя, как всегда прекрасны, — дежурно улыбнулся Осаму, но задерживать девушку в этот раз не стал, сейчас ему было чем себя развлечь и без предложений парного суицида, к тому же, парный суицид явно откладывался на некоторое время ввиду новых действующих лиц в Йокогаме. Осаму задумчиво постучал пальцем по обложке ежедневника и вновь открыл его, но не продолжил чтение, просто листал, разглядывая редкие иллюстрации и встречающиеся непонятные символы на полях. Дазай притормозил и резко пересел, поза его стала более заинтересованной, он склонился, рассматривая иллюстрацию, занимающую аж целую страницу. Там была изображена женщина в элегантном платье, с тонким станом, затянутым в корсет. Было видно, что художник очень старался зацепить как можно больше деталей для своего рисунка, даже кружева попытался передать, хотя понятно, что для такой детализации небольшая страница ежедневника — слишком маленький холст, и, что самое интересное, у женщины на рисунке не было головы. Шея заканчивалась тёмным провалом, из которого струился чёрный дым. А свою голову она держала в руках перед собой. За спиной женщины находилась схематично зарисованная двуколка и запряжённый в неё чёрный конь, тоже безголовый. Осаму скользнул пальцами по странице и ухмыльнулся. Голова в руках у леди с рисунка, несмотря на причёску, была подозрительно знакомая. Взгляд его перескочил на соседнюю страницу с однострочными заметками вкривь и вкось, что не очень вязалось с предыдущими аккуратными записями. «Даллахан. Всадник без головы. Мрачный жнец, что ближе всех к своему творцу. Наделён даром созидать, а не разрушать. У создателя извращённое чувство юмора». «Большая часть встреченных мной даллаханов предпочитает жить вместе с людьми. Среди них мне так и не удалось найти ни одного первозданного. Все они лишь могущественные сосуды для душ». «Даллахан не способен убивать по своему усмотрению, может лишь забрать того, чей срок истёк. Большая часть даллаханов не боеспособна». «Текущие по их венам кровь и тьма схожи с той, которой заполнены все жнецы, но только они могут создать из своей тьмы что угодно». «Даллахан способен сплести жизнь, ограниченную близостью к творцу». «Способность жнецов к кристаллизации душ может стать сердцем новой жизни, но не жизнью в полной её мере». «Если Баргестов объединяет одиночество и стремление к знаниям, то Даллаханов объединяет неуместный оптимизм и… кажется, они действительно любят людей и медленнее других проникаются презрением к жизни». «Даллаханы не переносят золото». «Первый чертёж ловушки для мрачного жнеца был создан даллаханом. Из-за их беспечной близости к людям тайные знания и эзотерические учения прогрессируют в нашем веке быстрее, чем ожидалось». «Из-за излишней тяге к шуткам легенды о даллаханах, создаваемые людьми, весьма неоднозначны и полны глупых небылиц». Дазай перевернул страницу и недовольно скривился. С английского переводи, а теперь ещё и какой-то самоизобретённый алфавит всплыл. Причём, на вскидку, похоже, являющийся шифром. Кем бы ни был владелец этого ежедневника, он был немного странным. Оставить кому-то в наследство свои записи, часть из которых просто мысли, а вторая часть — страницы под шифрами. Осаму задумчиво пригубил чай, вытягивая из нагрудного кармана замусоленный карандаш и пододвигая к себе салфетницу. Нет такого шифра, который нельзя взломать.