Урок

Посреди ночи в его комнату постучали. Петруша, умный и опасливый мальчик, мгновенно затушил коптящую уже свечку, положил книгу на прикроватный столик и зарылся с головой в пышное одеяло. Наверное, опять papa пришел, будет рыдать в плечо и жаловаться на вполне хорошую свою жизнь… Юноша заранее поморщился. Дверь скрипнула; исполненный любопытством, Петруша высунулся из-под одеяла и несколько раз моргнул, пытаясь разглядеть вошедшего. «Николай Всеволодович?..» Петя с трудом удержал удивленный вскрик. Надо же, Николай Всеволодович в жизни не заходил в покои своего сводного брата, а теперь решил не только посетить его, так еще и заявиться посреди ночи, в тиши, в официальном платье?.. Удивительно. - Петр Степанович, поднимайтесь. Довольно спать. Петруша вздрогнул; такому холодному, жесткому тону невозможно было не подчиниться. Зажмурившись, Петр откинул одеяло и бормотнул что-то вроде бы уважительное, пока его руки, сжимающие простыню, мелко дрожали. - Откройте глаза, Петр Степанович, - тихо, мягко и переливчато произнес Николай Всеволодович, присев на край кровати. – Пора просыпаться. Петруша несколько раз быстро моргнул и, наконец, осмелился взглянуть на Николая Всеволодовича во всей его красе. Одна вещь в Ставрогине поражала юного Петрушу: как можно все еще быть таким, честное слово, красавцем ближе к полуночи, да еще и не на каком-нибудь балу, а в собственном доме? Невозможно. Незаконно. - Что же вы смотрите на меня так, будто влюбились? – холодно усмехнулся Николай Всеволодович, перебирая что-то в руках. Петя горячо покраснел и только через пару секунд догадался взглянуть на то, что же Николай Всеволодович принес с собой. Розги. Мальчик покраснел до кончиков ушей. - А э-это вам зачем? – икнул Петруша, стреляя глазами по комнате; было стыдно смотреть в спокойное как никогда лицо Николая Всеволодовича, но на розги, гладкой древесиной блестящие, глядеть было просто невыносимо. - Разве не ясно? – Ставрогин начал играться с одной из розог, сгибая и разгибая ее, заставляя кончик – и вербную почку на нем – подрагивать. - Ничуть. – Петруша отодвинулся от Николая, подобрав под себя ноги с дрожащими пальцами. Ставрогин поднял брови. - Осмелитесь ко мне без уважения обращаться? Фраза эта показалась еще более хлесткой, чем удар любой розги или даже кнута. Петруша закрыл глаза. Его ресницы подрагивали. - Ничуть, Николай Всеволодович. Ставрогин улыбнулся. - Правильно, Петр Степанович. Поцелуйте руку. Не размыкая век, юноша приложился губами к белой, чуть ли не фарфоровой, пахнущей клубникой и вербой руке. Ставрогин улыбнулся вновь, показав зубы. - Вот в неуважении и есть вся моя к вам претензия. – Николай ни на секунду не отпускал розгу, свободной ладонью поглаживая ее, будто котенка (Петруша закусил губу; ему так хотелось, чтобы Ставрогин коснулся и его так же нежно, а не, как всегда, пощечиной). – Мало того, что вы забываете мое имя и отчество, так еще и на людях отказываетесь видеть во мне дворянина. - Николай Всеволодович, - залепетал Петруша, пытаясь найти себе оправдание; странно, но перед Николаем Всеволодовичем юноша всегда конфузился, терял дар речи, хотя перед взрослыми – даже самыми строгими! – сумел находить выход из ситуации. – Стыдно же на людях… Вы же вроде мой брат, а я вам – руку целовать… - Так и надо, Петр Степанович, - Николай Всеволодович приподнялся с постели, лишь привстал, и Петруша сразу же сжался, осознав, насколько же Ставрогин его выше. Розги все еще блестели в его руках. – Так и надо. Целовать руку, лизать ботинок, да и не только ботинок. – Петруша раскраснелся и засуетился в постели, не в силах поверить пошлому намеку Николая Всеволодовича. – Для вас это не унижение, а форма вежливости. И я вас этому научу. - М-мне на живот ложиться? – икнул Петруша, смирившись с неизбежным. - Куда вам, - фыркнул Ставрогин. – Я сяду, и вы – ко мне на колени. Петруша всхлипнул. Все его немые мольбы, очевидно, не были услышаны. Сгорая от стыда, мальчик залез на колени Николаю Всеволодовичу. - Штаны-то стяните, - Ставрогин задрал свободной рукой Петину рубаху, - или мне вам помочь? От унижения было трудно дышать. Юноша поддел кончиками пальцев кромку штанов и приспустил их, обнажив белоснежное белье. - Полностью раздевайтесь. Мальчик покорился, чувствуя, как по коже бегут мурашки – и непонятно, от холода или от ледяного голоса Николая Всеволодовича. Стало еще хуже, когда тонкие пальцы Ставрогина начали поглаживать ягодицы Петруши. - Такой красавец. – Петруша чувствовал, как ногти Ставрогина продавливали и царапали его кожу до вспухающих полос. – А по лицу и не скажешь. – Затем ладони Николая легли на дрожащие бедра Петруши. – Вы очень эстетичны, Петр Степанович. Не успел Петруша разомлеть от комплиментов Николая Всеволодовича, как на его задницу опустилась розга. Боль была не сильной, но жгучей, достаточно, чтобы заставить Петрушу вскрикнуть. - Как вам? – Николай провел ногтем по отметке, оставленной розгой на ягодицах мальчика. Тот всхлипнул. – Значит, продолжим. Еще удар, и еще, и еще. Николай Всеволодович порол жестче, и Петруша дергался на его коленях, вскрикивал и изгибался в спине. Разумеется, и до этого дня мальчика пороли, но Николай Всеволодович делал это с особенным садизмом, да еще и улыбался!.. Ставрогин на полминуты остановил экзекуцию, позволяя Петру отдышаться. Вновь ногти Николая Всеволодовича коснулись алых ягодиц Петруши, но теперь было больнее, так больно, что судорогой прошивало от бедер до стоп. - У вас кровь. – Ставрогин провел ногтем по одной из царапин и поднес руку к глазам Петруши; на кромке подрагивали две-три рубиново-яркие капли. Мальчик подавил тошноту, стараясь не думать о том, как сейчас выглядят его ягодицы. - Вы же… не продолжите, - Петруша всхлипнул, - правда? Вместо ответа Николай Всеволодович обхватил вспотевшей ладонью пучок розог, покачал его в руке и вновь ударил, заставляя мальчика закричать. Вот так Петрушу не пороли никогда. Николай Всеволодович старался вновь пройтись по выдавленным уже следам, заставляя кожу покрываться мелкими трещинками, которые становились все шире и шире, и кровь текла уже ручейками, неприятным теплом обхватывая бедра мальчика. - Перестаньте! – закричал Петруша, задыхаясь от этой отвратительной щекотки. – Хватит! Это очень больно! - Так разве вам не нравится? – мягко, почти что наивно спросил Николай Всеволодович, поднимая брови. Петруша задохнулся в неверии. - Это вы как, черт вас дери, поняли?! В ответ на подобное неуважение Ставрогин еще раз ударил, и Петруша больше не нашел в себе смелости перебивать. - Так у вас, - Николай слегка раздвинул бедра, задев напрягшуюся промежность юноши, - пардон, стоит. Мальчик покраснел, казалось, до кончиков ушей. За вспышками боли он даже заметить не мог, чем все это время упирался Николаю Всеволодовичу в ногу!.. Петруша начал извиняться, бормоча и запутываясь в словах, но Ставрогин остановил его – на этот раз не розгой, а пощечиной. - Думается, я вам достаточно боли причинил. – Медленно, пытливо Николай провел ногтями по следам порки. – Позволите мне просить прощения? Петруша даже не успел выяснить, что же такого Николай Всеволодович имел в виду, как тот проник ладонью в белье юноши и обхватил пальцами его полутвердый член. Верховенский задохнулся. - Я же… - Петя всхлипнул, боясь поверить собственным ощущениям, - …брат ваш, Николай Всеволодович… - Не думаю, что это останавливало вас, - после пустых движений, которые едва можно было назвать касаниями, Николай раскрыл головку и начал поглаживать ее, заставив Петрушу взвыть, - когда вы сами делали то, что сейчас я – вам. - Не делал, клянусь вам, - взрывы удовольствия, даруемые рукой Николая Всеволодовича, весьма и весьма мешали Петруше оправдываться, - клянусь! - Осмелюсь усомниться, - бархатным, вязким даже голосом проговорил Ставрогин. - Нет, не сомневайтесь! – вскрикнул мальчик, сдерживая гортанные стоны (в этот миг пальцы Николая играючи ласкали мошонку). Ставрогин осклабился, сжав яички Петруши, отчего последний взвизгнул. - Тогда скажите мне… - Николай нагнулся ближе к уху мальчика и еле слышно прошептал: - Кого же я однажды увидел на кресле в моей собственной спальне, с рукой между ног? Рука же Николая Всеволодовича застыла, отчего пунцовый Верховенский содрогнулся. - Это было один раз всего, клянусь, - заныл Петруша, натираясь об руку Николая Всеволодовича. - Таким, как вы, веры нет. – Николай отнял руку, заставив Петю корчиться у него на коленях. – Так жаждете моих пальцев, - юноша провел кончиками ногтей между ягодиц Петруши, - так хотите любого касания… Думаете, я поверю вам, когда вы уверяете, что ласкали себя лишь однажды? - Ладно, ладно, не однажды! – вскрикнул мальчик, прогибаясь в спине и пытаясь вновь коснуться пальцев Ставрогина бедром. – Вы только не прекращайте, пожалуйста! - Жалкий. – Хлестнув Петрушу этим словом, Николай Всеволодович бросил розги на пол и облизал пальцы теперь свободной своей руки. – Я поверить не могу тому, как быстры и откровенны вы в признании своего греха. А я почему-то думал, что ваше самомнение повыше будет… От этих фраз Петру было гораздо больнее, чем от розги. Мальчик знал, что в каждом своем слове Николай Всеволодович будет прав, ничего нельзя от него скрыть – и ладно, если бы Петрушины беды на рукоблудии заканчивались, но ведь он в принципе жалок во всем, что делает, и порою дышать нормально не может, особенно если рядом сам Николай Всеволодович случится… - Признаюсь, рассчитывал, что следующее мое действие будет для вас постыдным, - холодные пальцы Ставрогина все прохаживались по ягодицам Петруши, - но после такого… Петруша разомкнул губы, желая спросить, какую же участь подготовил ему Николай Всеволодович, но это и не понадобилось: мгновение – и влажные пальцы Ставрогина скользнули внутрь мальчика. Петруша сжался, ожидая боли, но ее не было. Наоборот: теплое чувство, обволакивающее подобно воску, было приятным и чуть ли не успокаивающим. Когда Николай толкался глубже, мальчик подавался навстречу, явно запутывая своего мучителя. - Вы мне отвратительны, - прошипел сквозь зубы Николай, двигая пальцами до того ритмично, что Петруше было сложно выдохнуть. – Вы должны быть унижены, должны рыдать и молить меня, а вы… Содомский грех, - еле слышно выплюнул Ставрогин. - Что угодно говорите, - всхлипнул Петруша, - но не останавливайтесь!.. - Черт с вами. – Ставрогин, явно уставший от происходящего, второй рукой быстро и грубо потерев член мальчика через простыню, брезгливо морщась. Петруша закатил глаза, выгнул шею – и все было кончено. Стыд, испарившийся было из разума мальчика, вновь заполнил его до краев. Пока Николай Всеволодович вставал с кровати, отряхиваясь и чуть ли не отплевываясь, Петруша, наоборот, залез под одеяло и дрожал там, огромными глазами смотря на старшего брата. - Вырастете – чудесной игрушкой станете, - отрезал Николай, приоткрывая дверь. – Не мне, другим. А я из вас уже сейчас чудесную куклу сделал. Дверь захлопнулась. Розги, оставленные на полу, блестели не то в поту, не то в крови Петруши.