***
Ночное пробуждение не было чем-то новым, её дыхание сбилось, это слышно особенно чётко сквозь ревущую тишину комнаты; Кризза перекладывает таблетки из руки в руку, пока они размокают от потных ладоней. Она с тяжестью поднимает ноги, чтобы не нарушать безмолвность кухни шагами, ставит чайник на плиту и оборачивается на сидящую Талеру. – У тебя что-то случилось? – В ответ ничего. У неё липнет футболка к спине, а во рту сохнет от молчащего мойрела перед ней. Она не знает, что ответить и так же молча выдерживает её взгляд, пока за спиной не начинает кипеть чайник и не приходиться отвернуться. Дыхание Криззы приходит в норму, но при взгляде на мойрела оно всё ещё сбоит и она выглядит блеклым пятном, сквозь фиолетовую шторку кухни. – Хорошо, ты будешь пить? – Снова тишина и Талйра не перестает наблюдать. – Эм, Талера? Видимо да, расскажешь мне что случилось? В лёгких сонорно пусто, а взгляд расфокусирован, горячая кружка с ошпаренными листьями греет холодные пальцы и холод в этой комнате с давящим взглядом. В голове темнеет — но перед глазами всё ещё бирюзовокровка, сидящая неестественно прямо для самой себя и не перестающая смотреть. – Эм, милая, мне завтра нужно вставать по делам, давай продолжим ночью? – Тишина. – Мне жаль тебя оставлять. У тебя всё нормально? Поговори со мной. Руки предательски трясёт, а голос выдает хрипы от нарастающей тревоги. Когда нефритокровка пытается дотронуться до её плеча, Талера уворачивается и всё так же неотрывно смотрит. – Ты обижена на меня? Хочешь, завтра я зайду в книгоулей и занесу туда твои книги? – Молчание. У Криззы срывается дыхание, а глаза сохнут. – Хорошо, видимо тебе нужно время. Она ставит кружку перед ней и пытается улыбнуться, но получается выдавленная кривая улыбка.***
Это не так работает. Это не должно быть вот так — тогда почему? Никто в книгоулье не знает о Талере — её словно не существует в кругах бирюзовокровок. Они не помнят, как Талера раздраженно вступала с кем-то в дискуссии по поводу работы, не помнят как Кризза поглаживала её руку и шушукала в ухо, параллельно по-мойреловски похлопывая её щеку. Никто не помнит о её долгах в книгоулье, а по порядковому номеру её учетной книжки совсем другой тролль. Кризза не понимает и возвращаясь домой, замечает снова сидящую на кухонном стуле Талеру. Она возвращает свой тяжелый взгляд на неё и не отрывается.***
– Я прошу, прекрати так делать. – Бирюзовокровка молчит и продолжает смотреть на сидящую перед ней на коленях Криззу. – Я что-то сделала не так? Они вдвоем посреди темноты, Кризза сидит на песке и кормит с рук мурзверей, а Талера стоит рядом и не отрывает взгляда. Бирюзовые тона её одежды словно всюду и издеваются. Всё вокруг противного бирюзового цвета и она давит тошноту в себе, она почти ненавидит его, как и почти любит его, как собственный нефритный оттенок. Она смотрит ей в глаза и уже не может вынести этого взгляда – он пустой. Животные отбегают, когда Кризза взмахивает руками и пытается сохранять самообладание: – Тебе так трудно сказать о том, почему ты молчишь и что тебя беспокоит? – Она глубоко вдыхает и выдыхает. – Милая, прошу, я всегда поддержу тебя. Что случилось? Кризза в шаге от того, чтобы начать повышать тона и плакать от бессилия, но почему-то снова сдерживается и поднимается. Она пытается взять её руку, но та снова её одергивает. Нефритокровка перестает дышать.***
Там, где раньше жила Талера, нет того многоэтажного голубого улья. И нет той квартиры с Улиткой, нет разбросанных вещей по полу, нет ничего, напоминавшего о ней. Небо фиолетовое с двумя ореолами — и звёзды складываются в кривой знак на водолазке Талеры. Кризза кривится и оглядывается, ей проще думать, что вселенная строит против неё вендетту, а не Талера обижается на неё. Ульи вдалеке рассыпаются в пыль — сквозь туманное облако не видно ничего, кроме шагающих бирюзовокровок. Это поглощает её и в горле застревает крик. Она улыбается себе в витрину криво, пока под ногами район бирюзовокровок не сменяется выводковыми пещерами. У неё спутанные волосы, а взгляд бешено мечется от тролля к троллю.***
Кризза сдается и бросает все попытки извиниться, кидает на произвол то, что случится с квадрантом, сдается вообще во всем; всё что она оставляет, это едкие взгляды на Талеру на кухне и кормежку мурзверей. Она не смотрит на себя в треснувшее зеркало; Кризза бросает все попытки ухода за своей кожей, она сохнет и начинает облезать маленькими шмотками; всё что она делает – спит по семнадцать часов, а все остальные – составляет список самоубийства, пока Талера не сводит взгляд. – Не нравится? Тогда какого хуя ты продолжаешь это делать? – Её голос срывается на какие-то истеричные нотки. У её орбиты уже нет точки опоры, её терпение перерастает в ноющее раздражение. Она не уверена уже ни в чём: не уверена, что сможет дышать ровно или попросту не хочет продолжать это делать. Вероятность второго правдивее, она рвано дышит и кричит во сне, а красная книга по психологии цитирует — мозг деградирует при отсутствии общения. Кризза не хочет общаться, она хочет чтобы Талера ушла и перестала её мучить.***
Девушка падает на колени и плачет, умоляет уйти и кричит в ладони. Её мысли заняты тем, чтобы уйти отсюда, создать себе вербальные крылья из нервов и свалить, но она продолжает царапать по выпирающим ребрам обломанными ногтями. Потому что ей стоило бы перестать зацикливаться на сопровождающем тролле, а собрать себя по осколкам не в точке "отчаянье", а где-то ближе в "самообладанию". Но сейчас она остается такой; сломленной и чрезмерно худой, с острыми коленками и локтями, так, что становится тошно от взгляда в отражающую поверхность на себя. В следующий раз, она и близко не подпустит к себе троллей в квадрант. Никогда. Но Крриза все равно не сильна в закрытии гештальта; так что её желание закрыть дверь на засов, хлопнуть ей перед носом Талеры и послать её к черту, выразиться в плохом ключе, пропадает в тишину, рвущейся только на её же всхлипах. – Давай ты уйдешь сейчас и мы разорвем мойрел? И никто никому не будет ничего должен. – Она обвивает себя руками и вжимается в стену, косится на Талеру с непреклонным взглядом и выражением лица. – Смотри какая простая манипуляция. И только через неё ты перестанешь меня сводить с ума. Она слышит шум трутня за стенами дома и хочет выйти, бросить в него что-нибудь и быть отбракованной.***
Кризза общается с фиолетокровной девушкой на улице, нервно дергается и спрашивает у неё что можно сделать. Тролль советует церковь джигалло, а вообще, продолжить наслаждаться чудесами. Они становятся лишней частью этого круга безумия. Она не сможет свыкаться с мыслью, что за ней постоянно кто-то следует и напоминает о своём ядовитом юридическом присутствии. И ей не понадобилось бы и секунды, чтобы не вспомнить о всём, что когда-то их связывало, даже сквозь призму ненависти. Нефритокровка смеется нервно, рвано, дергано, но взгляда не сводит со стоящей за спиной Талеры.***
Её разрывает пополам от бессилия и невозможности что-либо сделать сейчас: она начинает медленно ненавидеть Талеру и желать ей смерти. Единственное определение из книг по психологии, которое сейчас её подходило, – моральное выгорание. Или её моральные принципы к Талере сгорели, а Кризза начала танцевать на пепле, крича от боли, когда горящие угли сжигали стопы. Ей хочется сдавить её шею, сомкнуть пальцы и долго-долго не отпускать, смотря как Талера извивается и пытается что-то прохрипеть. Удушенный тролль выглядит как её идеальная мечта из снов, может даже больше. Из этих мыслей её вырывает шуршание шторки у двери в комнату и Кризза отчаянно смеется, оборачиваясь на мойрела, пока в легких не заканчивается воздух, а горло сушит и начинает скрежетать хрипами.***
Тишина комнаты рвется тем, что в улье начинает вонять чем-то мерзким. Не стухшим пакетом в продуктами на столе, не разбитыми кремами и баночками в ванной, не обычной вонючей благовонией. Это душит, она сдувает пламя надежды отсюда, как пустотными вихрями смывается смирение и безумие, которые приклеились к нефритовой шее толстыми цепями. Пахнет гниющим телом, которое было неестественно выгнуто, а раскрытые широко глаза накрывает пленка. Вены были криво вскрыты, залив идеально белую мятую блузку с бахромой на шее. Юбка слегка задралась, не портя вид на изогнутое тело на полу, впитав в себя достаточно влаги. Она могла быть важной частью того, чем управляет, но не смогла бы. У неё даже имелись бы крылья из собственного самообладания, чтобы бросить всё это и уйти, как самый настоящий игрок Света, наперекор Пустоте. Но она понимает, что это очень и очень сложно. Она понимает, как когда-то понимала Талера, но они всегда молчали и не пересекались. Каждая звезда на фиолетовом небе — огромное белое солнце. Солнце здесь сжигает, солнце несет смерть и волдыри, солнце убивает парой касаний. Солнце иссушивает тело сквозь окна. Кружка ошпаренных листьев плесневеет на столе.